Свадебное платье, пожалуй, один из самых желанных нарядов в жизни женщины. И даже не потому, что в нём выходят замуж, а потому, что важность церемонии как бы предполагает – это платье должно быть особенным! Самым красивым, самым нарядным, самым запоминающимся...

Но не многие знают, что белое свадебное платье той или иной степени пышности – появилось не так уж и давно, не прошло и 200 лет. А до этого. О, что только не надевали невесты в свой главный день!

А то же, что носили и в другие дни. Только более нарядное. Выбирали более тонкие или, наоборот, более плотные и роскошные ткани. Более яркие, более дорогие. Больше вышивки, больше отделки, больше драгоценностей. А уж что именно – зависело от эпохи, от страны, от культуры. Или же, если платье всё-таки специально шили, его потом могли надеть на любое другое торжественное событие, тем более, что платья могли быть самых разных цветов.

Русскую невесту в конце XVII обряжали в традиционный, но только особенно роскошный, в данном случае царский, наряд: "Под их песни боярыни и подружки накладывали на невесту легкую сорочку и чулки, красного шелка длинную рубаху с жемчужными запястьями, китайского шёлка летник с просторными, до полу, рукавами, чудно вышитыми травами и зверями, на шею убранное алмазами, бобровое, во все плечи, ожерелье".

Пройдёт немного времени, и благодаря Петру I барышни-россиянки станут носить то же, что и барышни европейские, следуя общей моде, а старинные костюмы и головные уборы останутся уделом крестьянок. Да и их костюмы постепенно изменятся.

По-настоящему культ свадебных платьев начался в XIX веке.

Многие даже не подозревают, что именно английская королева Виктория может по праву считаться родоначальницей свадебной моды.

10 февраля 1840 года королева надела на свою свадьбу с принцем Альбертом белое свадебное платье, что являлось необычным выбором на то время, ведь большинство девушек предпочитали красные или черные платья из тяжелого шелка или атласа. Именно королеве Виктории приписывают начало традиции белых свадебных платьев.

Считается, что именно тогда белый цвет свадебного платья не просто вошёл в моду, он постепенно вытеснил все другие цвета!

Каждый день интересные факты и истории из прошлого России в паблике История России

Из глубины веков. Изобретения древности, которые кажутся современными.

Так уж сложилось, что многие люди искренне считают, будто все приспособления для облегчения жизни были изобретены в наше время. А между тем нет ничего дальше от реальности, чем эти представления. Ведь как гласит народная мудрость, «всё новое - это хорошо забытое старое». Многие вещи, которые кажутся нам явлениями исключительно современными, были изобретены так давно, что время их изобретения теряется в глубине веков.

К примеру, первые многоэтажные многоквартирные каменные дома строили ещё древние римляне - и они были настолько прочными и продуманными, что частью из них продолжали пользоваться в разных концах Европы в XIX веке. А в Помпеях существовали знакомые нам пешеходные переходы, с полосками. Только эти полоски делались из камней и приподнимались над мостовой – ведь транспорт, который ходил по улицам, оставлял много естественных отходов.

Многие цивилизации бронзового века, например, Хараппа и Крит, знали водопровод и туалеты со смывом - они имели деревянные сиденья и верхний резервуар. Минойские члены королевской семьи, по всей видимости, были последней группой, которая использовала туалеты со смывом до повторного развития этой технологии в 1596 году. И это только несколько примеров того, чем пользовались люди древнего мира - задолго до нас.

Египтяне и инки использовали пенициллин в его природном виде – в плесени, что, правда, требовало умения с ней работать. Воду умели поднимать механически еще до изобретения насосов – используя архимедов винт.

В Византии была известная женская фармакологическая контрацепция – для неё использовали определённое растение, к нынешнему времени уже полностью истреблённое. Обезболивание в родах существовало задолго до XIX века – в разных цивилизациях использовали разные способы. К сожалению, из-за охоты на ведьм европейские акушерки перестали пользоваться обезболивающими отварами, опасаясь, что их сочтут колдовскими зельями, и женщинам пришлось веками мучиться без надежды на помощь с тем, чтобы перенести боль.

В каменном веке умели лечить зубы, пострадавшие от кариеса. Для этого использовалась маленькая ручная дрель, а пломбу делали из хорошо затвердевающих смол с дополнительными наполнителями. Египтяне первыми начали применять зубную пасту, используя смесь сушеных цветов ириса, каменной соли, мяты и перца, измельченных и превращенных в мягкую пасту.

Ацтеки системно строили вдоль своих широких, подобным римским, дорог бесплатные общественные туалеты. Галлы применяли химические удобрения и химические же красители для одежды.

Музыкальные пластинки появились куда раньше возможности записывать звук. Это были металлические пластинки для музыкальных автоматов с отверстиями, «программирующими» звук – который, как правило, воспроизводили маленькие колокольчики на разных нотах. Если автомат был хороший, то кроме колокольчиков могли быть струны, и звук становился разнообразнее. Ученые считают, что эти звуки напоминали мелодии, которые были на кнопочных телефонах в нулевые годы XXI века. Они проигрывались по кругу, но пластинку всегда можно было сменить. И да, под них танцевала молодёжь. Или сидела и грустила старая графиня. Это смотря, какую пластинку поставишь.

Первую раскладушку разработали для египетского фараона Тутанхамона. Царственный юноша был очень болезненным и не мог долго стоять или сидеть, так что придворный мебельщик придумал лёгкую складывающуюся-раскладывающуюся кровать, которую можно было везде носить за фараоном. Кстати, ещё древние египтяне знали цемент, фанеру и так ловко обращались с примитивными строительными инструментами при помощи остроумных техник и решений, что могли поспорить с обладателями современных инструментов. Правда, труда и смекалки им приходилось вкладывать куда больше.

Системой теплых полов, которая называется «гипокауст», пользовались еще древние римляне примерно в I веке до нашей эры. Поднимая пол с помощью ряда столбов, строители позволяли нагретому воздуху и дыму проходить под ним и обеспечивать тепло, не загрязняя комнату. К другим древним примерам полов с подогревом относится корейская ондоль, которая применялась еще тысячу лет назад и до сих пор служит основой для отопления в современных домах Кореи.

Будильник, который часто портит нам настроение по утрам, служит людям дольше, чем многие думают. Еще древнегреческий философ Платон, претендующий на звание создателя первого будильника, приспособил водяные часы так, чтобы они свистели через определенное время. Позднее это устройство было изменено другим греком, Ктесибием, изобретателем и математиком, жившим в Египте. Будильник Ктесибия, тоже активируемый водой, предназначался для того, чтобы в нужное время ронять камешки на гонг.

Не так давно было установлено, что еще в XVIII–XVII веках до н.э. минойцы изготавливали и использовали глиняную одноразовую посуду. Ученые во время раскопок на острове Крит обнаружили тысячи чашек, предназначенных для вина. Эксперты полагают, что эти чашки были предназначены для одноразового использования, так как выбрасывались после пиршеств. Вполне возможно, что использование одноразовых сосудов для вина — это была своеобразная демонстрация социального статуса в обществе и богатства. Во время пира собиралось много народу, в результате, как и сегодня, никто не хотел после ухода гостей мыть посуду.

Замена утраченных или необратимо повреждённых частей тела искусственными заменителями — протезами практиковалась еще в древности. Египтяне были пионерами ортопедической техники: первый функциональный протез большого пальца ноги, принадлежащей особе дворянского рода, был найден в Египте. Согласно данным ученых, он был создан в период 950-710 годов до н.э. Протез состоял из двух деревянных частей, которые скреплялись кожаной нитью через отверстия, просверленные в древесине. Кожаный ремешок крепил палец к ноге. Существует предположение, что на создание такого протеза египтян вынудила важность традиционных египетских сандалий в гардеробе знатной женщины, которые невозможно было носить, не имея большого пальца.

В результате раскопок в 1858 году в итальянском городе Капуя была найдена первая искусственная нога, которую сделали из дерева и меди приблизительно в 300 году до н.э.

Торговые автоматы, которые призваны облегчить жизнь современных людей, существуют уже тысячи лет, а первый автомат был изобретён для хранения святой воды. Греческий профессор и изобретатель Герон Александрийский, живший в I веке н. э., изобрёл первый торговый автомат, чтобы хранить святую воду и держать её подальше от воров. Да, люди крали святую воду, потому что тогда она была в цене, и паломники были готовы платить за неё большие деньги. Герон же придумал для храмов машину, которая позволяла взять только нужное количество святой воды, за которую паломник уже заплатил. Конструкция торгового автомата Герона была очень простой, но пресечь воровство в храме машина всё же помогла.

Первой в мире батарейкой на данный момент считается артефакт, найденный близ Багдада в 1936 году. За две тысячи лет до рождения изобретателя современной батарейки Алессандро Вольта древние парфяне создали ее прообраз. Он представлял собой 13-сантиметровый глиняный сосуд, через который был проведен железный прут. Внутри сосуда находился медный цилиндр, а внутри него железный стержень. В качестве электролита использовался уксус или лимонный сок.

Мощные оптические приборы появились у людей не менее чем 2 тысячи лет назад, на что указывают многочисленные свидетельства древних историков и писателей. Еще автор крупнейшего энциклопедического сочинения античности «Естественной истории» Плиний Старший, живший в I веке нашей эры, писал о ремесленниках, которым удавалось создавать столь миниатюрные ювелирные фигурки, что «муха могла закрыть их своим крылышком». Подтверждал это и создатель первого микроскопа Франческо Веттори. Идея мощного увеличительного прибора пришла к нему после того, как он увидел античные ювелирные украшения размером с половину зерна чечевицы, которые были обработаны так искусно, что это просто невозможно было сделать без сильной оптики.
В XIX-XX веках догадки Веттори подтвердились — археологи стали находить древние линзы одну за другой при раскопках античных городов — от Трои и Ассирии до Карфагена и Египта.

Это были искусно сделанные приборы из горного хрусталя толщиной всего 5-6 мм. Они имели размеры глазного яблока и даже совпадали по параметрам с некоторыми современными стандартными линзами.

Даже солнечные очки не являются продуктом современной цивилизации. Прообразом современных солнцезащитных очков пользовались еще древние северные народы. На Баффиновой Земле, к примеру, были найдены очки, созданные 800 лет назад. Они представляли собой куски древесной коры и другие материалы (в том числе кости) с прорезанными в них узкими щелями для глаз. Такие очки защищали жителей Крайнего Севера от снежной слепоты, которая в этом регионе особенно опасна весной, в период «сияния снегов», когда отражательная способность снежного покрова возрастает.

Первое свидетельство о появлении детских ходунков зафиксировано на одном из художественных полотен, на картине 1485 года «Младенец Христос в ходунках» Иеронимуса Босха. На этой картине, размещенной в венском музее истории искусств, изображен ребенок, который идет, опираясь на трехопорные ходунки с деревянными колесиками. Хотя в средневековых книжных миниатюрах можно встретить изображения и более сложных конструкций. И видов ходунков было огромное множество: ведь тогда считалось, что позволять ползать ребенку нельзя ни в коем случае, иначе он никогда не станет человеком, а будет как зверь бегать на четвереньках.

Ну, и роботы! Считается, что своими корнями сегодняшняя робототехника уходит всё к тому же Герону Александрийскому, жившему около 2000 лет назад и построившему торговый автомат для святой воды. Именно этот изобретатель спроектировал автоматы на паровой тяге, которые исполняли незамысловатые представления перед потрясённой древнегреческой публикой.

А вот за 200 лет до Герона эл

Цесаревич из психлечебницы. История самого известного самозванца, объявившего себя спасшимся сыном Николая II.

Зимой 1949 года в Карельскую республиканскую психиатрическую лечебницу из колонии близлежащего городка Медвежьегорска доставили заключенного, которому был поставлен диагноз «маниакально-депрессивный психоз». В сопроводительных бумагах отмечалось, что заключённый после перенесённого недавно инсульта проявлял неадекватное поведение: перестал узнавать окружающих, отказывался принимать пищу, порывался куда-то бежать, проклинал некоего Белобородова и боялся мнимого преследования. Наверное, этот больной так и остался бы неизвестным широкой публике, если бы не его откровения, которыми он поделился с ухаживающими за ним врачами. Со временем, пойдя на поправку, заключенный признался, что на самом деле он — Алексей Романов — цесаревич, которому удалось выжить после большевистского расстрела царской семьи! Так или иначе, но пациентом заинтересовалась профессура...

Сразу после расстрела царской семьи в 1918 году в России, но чаще - за ее пределами, начали появляться самозванцы - якобы спасшиеся от расстрела дети последнего российского императора. Потомки некоторых из них до сих пор продолжают добиваться возвращения себе «законного имени» или даже российской императорской короны. По разным подсчётам, всего романовских самозванцев, пользовавшихся бо́льшим или меньшим успехом, во всем мире насчитывалось около 230 человек.

Гипотезы о невероятном спасении сына Николая II, царевича Алексея, достаточно многочисленны - они стали появляться уже в сентябре 1918 года. Всего мужчин, утверждавших, что они являются наследниками Российского престола, историки насчитали более 80-ти человек.

Несколько самозванцев, объявлявших себя выжившим цесаревичем Алексеем, даже страдали тем же редким заболеванием, которое было и у сына последнего императора – гемофилией. Но особняком в этом ряду самозванцев стоит Филипп Семёнов, личность которого до сих пор не даёт покоя отдельным исследователям. Некоторые из них так и утверждают - Филипп Семёнов, умерший в Ленинграде в 1979 году, действительно был чудесно спасшимся сыном Николая II.

Когда в январе 1949 года заключенного колонии под Медвежьегорском доставили в психиатрическую клинику, его сразу поместили в стационар. В сохранившейся истории болезни указаны его фамилия (Семенов Филипп Григорьевич), год рождения (1904), национальность (русский), профессия (экономист-финансист), а также данные обследования, которые ничем не выделяли его среди сотен других психически нездоровых пациентов.

Несколько дней Семенов находился под наблюдением врачей, а когда наступило улучшение, и пациент пришел в ясное сознание, он решил поведать врачам свою «необыкновенную» историю, которых они за годы работы с такой категорией больных наслышались предостаточно. Семенов сообщил, что он является не кем иным, как наследником российской короны, и изложил историю своего «чудесного спасения».

Якобы за несколько минут до расстрела его, больного и не могущего ходить мальчика, отец, Николай II, усадил на стул, и когда началась стрельба, он отвернул сына от пуль, закрыв его собой. В связи с этим одна единственная пуля угодила ребенку в ягодицу (при этом Семёнов охотно демонстрировал врачам место ранения, где на самом деле был шрам). Затем он потерял сознание, а очнулся в каком-то другом подвале, где за ним ухаживал незнакомый человек. Вскоре после этого мальчика забрали незнакомые ему люди, входившие в некую организацию, противостоящую советской власти. Они поселили его в доме известного архитектора Александра Померанцева и объявили, что отныне Алексей будет носить имя Владимир и фамилию Ирин (по одной из версий, фамилия является аббревиатурой, означающей «имя Романова - имя народа»). Семенов рассказывал, что однажды он случайно услышал разговор о том, что его собираются использовать как символ борьбы с большевизмом, и он попросту сбежал.

Идти было некуда, поэтому юноша пошёл по адресу, указанному на плакате, призывавшем записываться в ряды Красной Армии. Так Владимир Ирин оказался сначала в Балаклаве в школе красных командиров, а потом - в 1-й Конной армии Будённого. Воевал с Деникиным, в Крыму, под Варшавой... Грамоту за проявленную храбрость капитану Ирину подписал сам Ворошилов.

Семенов рассказывал, что успешно отслужив, он поступил в Институт имени Плеханова, отучился, устроился на работу экономистом, женился, воспитывал троих сыновей. И всё было бы хорошо и дальше, если бы через какое-то время «Алексея» не стал преследовать некий Александр Белобородов (этот человек существовал на самом деле, в 1918 году он был председателем президиума Уральского областного совета), который, зная о его происхождении, требовал с него деньги за молчание. Чтобы сохранить свою тайну, «Алексей» якобы дважды указывал шантажисту местонахождения тайных кладов царской семьи, но тот продолжал его преследовать.

Спасаясь от этого человека, Ирин переехал с семьёй в Самарканд и в целях конспирации сменил имя и фамилию на «Филипп Семёнов», однако шантажист и тут нашёл его. Именно из-за его вымогательств, как утверждал Семёнов, он начал воровать. Это привело к тому, что он был осужден и приговорён к 3 годам заключения, но бежал из тюрьмы.
Позже «Алексей», женившись во второй раз, поселился в Тбилиси, но не прошло и года, как Белобородов снова нашёл его. Романовских ценностей больше не было, а разоблачение и расстрел грозили не только ему, но и его жене и детям. Пришлось откупаться казёнными деньгами. Так Семенов снова решился на воровство, снова был осуждён и позже попал в психиатрическую лечебницу.

Первыми, кто услышал историю Семенова, стали врачи больницы Юлия Сологуб и Далила Кауфман. Конечно, поначалу они не поверили в рассказ заключенного с психиатрическим диагнозом, однако кое-что их насторожило. Позже они отмечали, что поведение Семенова, манера его повествования и другие детали свидетельствовали о том, что этот человек был знаком с жизнью дореволюционного высшего общества.

Кроме того, Семенов владел несколькими иностранными языками, мог писать на древнегреческом, много читал и особенно - классику. Но что примечательно, свою необычную историю никогда никому не навязывал, его «мания» никоим образом не отражалась на поведении, как это бывает с душевнобольными людьми. Именно это обстоятельство заводило специалистов в тупик.

Когда врачи стали детально изучать историю болезни Семенова, выяснилось, что у него наблюдается стойкая гематурия (наличие в моче эритроцитов), которая является симптомом гемофилии. Это было документально зафиксировано в его медицинских документах. Кроме того, у Семенова была выявлена физиологическая патология, свидетельствовавшая в пользу правдивости слов больного. У Семёнова, как и у цесаревича Алексея, отмечался явно выраженный крипторхизм (неопущение одного яичка). Уже двух таких совпадений было явно достаточно, чтобы врачи со всей серьёзностью обратили внимание на загадочного пациента.

Вскоре в лечебницу был приглашён известный психиатр, профессор Самуил Генделевич, который до революционных событий бывал в Зимнем Дворце и общался с представителями царской семьи. Он мог легко уличить Семёнова во лжи, но ему не удалось этого сделать. На все каверзные вопросы, касающиеся расположения и назначения разных покоев Зимнего дворца, о тонкостях придворных церемоний, а также касательно имён и титулов членов императорской династии, Семёнов отвечал охотно, без запинки и со многими подробностями. Вместе с тем пациент, понимая, что его никак не могут признать царевичем Алексеем, не настаивал на своём «царственном происхождении».

И, тем не менее, профессор Генделевич поставил Семёнову свой диагноз: парафрения (психопатологический симптомокомплекс, в котором преобладает бред фантастического содержания). «Но зачем бы мне понадобилось присваивать себе чужое имя? Разве я на что-либо претендую, или ищу для себя каких-либо выгод, привилегий?.. — горько вопрошал Семёнов у врача.

Одним из исследователей личности Филиппа Семенова является Эдвард Радзинский, изложивший известные ему факты в своей книге о последнем российском императоре. В частности, он опубликовал письмо от врача-психиатра Далилы Кауфман, лечившей самопровозглашенного цесаревича. Психиатр писала, что недуги Семёнова полностью совпадали с известными заболеваниями сына Николая II. Да и внешне пациент напоминал медперсоналу лица с портретов Николая - только не второго, а первого.

Так же Кауфман поведала в письме и о том, почему именитый профессор Генделевич после проверок Семенова не принял его слова всерьез и поставил ему известный диагноз. «Консультант разъяснил нам ситуацию: существует дилемма, и нужно принять общее решение - либо поставить диагноз (в стадии хорошей ремиссии) с возможностью использовать больного на прежних работах по месту заключения, либо признать случай неясным, требующим дополнительного обследования в больнице. Но в этом случае мы обязаны тщательно мотивировать свое решение в органах прокурорского надзора, который непременно пришлет следователя по особо важным делам из Москвы... Взвесив эти возможности, мы сочли за благо для больного выставить ему окончательный диагноз - парафрения, в котором совсем не были уверены, и вернуть его в лагерь... Больной был согласен с нашим решением (разумеется, диагноз ему не сообщили), - писала Кауфман.
Впрочем, другой тогдашний врач-ординатор той самой больницы, Юлия Сологуб, соглашаясь с мнением Кауфман об уникальности больного Семенова, сделала оговорку, что вряд ли это мог быть царевич Алексей: «…слишком неправдоподобно, чтобы наследник, с его слабым здоровьем, с редкой неизлечимой болезнью, мог вынести такую жизнь. Но что человек этот был близок ко двору — несомненно…».

Филипп Семёнов провёл в психиатрической лечебнице 4 месяца, после чего его вернули в колонию, где он и пробыл до 1951 года. Освободившись, Семёнов поселился в Ленинграде, устроился на работу. Больше никогда не был осуждён и не попадал в психиатрические лечебницы. Снова женился. По воспоминаниям приёмного сына Семёнова,

Блестящая карьера вместо мук совести. Как сложилась судьба убийцы Пушкина.

Этот человек явно относится к числу самых ненавистных для русского сердца иностранцев, так или иначе связанных с Россией, и всё потому, что 8 февраля 1837 года он смертельно ранил на дуэли «наше всё» – Александра Пушкина. Обстоятельства этого страшного дня известны всем, а вот о жизни самого Дантеса до и после этих событий знают гораздо меньше. Кем на самом деле был этот человек, в чьей «руке не дрогнул пистолет»? И только ли он один виноват в случившемся? Во всяком случае, как теперь уже известно, завистливые соотечественники приложили не меньше усилий к тому, чтобы этот роковой поединок состоялся...

Жорж-Шарль Дантес родился в 1812 году в Эльзасе и учился в знаменитой Сен-Сирской военной школе. Потом, после свержения Бурбонов, он поступил на прусскую службу, а в 1834 году – на российскую. В светское общество Санкт-Петербурга он был введён голландским посланником бароном Луи де Геккереном, с которым, как считается, он познакомился по пути в Россию.

В 1836 году барон усыновил Дантеса, бывшего к тому времени блестящим поручиком Кавалергардского полка, и это было очень удивительно, так как мать его умерла в 1832 году, но настоящий отец был ещё жив. Это, кстати, дало потом повод для досужих разговоров о странных отношениях между Геккерном и Дантесом, и эта версия вот уже многие десятилетия обсуждается до сих пор.

Как бы там ни было, но барон Геккерен был холостяком без детей, и с его слов, он просто не хотел, чтобы его род угас, а потому предложил отцу Дантеса вариант с усыновлением Жоржа-Шарля и возведением его в ранг наследника. Для этого он лично ездил в Эльзас, и Жозеф-Конрад д’Антес дал своё согласие. Да и сам Жорж-Шарль с благодарностью принял это совершенно необычное предложение, и вскоре высочайшим указом ему было разрешено «именоваться бароном Геккереном».

Что же касается Пушкина, то к этому времени он был уже известным поэтом, хотя и «праздным гулякой», находившимся под надзором полиции. Ему уже следовало жениться, но несколько лет Пушкин ждал ту единственную, кого хотел видеть своей женой...

Дело в том, что впервые Александр Сергеевич увидел Наталью Николаевну в декабре 1828 года на одном из московских балов, когда ей было всего 16 лет. А посватавшись к Гончаровой, получил такой ответ матери: мол, девушка ещё молода, и слишком рано. Однако на самом деле Наталья Ивановна надеялась найти для красавицы-дочери более выгодную партию, ведь известно, что Александр Сергеевич был небогат, а также недавно вернулся из ссылки.

Прошло два мучительных года, прежде чем поэт снова решился сделать предложение. За это время ни один из более знатных и состоятельных женихов не попросил руки Натальи Николаевны. И вовсе не потому, что не было желающих – Гончарова считалась в свете первой красавицей, однако никто не смел перейти дорогу Пушкину.

Их венчание состоялось в феврале 1831 года в московской церкви Большого Вознесения, которая до сих пор стоит у Никитских ворот. Говорят, при обмене кольцами Пушкин обронил своё обручальное кольцо на пол, а потом у него погасла свеча, что, как известно, считается плохим предзнаменованием… И действительно, прожить в счастливом браке, да и вообще прожить, Пушкину было отведено недолго: всего через 6 лет его не стало.

О том трагическом дне и роковой дуэли написаны сотни книг и статей, и в большинстве из них главным виновником событий называется барон Дантес-Геккерен. Всё дело в том, что именно его настойчивые ухаживания и повышенное внимание к жене Пушкина привели в итоге к тому фатальному выстрелу. Однако были и другие люди из окружения поэта, жаждавшие кровавой развязки этой неприятной истории...

Многие исследователи обстоятельств дуэли Пушкина и Дантеса, называют последнего трусом, говоря, что тот, испугавшись вызова на дуэль, скоропалительно женился на Екатерине Гончаровой, родной сестре Натальи. И действительно: как известно, дуэль состоялась 8 февраля 1837 года, а свадьба Дантеса с Екатериной Гончаровой - за две недели до этого - 22 января. Хотя при этом забывается: их помолвка имела место ещё в ноябре 1836 года, а познакомился Дантес с Екатериной и того раньше - осенью 1834-го. Поэтому, говорить, что бракосочетание было попыткой со стороны Дантеса избежать дуэль, неправильно.

Во всяком случае, ещё задолго до этого Дантес мечтал о свадьбе с Екатериной и об их будущей жизни. Подтверждением этому могут служить романтические письма, которые Дантес писал своей невесте. «Сердце моё полно нежности и ласки к вам, милая Катенька, и хочу вам повторять об этом сам с той искренностью, которая свойственна моему характеру Весь ваш, моя возлюбленная». А вот отрывок ещё из одного письма: «Безоблачно наше будущее, отгоняйте всякую боязнь, а главное, не сомневайтесь во мне никогда; всё равно, кем бы ни были окружены, я вижу и буду видеть только вас; я – ваш, Катенька, вы можете положиться на меня».

Допустим, что так. Но современники поэта, знавшие Дантеса, утверждали при этом что красавец-француз был великосветским ловеласом, не пропускавшим ни одной красивой женщины. А к Наталье Николаевне Пушкиной он проявлял повышенное внимание. При этом Дантес знал, что её муж был «возмутительно ревнив», но не прекратил свои ухаживания даже тогда, когда по Санкт-Петербургу стали разноситься недвусмысленные слухи.

В воспоминаниях о последних днях жизни Пушкина, записанных со слов его лицейского друга и секунданта Константина Данзаса офицером Александром Аммосовым (служившим под началом Данзаса на Кавказе), можно найти много интересных сведений. Так Аммосов пишет: «Слухи эти долетели и до самого Александра Сергеевича, который перестал принимать у себя Дантеса. Вслед за этим Пушкин получил несколько анонимных записок на французском языке; все они слово в слово были одинакового содержания, дерзкого, неблагопристойного. ... Однако самой непристойной анонимкой был «Патент на звание рогоносца», полученный поэтом в ноябре 1836 года. В нём говорилось, что командоры и кавалеры Светлейшего ордена всех рогоносцев «единогласно избрали господина Александра Пушкина коадъютором великого магистра Ордена всех рогоносцев и историографом ордена».

«Автором этих записок, - продолжает Аммосов, - по сходству почерка, Пушкин подозревал барона Геккерена-отца, и он даже писал об этом графу Бенкендорфу».

Но от этой версии пришлось сразу же отказаться. Слишком очевидны были катастрофические последствия, ведь скандал не сулил ничего хорошего голландскому посланнику, который мог лишиться своего поста и быть выдворенным из России. На самом деле он, наоборот, всеми силами пытался потушить этот скандал.

Аммосов свидетельствует: «После смерти Пушкина многие в этом подозревали князя Гагарина; теперь же подозрение это осталось за жившим тогда вместе с ним князем Петром Владимировичем Долгоруковым. Поводом к подозрению князя Гагарина в авторстве безымянных писем послужило то, что они были писаны на бумаге, одинакового формата с бумагой князя Гагарина. Но, будучи уже за границей, Гагарин признался, что записки действительно были писаны на его бумаге; но только не им».

В то время 22-летний Иван Гагарин делил одну квартиру в Санкт-Петербурге с 20-летним Петром Долгоруковым. Молодые люди не принадлежали к числу друзей Пушкина, но князь Гагарин сразу же заявил: «В этом тёмном деле, мне кажется, прямых доказательств быть не может. Остаётся только честному человеку дать своё честное слово. Поэтому я торжественно утверждаю и объявляю, что я этих писем не писал, что в этом деле я никакого участия не имел; кто эти письма писал, я тогда не знал и теперь не знаю».

Чтобы поставить точку в этом вопросе, скажем, что проведённые в 1976 и 1987 году экспертизы установили несоответствие почерков Долгорукова и Гагарина почерку отправителя отвратительного пасквиля.

С другой стороны, специально занимавшийся этим вопросом учёный-филолог Леонид Аринштейн доказал, что автором анонимки на французском языке был Александр Раевский, «злой гений» Пушкина и сын героя войны 1812 года генерала Николая Раевского. Доказательством тому служат следующие факты. Во-первых, писал анонимку явно не француз, поскольку в тексте имеются ошибки, немыслимые для носителя языка. Во-вторых, на сохранившемся на конверте сургучном оттиске печати видна монограмма «А.Р.», которую, исходя из того, что письмо было написано по-французски, можно было прочитать как начальные буквы от Alexandre Pouchkine. Но по-русски это вполне могло значить и «Александр Раевский».

Леонид Аринштейн утверждает: «Столь изощрённое издевательство, оставлявшее его в то же время незапятнанным в глазах других, более чем характерно для Раевского». Ну и наконец самое главное: в 1974 году сотрудниками ВНИИ судебных экспертиз был проведён анализ, который подтвердил соответствие почерков Раевского и автора анонимки.

Но вернёмся в 1837 год. Александр Аммосов вспоминал о Пушкине так: «Он очень любил и уважал свою жену, и возведённая на неё гнусная клевета глубоко огорчила его: он возненавидел Дантеса и, несмотря на женитьбу его на Екатерине Гончаровой, не хотел с ним помириться». Как видим, ситуация складывалась очень нелепая, а главной причиной вызова на дуэль был по большей части взрывной характер Пушкина.

В своих «Воспоминаниях» граф Сологуб рассказывает: «Вечером я поехал на большой раут к австрийскому посланнику графу Фикельмону Пушкин приехал поздно, казался очень встревожен, запретил Катерине Николаевне говорить с Дантесом и, как узнал я потом, самому Дантесу высказал несколько более чем грубых слов. Я взял Дантеса в сторону и спросил его, что он за человек.

«Я человек честный, – отвечал он, – и надеюсь скоро это доказать». Затем он стал объяснять, что не понимает, чего от него Пушкин хочет; что он поневоле будет с ним стреляться, если будет к тому принуждён, но никаких ссор и скандалов не желает».

Друзья и родственники Пушкина, как могли, пытались отговорить его от этого поединка. Особенно энергично действовали Василий Жуковский и Наталья Загряжская, тётка Натальи Гончаровой. «Вс

Ему прощалось всё! Забавные истории из жизни баснописца Ивана Крылова.

В 1796 году бухарский правитель Маасум решил послать «в подарок и для удивления императрицы Екатерины» слона! Его отправили в Россию вместе с посольством, задачей которого было установить с ней дипломатические отношения. Слон вышел из Бухары в феврале 1796-го, а добрался до Петербурга только через полтора года. К сожалению, свой подарок императрица так и не увидела - к этому времени ее уже не было в живых. Около 3-х тысяч километров за год и восемь месяцев, по слякоти и бездорожью, сквозь снежные метели и моросящий дождь, по безлюдным просторам, по улицам русских городов…

Всю дорогу по России слона охраняла сотня казаков, но привлеченную невиданным зрелищем толпу было не разогнать: женщины визжали, мужики улюлюкали, мальчишки норовили схватить за хобот, а собаки, лая, цапали за ноги. Но слон шел невозмутимо и чинно, ни разу не сбившись со своего размеренного ритма, и только изредка вздымал хобот и трубил...

Тысячи людей видели это действо. Но только у одного по поводу увиденного родилась столь остроумная мысль, что бухарский слон навсегда остался в народной памяти. Это был Иван Крылов, который написал свою знаменитую басню «Слон и Моська», правда, через 11 лет после увиденного.

Когда Крылову рассказали, что животное уминает в день по сто пудов сена и овса, да еще и закусывает арбузами, он произнёс: «Родственная душа!». Уж что-что, а покушать плотненько писатель любил, и окружающие порой удивлялись, как такое количество пищи может поместиться в одного человека?!

Слыша чьи-нибудь жалобы на несварение желудка, Иван Андреевич удивлялся: «Несварение? А я вот своему желудку никогда не даю потачки. Чуть задурит, я наемся вдвое больше. И он уж там как хочет, так пусть и справляется».

Как-то Крылова пригласили «на макароны», то есть на обед в итальянском стиле. Он опоздал, явился только к третьему блюду. Хозяин встретил его шутливо: «А! Виноват! Вот же вам наказание!» — и Крылову подали бездонную тарелку макарон.
Иван Андреевич с видимым удовольствием её опустошил. «Это было штрафное блюдо, — объявил хозяин. — Ну а теперь начинайте обед по порядку, с супа».
Крылов так и поступил. Третьим блюдом оказалась точно такая же гора макарон — и баснописец ничуть не затруднился, съел всё. «Да что мне сделается? — добродушно смеялся он в ответ на восторги собравшихся. — Я, пожалуй, хоть теперь же готов еще раз провиниться и искупить вину столь приятным образом».

«Кажется, весь смысл, всё удовольствие жизни для Крылова заключается в еде», — удивлялся писатель Вересаев. Ничем Ивану Андреевичу нельзя было так угодить, как хорошенько угостив вкусными блюдами, и поклонники этим широко пользовались.

Покончив с обедом, Крылов снова погружался в кресло, поодаль от остальных, складывал руки на животе и замирал. Лицо его в это момент выражало довольство. «Он не спит и не дремлет! Он переваривает! Удав удавом!» — шептались вокруг. Насмешки эти, впрочем, были добродушны — Крылова все любили.

Однажды он все-таки заснул посреди оживленной гостиной, стал похрапывать, и три дамы, почитательницы его таланта, вывели Ивана Андреевича из этого неловкого положения, поочередно поцеловав. В память о столь приятном пробуждении Крылов сочинил оду «Три поцелуя» — в обществе её нашли «премилой».

Он был так очевидно талантлив, так самобытен, так по-медвежьи обаятелен, что ему прощали всё. Например, странную для светского человека манеру купаться в Лебяжьей канавке у Летнего сада (купальный сезон у Крылова начинался в апреле и заканчивался в середине ноября, так что иной раз приходилось собственным телом проламывать затянувший полынью лед). Прощали даже «непростительнейший из грехов» — неряшливость. За столом Иван Андреевич подвязывал себе салфетку под самый подбородок, но это не спасало, и по состоянию его жилета можно было с большой точностью угадать, что подавалось за столом.

Бывало, вместо носового платка этот чудак извлекал из кармана чей-то чепчик, прихваченный по рассеянности, а то и чулок. Однажды, собираясь на придворный маскарад, Иван Андреевич советовался с семьей Олениных, с которыми близко дружил, какой выбрать для этого случая костюм. Барышни Оленины смеялись: «Вы, Иван Андреевич, умойтесь потщательнее, наденьте чистый сюртук и рубашку, причешитесь, вот вас никто и не узнает!».

Когда Крылова в первый раз пригласили во дворец, на обед к императрице Марии Федоровне, тот же Оленин в последнюю минуту, уже на царской лестнице, догадался осмотреть его костюм:
— Всё ли на тебе в порядке, Иван Андреевич?
— Как же, Алексей Николаевич, неужто я пойду неряхой во дворец? Вот, на мне новый мундир.
— Ну так я и думал! А пуговицы-то!

Оказалось, пуговицы (продававшиеся в те времена завернутыми в кусочки тонкой бумаги) так и были пришиты горничной неразвернутыми, вместе с бумажками. Костюм был спасен, но Крылов всё равно не сумел удержаться в рамках этикета. Методично поглощал одно блюдо за другим, пока сосед по столу не шепнул: «Иван Андреевич, да пропусти хоть одно блюдо! Дай императрице попотчевать тебя!»

О том обеде у Крылова остались самые горестные воспоминания. «Убранство, сервировка — краса. А суп — зелень какая-то, морковки фестонами вырезаны, да всё так на мели и стоит, супу-то самого только лужица. А пирожки? Не больше грецкого ореха. Захватил я два, а камер-лакей уж удирать норовит. Попридержал я его за пуговицу и еще парочку снял. Добрались до индейки. Не плошай, думаю, Иван Андреевич, здесь мы отыграемся. Хотите верьте, хотите нет — подносят только ножки и крылушки... Взял я, значит, ножку, обглодал и положил на тарелку. Смотрю кругом: у всех по косточке на тарелке. Пустыня пустыней. И стало мне грустно, чуть слеза не прошибла. Царица-матушка печаль мою подметила и что-то главному лакею говорит и на меня указывает. Второй раз мне индейку поднесли. Так вот фунтик питательного и получил. А все кругом смотрят — завидуют. Вернулся я домой голодный. И, как назло, прислуге же не велел ужин готовить! Пришлось в ресторацию ехать. С тех пор, когда во дворце обедаю, меня всегда дома ужин ждет».

Но был такой случай (правда, единственный), когда Крылов сказал за столом, что у него нет аппетита. На том обеде собрались вольнодумцы и острословы, посыпались эпиграммы на высших сановников. Крылов, не доев даже супа, поднялся вдруг из-за стола: «Дурно мне что-то, голубчики. Заглянул по дороге сюда в трактир, заказал пять десятков устриц, да, видно, не рассчитал своих сил». Взял извозчика да и уехал домой. Друзья, пораженные таким известием, кинулись к нему справиться о здоровье: — Вчера вам было дурно, Иван Андреевич?
— Да, знаете ли...
— А может, вам просто разговор застольный не понравился?
— Да, не понравился. Ведь могут подумать: Крылов там был, стало быть, разделяет сей образ мыслей.

Осторожностью Иван Андреевич обладал не менее удивительной, чем аппетитом. Во всяком случае, с некоторых пор, ведь в молодости ему доводилось вести себя неосторожно.

Уже живя в Петербурге, и пробуя себя в разных жанрах писательства, он взялся издавать журналы — но их, один за другим, закрывала цензура. Одно из крыловских изданий называлось «Почта духов». Идея была весьма оригинальна: некий верховный волшебник Маликульмульк переписывается с водяными, гномами и прочей нечистью. Это была меткая и очень смешная сатира на петербуржские нравы, чиновников и даже порой на саму государыню. В конце концов журналы Крылова Екатерине II надоели. И она изъявила желание познакомиться с издателем!

Когда Крылов и его компаньон прибыли к императрице, та любезно предложила им отправиться на заграничную учебу. Пообещала даже дать денег на дорогу.. Это было очень щедро с ее стороны, особенно с учетом того, что Радищев уже сидел в сибирском остроге, а издатель Новиков — в Шлиссельбургской крепости.

Компаньон Крылова не стал рисковать, написал императрице благодарственную оду, взял деньги да уехал за границу от греха подальше.

Иван Крылов тоже уехал. Но не за границу, а в провинцию, и денег царских не взял.

Что он делал следующие 7 лет, неизвестно. Говорили, что ездил по ярмаркам, играл в карты, да не просто играл, а выигрывал крупные суммы, и вроде бы, не совсем чисто. В какой-то момент Крылова в качестве домашнего секретаря приютил у себя князь Голицын. Князь пользовался покровительством Екатерины II, а после ее смерти и воцарения Павла I попал в немилость, поэтому жил в уединении в своём поместье под Киевом.

В 1801 году императором стал Александр, очень любивший свою бабушку, а значит, и всех ее протеже: так Голицын снова был приближен - его назначили генерал-губернатором в Ригу. Крылову при нём досталось место правителя канцелярии, но в Риге он не усидел и снова куда-то исчез еще на пару лет. В Петербурге Иван Андреевич объявился только в 1808 году и на рожон больше не лез. Журналы издавать не порывался. Зато… начал писать басни.

Басни в России писали и до Крылова, а вернее, переводили из Лафонтена или Эзопа. Например, популярна была такая басня Тредиаковского:
«Негде Ворону унесть сыра часть случилось; На дерево с тем взлетел, кое полюбилось. Оного Лисице захотелось вот поесть; Для того, домочься б, вздумала такую лесть: Воронову красоту, перья цвет почтивши, И его вещбу еще также похваливши…»

Тот же самый сюжет, что и в крыловской «Вороне и Лисице». Но, что называется, почувствуйте разницу! Иван Андреевич написал свой вариант, звучавший уже совершенно по-русски, в 1807 году, когда Пушкину (общепризнанному создателю современного литературного русского языка) было всего 8 лет!

Популярность Крылова была невероятной! 77 тысяч экземпляров сборников крыловских басен вышло только при его жизни. Томик Крылова неизменно лежал у Амвросия Оптинского, и преподобный старец, давая советы людям, часто начинал с чтения подходящей басни. Крылова узнавали на улице даже неграмотные крестьяне - его басни заучивали наизусть. Крылова очень ценила императрица Мария Федоровна, а в доме у великого князя Михаила Павловича Иван Андреевич вообще считался своим человеком.

Его судьба сложилась благополучно: Крылов с

Она появилась на свет в Германии, стала фрейлиной Луизы Прусской и смогла завоевать не одно мужское сердце. После переезда с супругом Никитой Волконским в Россию организовала литературно-художественный салон, пленила своей красотой Александра І, а великий Пушкин называл Зинаиду Волконскую «царицей муз и красоты». Она была молода, красива и талантлива. В неё в разное время влюблялись Батюшков, Бруни и Веневитинов, а в народе ходили упорные слухи о том, что она приносит несчастья всем влюблённым в неё мужчинам. В конце 1820-х поселилась в Риме и там тоже смогла стать украшением светского общества.

Зинаида Александровна родилась в 1789 году в семье князя Белосельского-Белозерского. Вероятно, талант и интеллект девочка унаследовала от отца, которого московское общество даже называло “русским Аполлоном”.

В 1811 году она вышла замуж за егермейстера князя Никиту Волконского, а вскоре родила сына Александра. Сложно сказать, любила ли Волконская своего супруга. С одной стороны, она старалась не давать поводов для ревности, оставаясь образцовой женой. С другой, её сердце было отдано не мужу, а иному человеку - императору Александру I. Многие годы, до самой смерти государя, между ним и Зинаидой Александровной сохранялись тёплые дружеские отношения. Не исключено, что в них находилось место и любви - но исключительно платонической.

Сама же Зинаида Волконская не переставала вдохновлять поэтов, которые часто бывали в её салоне. Современники были очарованы сильным и одновременно нежным голосом.

Восстание декабристов и последующий период оказались непростым временем для княгини. Она организовала проводы жён декабристов, что вызвало недовольство властей.

Слежка и подобные доносы вынудили княгиню покинуть Россию и уехать в Италию. Там она заинтересовалась католической верой. По разрешению Николая I она переписала имение на сына и приняла католичество.

Вилла Волконской в Риме также считалась центром общения творческой интеллигенции. На склоне лет княгиня пресытилась светской жизнью. Уже немолодая Зинаида Волконская была склонна к мистицизму и редко общалась даже со старыми знакомыми. Она умерла в 1862 году.

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

Келья вместо трона. Как царица Ирина Годунова стала монахиней.

Одним из самых гармоничных и успешных браков российских правителей историки называют союз сына Ивана Грозного, Федора Иоанновича, и Ирины Годуновой. В отличие от отца, меняющего жен с неимоверной быстротой, Федор Иоаннович был женат только один раз и жену свою беззаветно любил. Она же, пользуясь особым расположением мужа, сумела стать его полноценной соправительницей. Ирина вела переписку со многими правителями того времени, в том числе, с кахетинской царицей и английской королевой, и не скрывала, что хочет власти. Вот только править Россией ей так и не дали.

Ирина Федоровна Годунова и ее брат Борис родились в семье незнатного костромского дворянина Федора Годунова. Возможно, что их имена так бы и остались безвестными миру, если бы не природная смекалка и расторопность их родного дяди Дмитрия, поступившего на службу в опричное войско царя Ивана Грозного.

Получив звание опричника, Дмитрий Иванович Годунов очень скоро сделал головокружительную карьеру, заняв пост главы Постельного приказа. Изо дня в день, каждый вечер обходил он внутренние дворцовые караулы и, убедившись, что всё в порядке, располагался на ночь в одних покоях с Грозным. Надо ли говорить, что такие тесные контакты с царем превратили его из ничего не значащей фигуры в видную и влиятельную - при дворе.

Но пока Дмитрий Иванович, постигая сложную науку придворной жизни, поднимался в Москве, его брат Федор, а потом и его жена Степанида покинули этот мир, оставив сиротами своих детей, Ирину и Бориса.
Дмитрий приютил племянников - так они оказались в Москве, при царском дворе. Здесь Ирина и Борис познакомились и подружились с царевичем Федором. Детские игры, общие воспитатели и учителя, один и тот же круг близких людей - всё это способствовало их сближению.

И когда в 1580 году царь надумал женить своего 23-летнего среднего сына Федора, то долго ломать голову над тем, из какой семьи брать невесту, ему не пришлось. Тихая, покладистая, сердобольная Ирина, к которой Федор давно и искренне привязался, была объявлена сначала избранницей царевича, а потом и его законной супругой.

Понятно, что зная Федора с раннего детства, Ирина не понаслышке знала о его тяжелом физическом недуге, который носил форму душевного расстройства. Но, разве вправе была она распоряжаться своей судьбой? Высокая честь, оказанная семье Годуновых, обернулась для Ирины тяжелой, а порой и непосильной ношей.

Зато дела ее дяди и брата быстро пошли в гору. По случаю свадьбы сестры Борис Годунов, будучи от роду всего 28-ми лет, был принят царем на службу и получил чин боярина.

Давний друг царя Федора, а ныне и его шурин, Борис теперь часто появлялся в Кремле, принимая активное участие в заботах и радостях молодой семьи.

Однако столь быстрое возвышение захудалых дворян Годуновых, насторожив старую московскую родовую знать, превратило ее в их злейших и непримиримых врагов. За Годуновыми навсегда закрепилась слава выскочек и царских опричников.

Но, немало не смущаясь зловредных о себе слухов, Дмитрий Годунов, уже в следующем 1581 году, женил своего племянника Бориса на дочери царского любимца, Григория Скуратова. Однако родство со Скуратовым, прозванным в народе за малый рост Малютой, сослужило Годуновым плохую службу. От них отвернулась не только земская знать, которая жестоко пострадала от опричников Скуратова, но и основная масса простого столичного люда. Но пока Иван Грозный находился в здравии и на престоле, предприимчивые Годуновы, чувствовали себя в полной безопасности.

Так случилось, что праздник жизни Бориса и Дмитрия Годуновых продолжался недолго. В ноябре 1581 года старший сын Ивана Грозного, Иван, еще при жизни объявленный наследником, скоропостижно скончался. Молодой, здоровый, полный сил царевич внушал и своему родителю, и всему царству надежды на долгое царствование. Но не случилось.

Потеряв единственного достойного наследника, Иван Грозный понимал, что Федор не способен его заменить, и потому более всего желал заполучить от него и его жены наследника. Которого он так и не дождался от старшего сына.

Но время шло, а брак молодых оставался бездетным. Ирина не была бесплодной, но почему-то все ее беременности заканчивались неудачно, младенцы появлялись на свет раньше срока и мертворожденными.

Обвиняя царицу в том, что она неспособна произвести на свет здоровое потомство, Грозный потерял к ней всякое снисхождение. Чувствуя, что его время стремительно истекает, царь, поддерживаемый боярами Шуйскими и митрополитом Московским Дионисием, настоятельно потребовал от Федора избавиться от жены - путем развода. Вопрос о престолонаследнике вошел в число самых важных и неотложных государственных задач. Все понимали: со смертью царя государство перейдет в слабые руки неспособного к управлению Федора, а в случае и его кончины и вовсе остается неустроенным.

Однако, быть может, впервые за всю свою жизнь, Федор проявил невиданную до сей поры твердость и непослушание. Он искренне, что крайне редко бывало в царских семьях, любил свою жену, был глубоко к ней привязан и решительно восстал против попыток отца разрушить его семейное счастье.

Отношения между отцом и сыном непоправимо испортились. Но разве мог слабый и тщедушный царевич противостоять напору грозного и властительного родителя?

Не сомневаясь в том, что развод царя Федора — всего лишь вопрос времени, противники Годуновых, ожидая их скорого падения, злорадствовали. Обстановка во дворце накалялась...

Разрядилась она сама собой в марте 1584 года вместе с неожиданной кончиной Ивана Грозного. Смерть государя случилась так скоро, что заставила многих усомниться в ее естественных причинах. Нашлись и такие, кто с большим недоверием поглядывая на Бориса Годунова, видели в нем единственного, кто мог погубить царя. И в самом деле, Борису Годунову было, что терять! Вся его видимая и невидимая власть при дворе держалась исключительно на авторитете сестры.

Но, как бы там ни было, а смерть царя ни одной из проблем в государстве не решила, а скорее, напротив, обострила их еще больше. Вражда и рознь, которую Грозный посеял между земской и дворовой властью, и которую он подавлял силой своего авторитета, теперь выплеснулась наружу и захлестнула Москву массовыми мятежами земских дворян, ополчившихся против засилья бывших опричников. Управление государством полностью расстроилось. Не имея ни сил, ни здоровья, ни влияния на бояр, Федор от отчаяния и страха за свою жизнь едва не отдал Богу душу.

Не просто приходилось при дворе и Годунову, против которого ополчились все: и посадский люд, и великие бояре. Его положение было настолько шатким и непрочным, что в поисках выхода из ситуации он тайно вступил в переговоры с австрийским двором. Предложение, исходящее от царского шурина одному из братьев австрийского императора, как бы это странно не звучало, сводилось к сватовству, но не дочери, а своей родной сестры Ирины. Предполагая, что Федор уже не жилец, Годунов, через своего посла предложил австрийскому принцу жениться на его сестре и короноваться на Московское царство.

Переговоры между Москвой и Австрией проходили на нейтральной территории, но как говорится, «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным» - игры Бориса Годунова за спиной царя стали известны при дворе. Не удалось Годунову скрыть и содержание его тайной переписки с австрийским домом. Одним словом, дело, получив широкую огласку и доставив Годунову немало неприятностей, поставило его в двусмысленное положение.

Поступок шурина сильно оскорбил царя Федора, и их взаимоотношения испортились. Настолько, что в конце 1585 года Годунов даже обратился (через купца английской торговой компании) к английской королеве Елизавете с просьбой предоставить ему убежище. Подготавливая свое бегство из России в Англию, он даже тайно перевез свои сокровища в Соловецкий монастырь, чтобы потом оттуда, прихватив их с собой, благополучно доставить в Лондон.

Но помимо просьбы о предоставлении защиты и покровительства, Годунов имел к Елизавете и другую просьбу. Сообщая королеве о том, что царица Ирина находится на пятом месяце беременности, Борис просил ее Величество подыскать в Англии для сестры искусного врача.

Но и на этот раз Годунову не удалось сохранить свои контакты в полной секретности. Через какое-то время о них проведали бояре, а потом и царь Федор. Побег не состоялся, а вот лекари от королевы прибыли.
Царству нужен был наследник, царице Ирине - сын, а Годунову – племянник! Рождение здорового мальчика не только поддержало бы угасающую династию Рюриковичей, но и упрочило положение Годуновых при дворе. Но именно усиления власти Бориса Годунова бояре более всего и не хотели, а потому и чинили ему всякие гадости и подлости.

К слову сказать, царь Федор Иоаннович, человек больной, относился к иноземным докторам с большим уважением, при нем самом неотлучно находились несколько докторов. Английский посол Флетчер, который бывал в России и имел возможность видеть Федора, так описывал его королеве: «царь выглядит малорослым и болезненным недоростком, расположенным к водянке, с неровной, старческой походкой от преждевременной слабости в ногах». А ведь было ему на тот момент всего 30 лет...

Но и английские медики не помогли царице. Как и во все свои предыдущие беременности, Ирина разродилась мертвым младенцем. А враги Годунова только того и ждали! Получив еще одно убедительное доказательство того, что царица ущербна и неспособна к деторождению, бояре Шуйские в тесном контакте с митрополитом Дионисием, вернулись к вопросу о разводе царя Федора с Годуновой. Они потребовали от Федора, чтобы тот, ради долголетия державы, отправил царицу в монастырь и вступил в новый брак.

Как следует из некоторых документальных источников тех лет, вопрос о разводе царя Федора с женой на первых порах складывался настолько успешно, что бояре, считая проблему почти решенной, подготовили для проведения бракоразводной процедуры всё необходимое. Оставалось только получить от царя последнее слово.

Осознавая свое шаткое положение, Годуновы тоже зря времени не те

10 июля 1765 года родился Петр Багратион - русский военный, князь, герой Отечественной войны 1812 года.

Мужчины нескольких поколений в семье Багратионов были военными. Юный Петр начал свою военную службу в марте 1782 года рядовым в Астраханском пехотном полку. В 1783 году он приобрел первый боевой опыт на территории Чечни. Через два года, будучи уже унтер-офицером, он попадает в плен к восставшим горцам под селением Алды, но затем был выкуплен царским правительством.

В 1787 году Багратион становится прапорщиком Астраханского полка, который впоследствии был преобразован в Кавказский мушкетерский полк. Там он прослужил до 1792 года, получив в итоге чин капитана. Петр Иванович принимал участие в Русско-турецкой войне (1787-1792), а в 1797 году он становится командиром 6-го егерского полка и вскоре получает чин полковника. Еще через 2 года - чин генерал-майора.

В том же 1799 году Багратион принимает участие в Итальянском и Швейцарском походах А.В. Суворова и командует авангардом союзной армии. Именно тогда Багратион прославился как превосходный генерал, умело сочетавший стратегию и тактику.

Участвовал он и в войне против Наполеона в 1805–1807 годах. Его войска провели ряд успешных боев, особенно прославившись в сражении при Шенграбене.

В Аустерлицком сражении Багратион командовал войсками правого крыла союзной армии, которые в конце неудачного для русской армии сражения составили арьергард и прикрывали отход главных сил армии под руководством М.И. Кутузова.

Впоследствии талантливый военный отличился в сражениях у Прейсиш-Эйлау и под Фридландом в Пруссии. Наполеон отзывался о Багратионе как о лучшем генерале российской армии. Весной 1809 года Петр Иванович был произведен в генералы-от-инфантерии. В августе 1811 года он становится главнокомандующим Подольской армией, переименованной в 1812 году во 2-ю Западную армию.

Во время Отечественной войны 1812 года Багратион особенно отличился в Бородинском сражении. Его части отразили все атаки армии Наполеона. Сам же генерал Петр Иванович Багратион был ранен в этом сражении и через 17 дней – (12) 24 сентября 1812 года он скончался от гангрены.

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

Порча на свадьбе: как это делали на Руси

Садебная порча являлась одной из множества традиций и обрядов, связанных со свадьбой на Руси. Она наводилась с целью причинить вред молодоженам и навредить их браку. Порча могла быть вызвана различными причинами, такими как ревность или зависть. Результаты порчи могли быть разнообразными, включая ссоры и нелады между молодыми, измены, половую немощь мужа, бесплодие и даже болезни и смерть детей.

Навести порчу можно было на любом этапе свадьбы. Например, при одевании венца невесты только ее мать или кормилица могли прикоснуться к ней, а подруги были исключены из этой процедуры. Достаточно было завязать ленту или пояс на невесте, пожелав ей зла, чтобы брак был обречен на неудачу. В некоторых случаях порчу пытались навести прямо в храме, где происходило венчание. Желающий навести порчу мог дотронуться до спины невесты, представляя это как поздравление с вступлением в брак. После этого молодожены начинали ссориться уже по пути из храма.

Также были запреты и предостережения, связанные с местами и ситуациями, которые могли привести к порче. Например, нельзя было стоять или проходить между молодоженами, так как это предвещало супружеские измены. Поэтому следили за тем, чтобы никто чужой не подходил близко к новобрачным. За свадебным столом жениху и невесте не следовало разговаривать между собой, а также есть и пить, так как еда и питье могли быть «испорчены».

Одним из способов навести порчу были магические «подклады». Это были вещи, принадлежащие молодым, такие как приданое или свадебные подарки. Подклады могли быть брошены прямо на дорогу, по которой шли или ехали молодые. Это могли быть заговоренные волосы, камни и тому подобное. Поэтому принято было подметать дорогу. Когда молодые прибывали в дом жениха, невесту следовало перенести на руках через порог, стараясь не наступать на него, так как под ним мог быть подклад. Например, иголка, воткнутая в порог дома, которая, по мнению исследователей, могла привести к болезням и смерти первенца новобрачных.

Наведение порчи на свадьбе могли осуществлять профессиональные колдуны, как по заказу, так и из желания отомстить за непочтительное отношение к себе. Чтобы умилостивить колдуна или колдунью, им заранее делали подношение или давали деньги.

В ХХ веке роль «свадебного злодея» чаще стала играть кто-то из родни или знакомых. «Противоречия, с которыми неизбежно сталкиваются две семьи, молодая и старая, в условиях совместного проживания, питают представления о наведении порчи на молодых их же родственниками, соседями или просто завистниками-односельчанами», — пишет А.А. Голованова в статье «Представления жителей Андомского погоста о порче на свадьбе».

Как пишет этнограф Алевтина Перова в работе «Традиции русской свадьбы, обычаи, обряды, ритуалы», «желание защитить и уберечь молодых от сглаза и порчи, а также любого негативного воздействия потусторонней силы вынуждало закрывать лицо невесты платком или полотенцем, вкалывать в одежду молодых иголки, произносить заговоры, размахивать кнутом, палить вдогонку свадебному поезду, выбирать окружной путь к церкви».

Для магической защиты свадьбы выбирали дружка, который мог быть родственником жениха или невесты, или просто уважаемым человеком в округе. Он отводил порчу и выполнял обязанности колдуна, защищая молодую пару и читая заговоры. Вот что об этом пишет В.И. Даль: «В Сибири дружка самое почетное свадебное лицо, дока, знахарь, который отводит всякую порчу».

«На Русском Севере дружку еще называли вежливец (от слова «ведать»), — рассказывает А.Л. Соколова в книге “Традиции русской народной свадьбы”, — действительно, ведовство (магия) было важной частью его функций, он исполнял обязанности колдуна: оберегал свадебный поезд и молодую пару, читал заговоры. Часто дружко имел при себе красиво украшенную плеть (реже посох), с помощью которой крестил поезд и дорогу в начале и в конце пути. Плетью он был обязан ударить по месту, на которое сядут молодые во время пира, бил ею по дверям в доме жениха, а также по брачной постели».

Каждый день интересные факты и истории из прошлого России в паблике История России

Шедевры оптом и навынос. Как большевики распродавали бесценные сокровища Эрмитажа и Кремля.

«В стране еще голод и разруха. Не продать ли всё это? Сменять на сахар, хлеб, одежду. Нет — вы этого не сделаете никогда. Вы должны сохранить сокровища, потому что они неотделимы от истории нашей - истории беды и величия России!» - это слова экскурсовода из кинофильма «Корона Российской империи или Снова неуловимые», снятого спустя 50 лет после того, как в России началась массовая распродажа шедевров искусства, предпринятая пришедшими к власти большевиками.

Первые попытки продать национализированные художественные ценности советская власть предприняла еще в 1921 году, когда в стране начался страшный голод. Тогда же начались массовые ограбления Русской православной церкви и других действовавших в стране конфессий. Правда, до сегодняшнего дня не известно, какой процент из средств, вырученных на распродажах художественных ценностей, действительно пошел на нужды голодающих.

В пик голодной стихии — в феврале 1921 года — вышло постановление Совнаркома «О составлении государственного фонда ценностей для внешней торговли». Парадоксально, но факт: этот документ, ставший спусковым крючком для массовой распродажи национального достояния России, юридически утратил силу только 1 февраля 2020 года. Согласно ему, ответственными за отбор художественных ценностей для последующей продажи стали наркомат внешней торговли, наркомат просвещения и наркомат финансов. А подписал документ лично Ленин.

Еще за год до этого по его распоряжению в Москве было создано Государственное хранилище ценностей Наркомфина, сокращённо — Гохран. В этом учреждении в первые послереволюционные годы были собраны национализированные художественные ценности и предметы особого культурного значения. Здесь хранились не только изъятые драгоценности Романовых, но и предметы искусства Оружейной палаты, Русской православной церкви, а также ценности, изъятые у частных лиц. Правда, хранить их большевики там вовсе не собирались...

Как было заявлено, всё это делалось «в целях охранения, изучения и полного ознакомления широких масс населения с сокровищами искусства и старины, находящимися в России». Однако «массы» могли подождать, а большевикам срочно нужны были деньги для бюджета разорённой страны.

Появлению Гохрана предшествовал указ о конфискации имущества царя и всей императорской фамилии. Коронные ценности (большая императорская корона, дер­жава, скипетр, алмазная цепь Андрея Первозванного) к тому моменту были в Кремле - их перевезли из Петербурга в Москву ещё в 1914 году. А вот личные ценности императорской фамилии везли в Гохран из опустевших дворцов со всей страны. Какую-то часть сокровищ уцелевшим представителям дома Романовых удалось вывезти с собой за границу. Так, например, вывезла свой сундучок с драгоценностями мать Николая II, императрица Мария Фёдоровна. Спасла свою богатую коллекцию и великая княгиня Мария Павловна: она долгое время находилась в Кисловодске, но в конце концов тоже была вынуждена эмигрировать.

Несмотря на название, главной задачей Гохрана было не хранение собранных сокровищ, а их «обезличивание» и «реализация». Большевикам нужны были деньги, но так как другие государства не признавали Советы и не хотели ни торговать с ними, ни давать кредиты, в ход пошли императорские и культурные ценности. Кроме того, у страны был большой долг перед Польшей, который необходимо было погасить в кратчайшие сроки.

Однако, прежде чем продавать драгоценности, необходимо было их рассортировать и оценить. Этим занимались две комиссии. Первая в Оружейной палате разбирала сундуки и описывала вещи, вторая - сортировала и оценивала их в Гохране.

«В теплых шубах с поднятыми воротниками идем мы по промерзшим помещениям Оружейной палаты, – вспоминал позже член одной из комиссий академик Александр Ферсман. – Вносят ящики, их пять, среди них тяжелый железный сундук, перевязанный, с большими сургучными печатями. Всё цело. Опытный слесарь легко, без ключа открывает незатейливый, очень плохой замок. Внутри в спешке завернутые в папиросную бумагу драгоценности бывшего русского двора. Леденеющими от холода руками вынимаем мы один сверкающий самоцвет за другим...».

По словам заведующего Оружейной палатой Дмитрия Иванова, «работали тогда в необыкновенно быстром темпе, решая за секунду судьбу сокровищ мирового значения». Уникальные вещи разламывали, из них «вылущивали» бриллианты и жемчужины, золото шло в плавильные печи. В архивах сохранились фотографии, на которых рабочие грубо выковыривают драгоценные камни из роскошных украшений.

Одно из таких сокровищ, которое мы никогда уже не увидим, диадема, изготовленная фирмой «Болин» в 1874 году для дочери Александра II, Марии. Император тогда выдавал любимую дочь за сына королевы Виктории, герцога Эдинбургского. В качестве приданого он заказал драгоценную парюру - большой гарнитур украшений, в который обычно входили диадема, колье, серьги, брошь и браслеты. Диадема, как и многие изделия фирмы «Болин», отличалась крупными и редкими драгоценными камнями. Именно из-за этих камней её, как и другие старинные украшения, не пощадили: саму диадему отправили на переплавку, а драгоценные камни - на продажу. Ведь украшения Романовых от выдающихся ювелиров стояли очень дорого, а просто караты россыпью — это был товар для мелких спекулянтов.

Впрочем, была попытка продать даже уникальное произведение искусства — Большую императорскую корону. Она была создана ещё при Екатерине Великой, которая хотела на собственной коронации показать, насколько богата и величава Россия. Пять тысяч бриллиантов, более 70 восточных жемчужин безупречной формы и красная шпинель в 400 каратов! Эта корона переходила от Романова к Романову, вплоть до Николая II. Правда, сделка по ее продаже не состоялась, благодаря чему Большая императорская корона осталась в России. В настоящее время она находится в Алмазном фонде страны, а её стоимость не поддается оценке.

К середине мая 1922 года сортировка и оценка драгоценностей членов императорской семьи, в частности, императриц Марии Федоровны и Александры Федоровны, была завершена. После этого императорские и другие ценности начали вывозить из страны, как правило, через дипкурьеров, агентов Коминтерна.

Достаточно известным является случай, когда на таможне попался писатель Джон Рид, автор знаменитой книги «Десять дней, которые потрясли мир». Рид прятал бриллианты в каблуках своих ботинок. Тогда в этот скандал был вынужден вмешаться сам Ленин.

А уже вскоре в Париже, Лондоне и Флоренции были организованы первые аукционы, которые вызвали крупный скандал. Многие участники аукционов, лично знавшие членов императорской семьи, подняли вопрос о правомерности продажи ценностей. Однако, так как они не смогли предъявить документальных подтверждений незаконности продажи «антиквариата», аукционы продолжили свою работу.

О том, что большевики распродают сокровища Романовых, широким массам в стране было неизвестно. Правда, до поры до времени. До того момента, пока не распространилась молва о попытке продать за границу Большую императорскую корону.

Поднялся невероятный шум: большевики профукали золотой запас, хотят получить кредиты. А чем будут расплачиваться?! И тогда власти решились продемонстрировать сокровища Гохрана народу: «Смотрите, цари нас грабили, а теперь всё награбленное принадлежит рабочим и крестьянам!»...

Невиданное было зрелище: в декабре 1925 года на трескучем морозе стояла огромная очередь. Люди толпами шли в Колонный зал полюбоваться на царские сокровища как на «достояние молодой республики». Однако демонстрируя их народу, большевики ставили и другую цель - найти покупателя. Выставку посетил весь дипломатический корпус. Правда, интересных предложений не поступило, и огромная партия драгоценностей (9 кг!) почти за бесценок была продана англичанину Норману Вейсу. В 1927 году эти драгоценности оказались на аукционе «Кристис» в Лондоне - тогда было продано около 120 коронных ценностей. И среди них — уникальной красоты жемчужная диадема и венчальная корона последней императрицы Александры Фёдоровны...

За эти уникальные экспонаты музейщики порой боролись ценой собственной жизни. Процессом сбора и продажи ценностей руководили люди, не испытывающие никакого трепета ни перед историей, ни перед искусством. Наоборот, они люто ненавидели всё, что было связано с императорской фамилией. Например, начальником Золотого отдела Гохрана был назначен главный палач царской семьи Яков Юровский.

Гохран сотрясали и неприятные истории — кражи, доносы, расстрелы. Специалисты не хотели работать в таких условиях, однако большевики принуждали оценщиков к сотрудничеству радикальными методами. К примеру, ювелира Агафона Фаберже 3 раза водили на расстрел. На третий раз у него сдали нервы, и он согласился работать на новую власть.

В составлении описи царских драгоценностей оценщики видели огромную пользу для истории, ведь судьбу задокументированных вещей можно было проследить. Составляя перечень произведений ювелирного искусства разных стилей и эпох, специалисты надеялись убедить большевиков не продавать их. И иногда это удавалось. Но много было неучтённого, пропавшего. Известно, что тот же Юровский привёз с собой из Екатеринбурга личные драгоценности убитой царской семьи и передал их коменданту Кремля, Павлу Малькову. Больше этих сокровищ никто не видел.

Более или менее понятна ситуация только с коронными ценностями. В том списке, что составили эксперты, было 773 предмета. В Алмазном фонде сегодня можно увидеть только 114 вещей. Сделать вывод о том, сколько личных ценностей было утрачено, невозможно. На аукционах «Сотби» и «Кристис» их видели много раз.

Так, в 1994 году в аукционном доме Кристис на продажу было выставлено «Зимнее яйцо» Фаберже, судьба которого была неизвестна 50 лет. Со всего мира в Женеву съехались коллекционеры, дилеры, журналисты. Этот лот ушёл за фантастическую по тем временам сумму - 5,5 млн долларов. Об этом писали все ведущие газеты мира на первых полосах. Впервые произведение русского искусс

В тени Льва Толстого. Почему сын великого писателя винил его в неудачах своей жизни.

Быть сыном гения - задача трудная, и судьба Льва Львовича Толстого- прямое тому подтверждение. По воле своего известного отца он разделил с ним имя, а по воли судьбы - талант. Он искал себя в литературе, живописи, скульптуре - и везде получал лишь снисходительные отзывы критиков, которые, подтрунивая, называли его не иначе, как Тигр Тигрович. В поединке Льва и Тигра силы были не равны, и он, этот поединок, продолжался до самой смерти Толстого-старшего.

Лев Львович, или, как называли его дома, Лёвушка, прожил непростую жизнь. Вообще, личность эта примечательная, странная и трагическая. Здесь и несбывшиеся мечты, и разрушенная жизнь… Он не принимал взглядов отца, а тот в свою очередь его не любил, боясь себе в этом признаться, и каждый раз изображая попытки к примирению. Женщины, с которыми заводил отношения Лев Львович, поначалу были с ним счастливы, но затем всё заканчивалось драмами. А из десяти его детей к концу жизни Льва Львовича отношения с ним поддерживали лишь двое...

«Софья Андреевна Толстая всех своих детей делила на «беленьких» и «чёрненьких» – голубоглазых и черноглазых, похожих на неё. Лев Львович, четвертый ребенок в семье Толстых, принадлежал как раз к чёрненьким и был самым любимым сыном Софьи Андреевны. За исключением, конечно, последыша Ванечки, в которого она вложила всю свою душу и материнскую любовь и от ранней утраты которого не могла оправиться очень долго. Со своей стороны Лев просто боготворил мать и во время тяжёлых семейных взаимоотношений родителей всегда неизменно держал её сторону.

Лев Толстой не слишком жаловал своих детей, пока они были маленькими. Это всегда обижало Софью Андреевну, но что поделать - муж не любил возиться с «бебичками», как тогда называли младенцев в дворянских семьях. А в 1872 году, когда Льву исполнилось три года, в письме к тётушке Александре Андреевне писал так написал о своём сыне-тёзке: «Хорошенький, ловкий, памятливый, грациозный. Всякое платье на нём сидит, как по нём сшито. Всё, что другие делают, то и он, и всё очень ловко и хорошо».

Лёвушка был очень красивым ребёнком - с каштановыми золотистыми кудрями, большими чёрными глазами, веселый, подвижный - его любила не только мать, его выделяли и баловали все взрослые. Известно, как относились к Лёве его братья, тётка и даже гувернёр, но почти ничего не известно о том, как воспринимал его отец. Нет ни одного упоминания о Льве в дневниках Толстого вплоть до марта 1884 года, когда мальчик приближался к 15-летию.

Между тем, маленький Лёва просто обожал отца! Как, впрочем, и все дети. Софья Андреевна была заботливой матерью, а Лев Николаевич – непререкаемым авторитетом. Поэтому все дети Толстых мать любили, а отца - уважали. «Мы обожали его и боялись, когда он был «не в духе», – напишет позже Лев Львович. – «Папа не в духе, не в духе», – повторяли все, и тогда надо было ждать, чтобы настроение его улучшилось…» «В раннем детстве я обожал отца, – дальше признаётся он, – любил запах его бороды, любил его руки и голос…»

Лев Толстой никогда не наказывал детей, тем более не бил их и почти никогда не повышал на них голоса. Но… «За всю мою жизнь меня отец ни разу не приласкал, – напишет Лев Львович. – Бывало, в детстве ушибешься – не плачь, ноги озябли – слезай, беги за экипажем, живот болит – вот тебе квасу с солью – пройдет, – никогда не пожалеет, не приласкает. Если нужно сочувствие – бежишь к мама. Она и компрессии положит, и приласкает, и утешит». Лев Львович на всю жизнь запомнил тот единственный момент, когда отец в качестве особого к нему расположения и в виде исключения взял его как-то с собой морозной ночью прогуляться «на деревню».

В сентябре 1881 года большая семья Толстых переезжает из Ясной Поляны в Москву - старшему сыну, Сергею, нужно было поступать в университет, а Татьяна, проявляя художественные способности, мечтала поступить в Московское училище живописи. Как-то её рисунок ценил сам Илья Репин, говоря, что он даже «завидует» ей.

Младшему сыну Льву тогда шёл 12-й год и его нужно было определять в гимназию. И никому в голову тогда не могло прийти, что через 10 лет после переезда в Москву из этого красивого и рассудительного мальчика получится несчастный неврастеник, больной какой-то неизвестной разрушительной болезнью...

Переезд Толстых в Москву совпал с началом семейного кризиса. Лев гораздо раньше остальных детей стал болезненно реагировать на родительские ссоры - его детская душа отвечала на малейшие колебания семейной атмосферы. «Помню ярко одну ссору между отцом и матерью, – пишет он в воспоминаниях, – на площадке около лестницы перед дверью на чердак. Мать что-то доставала за дверью в чулане, а отец стоял подле неё и кричал на неё. Из-за чего произошла эта ссора? Конечно, из-за какого-нибудь пустяка. Но оба они были в отчаянии. Мать плакала и отвечала редко, он настаивал на чём-то и что-то доказывал. Я подбежал тогда к матери, обнял её за колени и сказал отцу: «Зачем ссориться? Это ведь ни к чему!» Отец замолчал, посмотрел на меня и проговорил: «Блаженны миротворцы». И ссора потухла».

Но это была не последняя ссора. Именно Лёва оказался главным свидетелем страшного конфликта, произошедшего 17 июля 1884 года в Ясной Поляне, когда Толстой собрал котомку и ушёл из дома, несмотря на то, что жена была на последних днях беременности и в эту ночь родила дочь Сашу. Лёве тогда было 15 лет, и именно он с сыном французской гувернантки пришёл утешать мать. А потом начались нервные срывы и самого Льва. В декабре 1890 года Софья Андреевна запишет в дневнике: «Лёва весь дёргается нравственно, и как подойдешь к нему – подпадаешь под его толчки, и бывает больно».

С учёбой у Льва дела тоже обстояли неважно. Он дважды поступал в гимназию, и по окончании первого года обучения встал вопрос о том, чтобы оставить мальчика на второй год. В итоге из-за несогласия отца с методами обучения в гимназии и его отстранением Лев провёл два года вовсе без учёбы. Гимназию в 1889 году он окончил с трудом, часто болея и перенеся нервный припадок прямо на выпускном экзамене. «О моём экзамене на аттестат зрелости я вижу до сих пор кошмарные сны, – писал он уже в зрелые годы. – Много раз снилось мне после него, что я провалился, и я просыпался в ужаce...».

После гимназии Лев решил поступать на медицинский факультет Московского университета. Выбор этот объяснялся желанием «служить людям на полезном поприще», а также тем, что в своё время Лев с увлечением прочитал книгу выдающегося русского хирурга Николая Пирогова «Дневник старого врача». Правда, и тут отец отнёсся к выбору сына без одобрения – Толстой не особо жаловал медицину.

И, возможно, он был прав: для такого нервного и впечатлительного юноши трудно было вообразить более неподходящую атмосферу, чем анатомический театр. К тому же в это время у Льва всё сильнее стали проявляться признаки неизвестной нервной болезни, от которой он стремительно худел, впадал в апатию и не мог сдавать экзамены...

В марте 1890 года Лев решает оставить медицинский факультет и поступить на филологический. Поначалу-то он вообще собирался бросить университет и пойти служить во флот. Но потом передумал. Его всё больше и больше затягивало писательство, и когда его первый рассказ напечатали в газете, он был очень счастлив...

Софья Андреевна, переживая за здоровье сына, искала для него лучших врачей, но никто не мог толком объяснить, чем болен юноша. А тут ко всему прочему глава семейства решил разделить всю свою собственность между членами семьи - подписал беспрецедентный акт «наследования» при своей жизни. В итоге 21-летний Лев Львович стал владельцем самарского имения в Бузулукском уезде и хамовнического дома в Москве. И решил вплотную заняться писательством. Вскоре в журнале «Книжки Недели» появился его второй рассказ, но назваться настоящим именем он постеснялся - так и скрылся за псевдонимом «Л. Львов».

Справедливости ради надо сказать, что отец не был совсем уж равнодушен к литературным опытам Льва. Он читал их ещё в рукописях, судил о них порой строго и давал советы. Весьма одобрительно он отнёсся и ко второму рассказу Лёвы - «Монте-Кристо». Однако невозможно было не заметить критического замечания в обществе о том, что рассказы эти печатают в первую очередь потому, что Лев был «сыном своего отца».

Писательская карьера, всё же слабо поддержанная семьей, представлялась самому Льву зыбкой. Поэтому, когда замаячила надежда на жизнь помещиком, вдали от родителей, в самарских степях, он поехал туда осмотреться...

Приехав в своё имение, Лев столкнулся с ужасной действительностью - неурожаем, и как следствие, голодом крестьян. И вернувшись в Ясную Поляну, он рассказал домашним о том бедствии, что надвигается на самарские степи. В итоге было решено написать письмо в газету с просьбой о помощи голодающим.

Результаты стараний Толстых превзошли все ожидания. Всего было получено почти 2 миллиона рублей деньгами и более 20-ти тысяч пудов хлеба. В этом участвовала даже супруга царя, Мария Александровна, что несомненно увеличило количество пожертвований.

Вообще степень участия Льва Львовича в деле борьбы с голодом и помощи нуждающимся переоценить невозможно. В Самарской губернии он открыл более 200 столовых на средства пожертвований, привлекал церковных служителей к управлению ими, принимал участие в работе Красного Креста, организовывал фельдшерские пункты лечения больных тифом, принимал и распределял гуманитарную помощь... В результате сам заразился тифом, перенеся его на ногах, чем ещё больше подорвал своё некрепкое здоровье.

С ноябре 1892 года по настоянию матери и вопреки мнению отца Лев Львович поступил на службу рядовым в 4-м стрелковом Императорской фамилии батальоне, расквартированном в Царском Селе. Но и здесь долго не задержался - вскоре он был освобождён от воинской службы ещё до принесения присяги по состоянию здоровья.

Эта самая нервная болезнь, из-за которой, как он сам считал, возникают все проблемы в его жизни, привела 25-летнего Льва Львовича в Париж. Его сюда отправили на лече

Брак по уставу. Почему офицеры царской армии так редко женились.

Императорская российская армия была профессиональной. И прежде всего потому, что солдатами и офицерами становились надолго. А в XVIII веке -практически навсегда, ведь рекруты тянули армейскую лямку 25 лет. Это обстоятельство определяло принципы уклада военной жизни и формировало соответствующую политику по отношению к военнослужащим. Так, в частности, государство диктовало и особые условия для военных, желающих создать семью...

Впервые проблема женитьбы военнослужащих прозвучала ещё в петровские времена. Первый император вообще запретил вступать в брак служащим, не имевшим офицерского чина и не умевшим читать. А поскольку в тогдашней армии большинство не умело читать и писать, то Петр лично отслеживал количество браков в армии и стимулировал повышение грамотности. «Дураков не женить, а умных - подавно!», - так высказывался император. Кроме того, он считал, что офицер, на обучение которого тратились немалые государственные деньги, сначала должен сформироваться как военный человек и специалист, чтобы приносить державе пользу, а уж потом думать о своих личных интересах.
В связи с этим в 1722 году в «Регламенте об управлении Адмиралтейства и верфи» появился такой пункт: «Запрещается гардемаринам без указа жениться, под штрафом 3 года быть в каторжной работе. А в Коллегии Адмиралтейской не позволять жениться ранее 25 лет. И чтоб о том было подлинное свидетельство, дабы в летах подставы и фальши не было...»

В 1764 году указ «о возрастном цензе» распространили на офицеров пехоты и кавалерии. А с 1796-го все служивые, желающие связать себя узами брака, в обязательном порядке уведомляли об этом своих отцов-командиров. А приказом императора Павла I (1800 год) предписывалось даже генералам, штаб и обер-офицерам «испрашивать на вступление в брак Высочайшего соизволения». Таким образом, отныне Павел I сам решал, быть офицерскому браку или нет, и на деле это только прибавило ему ненавистников в среде военных.

Иногда император даже устраивал браки по своей инициативе, мало интересуясь мнением молодоженов. Так, в том же 1800 году, молодой, но уже прославленный Итальянским походом князь Пётр Багратион получил «царский подарок» в виде первой красавицы Петербурга Екатерины Скавронской, к которой не питал особенной симпатии, причём это было взаимно.

«Багратион женился на маленькой племяннице История России

9 июля 1751 года родился Николай Шереметев - русский меценат, покровитель искусств, граф.

Николай Петрович Шереметев родился в Петербурге. Юный граф получил отличное образование. Он рос и воспитывался вместе с будущим императором Павлом I. Шереметев интересовался точными науками, в то же время проявлял большую любовь к искусству. Позднее он прославился как покровитель искусств.

В 1769 году граф совершил длительное путешествие по Европе. Он обучался в Лейденском университете в Голландии, попутно изучал театральное дело, декорационное, сценическое и балетное искусство.

В наследство от отца Шереметев получил крепостной театр в Кусково. У него был прекрасный оркестр, спектакли в его театре всегда отличались богатыми декорациями и великолепными костюмами.

На спектаклях театра Шереметева бывали Екатерина Великая, Павел I, польский король Понятовский, сонм московских и петербургских вельмож, дипломатов, крупных сановников. Николай Петрович «угощал» знать своими спектаклями. Его крепостные актрисы, набранные по родовым деревням, получали настоящее образование и воспитание. Лучшие европейские наставники учили их не только сценическим искусствам, но и языкам иностранным, наукам, светскому обращению.

Немногие дамы-аристократки, пришедшие на останкинский спектакль, могли бы соперничать в образованности со вчерашними Акульками да Малашками, выступавшими перед ними на сцене.

В 1801 году Шереметев женился на своей крепостной актрисе П.И. Жемчуговой, которой дал вольную. В феврале 1803 года у них родился сын – Дмитрий. К несчастью, вскоре после рождения сына, горячо любимая графом жена умирает от туберкулёза.

В память о жене граф основал Странноприимный дом (богадельню) в Москве (ныне здание Московского института скорой помощи им. Н.В. Склифосовского), для работы над которым он пригласил талантливого скульптора Джакомо Кваренги. Здание Странноприимного дома считается шедевром русского зодчества, прекрасным образцом русского классицизма конца 18-19 веков.

За свою многогранную деятельность граф не раз награждался русскими и иностранными орденами. Последние годы он провел в Петербурге, в Фонтанном доме.

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

Каких женщин на Руси называли блудницами?

Понятие «разврат» или, если быть точнее, «блуд» на Руси стало встречаться с укреплением позиций православной церкви (после Х века).

Весомый вклад в развращение внесли «цивилизованные» иностранцы, посещающие нашу страну. Именно православная церковь впервые систематизировала и стремилась претворить в жизнь свод нравственных правил, определяющих, что есть блуд и какое наказание за него должно последовать.

В дохристианской языческой Руси современное понятие разврата было достаточно неопределенным – многое из того, что тогда считалось нормой, сегодня сочтут распутством. Тот же Киевский князь Владимир, креститель Руси, по свидетельствам иноземных очевидцев, имел у себя гарем с десятками наложниц, и подобное в то время практиковали многие состоятельные князья.

Судя по дошедшим до нас письменным источникам, первый «налог» на девиц, выходивших замуж будучи не невинными, ввела княгиня Ольга в 953 году. Прежде потеря невинности до супружества не порицалась. Более того, обычно "право первой ночи" принадлежало языческим волхвам. Только князем Святославом спустя 14 лет после указа Ольги была провозглашена абсолютная половая монополия супруга – только он обязывался вступать в сношения с женой.

До VIII века на Руси слово «блуд» применительно к женщинам не имело осуждающего значения – блудница – значит, ищет себе мужа, блуждает в поисках. Затем этот ярлык начали навешивать на девушек, потерявших невинность. С XII века блудницами считались незамужние и вдовы, вступавшие в добрачную связь с мужчинами. Только с XVIII века обозначение «блудница» превратилось в ругательное слово.

До поры до времени разврат как социальный институт на Руси не существовал – класс аристократов как таковой еще не сформировался, и «носителей цивилизации», иностранцев к нам приезжало не так много. Вдобавок, с воцерковлением Руси корыстный блуд (проституция) стал считаться таким же преступлением, как воровство и разбой – сводницы и кабацкие девки нещадно и прилюдно поролись на городских площадях.

Впрочем, несмотря на домострой и запреты церкви простой народ был не чурался распутства. Иностранцы принимали за разврат даже сам факт совместного мытья славян в бане (не секрет, что в Европе того времени мыться вообще было грешно – по церковным канонам). По свидетельству византийского миссионера Велизария, посетившего новгородские земли в 850-м году, «житие словенов и русинов дико и безбожно»: иностранца поразило, что мужики и девки запираются вместе в жарко натопленной бане, хлещут друг друга вениками, затем кидаются в прорубь или сугроб. А потом идут «истязать свои телеса» в избы.

Свод христианских правил и рекомендаций XVI века «Домострой», своего рода расширенная церковная «памятка» для каждого православного, – это первый сравнительно широко распространенный письменный документ, который, в том числе, и жестко регламентировал сексуальные отношения между мужчинами и женщинами.

Они должны были быть полигамными, муж вы семье главенствовал, половая жизнь ограничивалась определенными днями, всякие «сомнительные» лобызания и поцелуи при этом не разрешались. Запрет также касался и «блудливых речей». Даже эротические сновидения считались дьявольским наваждением, и их следовало отмаливать. Соитие по этому своду правил должно было происходить исключительно для зачатия.

Церковь считала порочным (в современном понимании этого термина) cekcуальность женщины – ей не следовало краситься, наносить макияж, дабы не «прельщать бесов». Привлекательные женщины позиционировались как явные блудницы.

Весомый вклад в разращение населения Руси внесли иноземцы. Как считал русский историк Николай Костомаров, именно иноземцы ввезли в нашу страну в XVI веке сифилис и другие «дурные» болезни.

К слову, до того как «немытую Россию» не начали массово посещать вонючие (в прямом смысле этого слова) иноземцы, у нас слыхом не слыхивали об эпидемиях, косивших «просвещенную» Европу на протяжении веков – на Руси просто исстари имели привычку соблюдать элементарные правила гигиены.

С XVI века славян, как описывает этнограф Николай Гальковский, жителей Руси начал массово косить иноземный сифилис, опричники ввели моду на содомию. В гомосексуализме был обвинен даже митрополит Зосима, хотя некоторые историки церкви считают это происками его врагов.

С усилением иностранного влияния в России, особенно при Петре I, проявления разврата стали принимать структурированные формы – предпринимались попытки открыть публичные дома (кстати, первый в России официальный бордель открыла немка Анна Фелкер). Петр этому препятствовал, но Екатерине II пришлось разрешить, чтобы хоть как-то воспрепятствовать распространению венерических заболеваний.

Каждый день интересные факты и истории из прошлого России в паблике История России

Эксперимент по «прививанию» молодости. Как прототип профессора Преображенского потряс мир.

Герой фантастической повести Михаила Булгакова «Собачье сердце», хирург-экспериментатор, профессор Филипп Филиппович Преображенский, как известно, достиг отличных результатов в практическом омоложении. Однако главным венцом его профессиональной деятельности стал невероятный эксперимент: профессор Преображенский, «хирург, не имеющий равных в Европе», как сказал его помощник Борменталь, пересадил собаке человеческий гипофиз, после чего пёс Шарик «превратился» в человека. Фантастика да и только!

Однако на самом деле экспериментальная деятельность профессора в романе Булгакова не была абсолютно вымышленной. У главного героя романа был реальный прототип, а точнее, даже несколько прототипов. В те времена российские и зарубежные ученые действительно проводили опыты по омоложению человека, и даже по скрещиванию человека с животными!

Претендентов на роль прототипа Преображенского – как минимум четверо. Но, пожалуй, только один из них обрел мировую известность, зарабатывая на том же, на чем и Филипп Филиппович. Это Самуил Абрамович Воронов, которого поначалу называли гением и «человеком, подарившим людям вечную молодость», а затем объявили шарлатаном и даже… виновником распространения ВИЧ.

Самуил появился на свет в 1866 году в Тамбовской губернии в семье Абрама Воронова, бывшего солдата царской армии, получившего техническое образование и трудившегося на винокуренном производстве. С юных лет Самуил проявлял интерес к медицине, мечтая о славе и богатстве. Однако в царской России того времени евреев не жаловали, и в возрасте 18 лет выпускник реального училища эмигрировал во Францию.

Сержу Вороноффу, как стали звать его на французский манер, повезло. Еще во время учебы на медицинском факультете он был приглашен в качестве ассистента в лабораторию известного ученого Шарля Броун-Секара, практиковавшего подкожные впрыскивания человеку экстрактов половых желез морских свинок и собак. Впрочем, своим учителем Воронов считал другого француза: Алексиса Карреля, удостоенного Нобелевской премии по физиологии и медицине...

Получив диплом доктора медицины и французский паспорт, молодой медик принял предложение стать личным лечащим врачом вице-султана Египта.

Платили египтяне Воронову щедро, к тому же у него оставалось немало времени для научной и организационной деятельности. Он внес большой вклад в становление системы здравоохранения в этой стране: открыл инфекционную больницу, создал школу медсестер и основал Египетский медицинский журнал. Именно в Египте в 1898 году Воронов впервые вблизи рассмотрел интересный для него медицинский феномен – евнухов. Он с удивлением узнал, что мальчиков кастрируют в 6-7 лет, задолго до того, как организм прекратит свой рост и развитие.

Наблюдения за кастратами натолкнули Воронова на мысль о важности желез половой секреции: лишенные их мужчины часто болели, отличались несовершенным строением скелета, ожирением, и даже их способность к мышлению была затронута: евнухам плохо давалось заучивание стихов из Корана. У этих несчастных рано появлялись присущие старикам признаки: седые волосы, помутнение роговой оболочки, и умирали они раньше. А что, если секрет бодрости и долголетия скрывают в себе именно половые железы? Так Воронов пришел к идее подстегнуть стареющий организм трансплантацией семенных желез. Он полагал, что эксперименты, начатые Броун-Секаром, имели верное направление, однако для настоящего прорыва необходимо было сделать еще несколько решительных шагов вперед.

В начале ХХ века биологические знания двигались вперед гигантскими шагами. Лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине Карл Ландштейнер выделил группы крови. Алексис Каррель открыл дверь хирургии пересадки органов. Но громадная дистанция отделяла ту медицинскую эпоху от этических принципов современности – врачи не боялись ничего, самые дерзкие вмешательства в человеческое тело казались им обыденными шагами на пути к блестящему будущему. Воронову оставалось лишь воспользоваться научными открытиями своих современников, соединив их с блестящим владением практической хирургией.

В 1910 году, когда египетский контракт завершился, ученый вернулся во Францию, где получил место заведующего лабораторией экспериментальной хирургии и физиологии в Коллеж де Франс. И тут же приступил к экспериментам.

Изыскания в области омоложения организма привлекали Воронова с самого начала карьеры. Молодой врач даже вводил самому себе известный к тому времени как «эликсир молодости» препарат «Секардин», однако сразу понял, что лекарство малоэффективно, так как не содержит омолаживающих гормонов.

Поэтому он пошел дальше и начал с пересадок щитовидной железы шимпанзе людям с заболеваниями этого органа. Первая такая операция произвела сенсацию! Российский журнал «Искра» с восторгом писал об успехе уроженца России: «Сенсационное открытие. Во французской медицинской академии наш соотечественник, доктор Воронов, сделал сенсационное сообщение об операции, произведенной им в его клинике над 14-летним мальчиком. С 6-летнего возраста умственное развитие мальчика остановилось, причем явно обозначались все признаки ненормальности и кретинизма: потухший взгляд, тупость и непонимание самых обыкновенных вещей. Воронов сделал мальчику прививку зобной железы обезьяны. И успех превзошел все ожидания. У мальчика ожил взгляд, появились умственные способности, понятливость, любознательность...».

Однако публику гораздо больше интересовали опыты доктора Воронова, связанные с омоложением. В то время он вовсю экспериментировал на животных, пересаживая половые железы молодых особей - старым. В результате пожилые животные «молодели» и проявляли необычайную активность. А вскоре - это произошло 12 июня 1920 г. - Самуил Воронов впервые опробовал свой метод на человеке. Пожилому пациенту были пересажены половые железы шимпанзе. Обезьяньи ткани успешно прижились, а пациент не уставал благодарить «чудо-хирурга, подарившего ему новую жизнь» и распространять о нем славу.

После трех лет экспериментов Самуил Воронов выступил с докладом на международном хирургическом конгрессе в Лондоне. Сотни коллег рукоплескали ему, называя его открытие историческим. А выпущенная им в 1925 г. книга «Омоложение прививанием» стала научным руководством для сотен медиков во всем мире.

Теперь в клинику доктора Воронова выстраивались длинные очереди из страждущих богачей: политиков, промышленников, звезд кино... К началу 1930-х годов только во Франции более 500 мужчин прошли лечение по методу омоложения доктора Воронова. Ещё тысячи людей получили «возможность омолодиться» за пределами этой страны, например, в его специальной клинике в Алжире и в США. Среди тех, кто попал на операционный стол знаменитого хирурга, были сотни знаменитостей того времени: от премьер-министра Турции Мустафы Исмет-паши до индийского махараджи Патиалы Бхупиндер Сингха.

Спрос на «омоложение» по методу Воронова был таков, что вскоре доктор невероятно разбогател, и сам превратился в звезду, которую считали за честь пригласить к себе самые влиятельные представители политической и культурной жизни как в России, так и зарубежом.

Воронова видели в обществе поэта и драматурга Габриэля Д'Аннунцио и звезды кино Сары Бернар, композитора и пианиста Камиля Сен-Санса и писателя-фантаста Росни. В числе друзей профессора называли отца нейрохирургии Харви Кушинга и румынского короля Кароля II. Считается, что пациенткой Воронова была даже знаменитая революционерка Клара Цеткин и мегазвезда 1920-х оперная дива Лили Понс...

Разбогатевший Воронов снимал целый первый этаж одного из самых дорогих парижских отелей и окружил себя свитой из шоферов, слуг, личных секретарей и двух куртизанок. А в 1925 году новый обитатель Лазурного берега снова вызвал много шума - Серж Воронофф купил замок Гримальди, обширное поместье на итальянской стороне. Французский хирург с русской фамилией оборудовал там лабораторию и питомник для разведения в собственном саду обезьян - «производителей» материала для пересадок.

В те времена разговоры о «железах обезьяны» и экспериментах по омоложению не прекращались - ажиотаж наблюдался повсеместно. Так, в радиоэфире крутили шлягер «Monkey-Doodle-Doo», созданный Ирвингом Берлином для фильма «Кокосовые орехи», с такими строчками: «Если ты стар для танцев — поставь себе железу обезьяны». До наших времен дошел и алкогольный коктейль того времени под названием «Железы обезьяны».

Самым модным сувениром того времени была пепельница в виде обезьяны, прикрывающей лапами свои гениталии, с надписью: «Нет, Воронофф, меня не возьмёшь!» А Артур Конан Дойль описал омоложение и «озверение» главного героя вследствие гормональных инъекций в своем рассказе «Человек на четвереньках».

Летом 1928 года на вилле Воронова в Монако гостили создатель «Русских сезонов» Сергей Дягилев и прима-танцовщик балета Вацлав Нижинский, а также скандально известная актриса и танцовщица Жозефин Бейкер. Последняя, как утверждали очевидцы, упрекнула хозяина дома, что тот омолаживает только мужчин, на что Воронов ответил, что экспериментирует и с дамами. Однако ходили слухи, что жертвой этих экспериментов стала вторая супруга доктора – якобы операция прошла неудачно, и она умерла.

Доказательств этому, конечно, не было, но скорая смерть Эвелин Карстерс Фрэнсис Боствик-Вороновой дала почву для разговоров. Она была дочерью нефтяного магната и делового партнера Рокфеллера, Джорджа Боствика, служила медсестрой в британской армии во время англо-бурской войны и была награждена Военным крестом за храбрость. Эвелин сама была ученым, философом и даже политиком, а в 1917 году стала единственной женщиной в Коллеж де Франс в статусе ассистентки профессора. Там же она и познакомилась с будущим мужем, в 1919 году вышла за него замуж и умерла всего через два года. Считается, что причиной смерти Эвелин был рак; к тому же это не могли быть последствия неудачного эксперимента: первую пересадку обезьяньего яичника женщине доктор Воронов произвел только в 1924 году.

Провод

Как вдовы на Руси переживали своё горе.

Отношение к покойнику на Руси отличалось двойственностью: с одной стороны умершего остерегались, а с другой – пытались всячески умилостивить. Так, для того, чтобы покойный не вернулся с того света, его клали на лавку ногами к дверям. Нередко гробы выносили из избы через отверстия, проделанные в стенах или крыше для того, чтобы покойник не нашел дороги назад. Вынося гроб из дома, старались не задеть им косяк для того, чтобы не «прикрепить» усопшего к дому.

Некоторые же действия, напротив, совершались будто специально для того, чтобы привлечь усопшего. Например, на окне оставляли сосуд с водой и полотенце в полной уверенности, что покойный захочет умыться. Во время поминок один прибор обязательно ставили для того, кто ушел в мир иной. Тарелку наполняли едой, думая, что умерший присутствует на собственных поминках. Кроме того, после похорон всегда топили баню, где готовили белье и полотенце для покойного. Только после того, как усопший вдоволь напарился, в баню заходили и остальные.

Статус вдовца/вдовы, наряду со статусом бобылей и вековух воспринимался деревенским обществом, как ущербный.

Вдова соблюдала траур по мужу от шести недель до года. Ей полагалось носить траурную «печальную» одежду. Интересно, что в одеянии присутствовали элементы белого цвета. Это цвет перехода человека в новый статус.

Например, в Пензенской губернии в течение первого года траура вдове полагалась «кручинная» белая рубаха с минимальным количеством вышивки, белые платок и передник.

«Печальную» одежду носили и все родственники усопшего, но вдова дольше всех.

Жизнь женщины, после потери мужа, могла сложиться по-разному, в зависимости от её возраста, семейного статуса и наличия детей.

Бездетная вдова, прожившая с мужем непродолжительное время, по истечении шести недель траура возвращалась в отчий дом, к отцу и матери, получив малую часть имущества мужа.

Беременная вдова или имеющая детей, (особенно мальчиков), как правило, оставалась в семье мужа. Но, если у неё были одни дочери - она могла вернуться в дом родителей.

Вдова средних лет и старушка получала все имущество покойного.

Вдове-солдатке, у которой муж погиб на войне, часто строили отдельную избу, где она и проживала.

Через год или два вдова могла выйти замуж вторично, забрав всех детей с собой. При этом она лишалась всех прав в прежней семье.

Вдовцу, особенно если он имел детей, разрешалось повторно жениться раньше.
Вдовцы охотнее женились на вдовах, нежели на молодых девицах. В народе говорили: «Вдову взять — спокойнее спать».

Да и молодые девицы не стремились замуж за вдовцов, считая, что на небесах у них уже есть пара.

Однако, если так происходило и вдовец женился на девице, то свадебная церемония была такой же, как и у вступающих в брак впервые.

Если же вдова вступала в брак повторно, то здесь уже действовал ряд ограничений. Она не устраивала девичника, ей не закрывали лица платком и не пели песен и причетов, не требовалось и приданого.

Каждый день интересные факты и истории из прошлого России в паблике История России

Княгиня Дарья Ливен - российская шпионка, соблазнившая самых влиятельных европейских политиков. Она сводила с ума самых влиятельных политиков Европы, умело используя их в интересах Российской империи.

В возрасте 12 лет княгиня осталась без матери, ее и сестру взяла под свою опеку императрица Мария Федоровна. Дарья Христофоровна получила лучшее образование: она окончила Смольный институт, знала четыре языка, прекрасно танцевала и разбиралась в музыке.

Ее мужем стал военный министр и подающий надежды дипломат Христофор Андреевич Ливен. Когда в 1809 году супруга отправили в Берлин, княгиня Ливен последовала за ним.

А через три года их отправили в Лондон, Ливен открыла в столице светский салон. Вскоре туда были вхожи все «сливки» общества. Развлекая гостей и поддерживая светские беседы, княгиня извлекала для себя полезную информацию. Со временем княгиня стала гораздо влиятельнее графа Ливена на политической арене.

В 1815 году Александр I заключил союз с Пруссией и Австрией. Император надеялся, что именно Россия будет исполнять ведущую роль на европейской арене, но у Клеменса фон Меттерниха (австрийского канцлера) на этот счет были свои планы. Политика пытались не раз подкупить, но безуспешно. Тогда во время Венского конгресса как бы «случайно» происходит знакомство канцлера с Дарьей Ливен.

Княгиня использовала все свое женское обаяние, и Меттерних не устоял. Это были отношения на расстоянии. Целых 10 лет длилась их любовная переписка. Помимо романтических признаний, в посланиях содержалась информация о политических взглядах канцлера на обстановку в Европе. Копии писем княгиня передавала русскому императору.

Когда Россия начала сближение с Англией, женщина должна была шпионить на благо отечества в Лондоне. Ее целью был Джордж Каннинг - министр иностранных дел, будущий премьер-министр, княгиня стала его любовницей.

Хитрая женщина имела большое влияние на Каннинга, что естественно положительно сказывалось на союзнических отношениях Российской империи и Англии.

За весь свой 45-летний стаж шпионской деятельности княгиня не допустила ни единого промаха, российское правительство всегда прислушивалось к ее мнению и ценило полученную информацию.

@historyrossia

Единственная подруга императрицы. Как сложилась судьба фрейлины, Анны Вырубовой.

В апреле 1926 года, когда она проживала в Выборге, в руки ей попался советский журнал «Прожектор». Среди жизнеутверждающей хроники, бодрых стихов и очерков, воспевающих вроде бы русскими, но какими-то царапающе-чужими словами новую прекрасную жизнь, обнаружилось её фото.

«На снимке справа портрет скончавшейся Анны Вырубовой, личного друга Александры Федоровны, одной из самых ярых поклонниц Григория Распутина. С именем Вырубовой связаны последние, самые мрачные годы царизма. Во дворце она играла крупнейшую роль и вместе с Распутиным правила государством. Протопопов был её ставленником, многие назначения проходили при её помощи», — такое сообщение о своей смерти прочитала Анна Вырубова в некрологе.

Кто знает, что почувствовала она в этот странный момент. Опустошение? В который раз горечь обиды за ложь и клевету? Жгучую боль от несправедливости любимой родины? Или внезапную лёгкость от того, что несчастная Вырубова, которую молва наделила всеми возможными пороками и сделала воплощением зла, похоронена наконец этой молвой вместе со всей этой грязью? Для её Родины Вырубова давно умерла, но Анна Александровна Танеева, верная и преданная подруга последней российской императрицы, продолжала жить...

Казалось бы, дочери придворного статс-секретаря и главноуправляющего канцелярией Его Императорского Величества обер-гофмейстера Александра Танеева с самого рождения была уготована безбедная, комфортная и счастливая жизнь. Её отец, высокообразованный человек, замечательный композитор, двоюродный брат композитора Сергея Танеева, друживший с Шаляпиным и Чайковским, был глубоко предан царской семье. Ведь те обязанности, что были возложены на него при дворе Николая II, с честью исполнялись его прадедом, дедом и отцом ещё со времен царствования Александра I.
По материнской линии Анна была пра-пра-правнучкой фельдмаршала Михаила Кутузова, и на генеалогическом древе её матери гордо переплелись ветви немало послуживших на благо России старых дворянских родов Кутайсовых, Бибиковых и Толстых.

Подросшие девочки из знатных семей, чьи родители служили при дворе, получали, как правило, титул почётной фрейлины её величества. И воспитанная в атмосфере почитания царской семьи Аня, с детства восхищавшаяся императрицей Александрой, с нетерпением ждала этого события. Бесхитростная, открытая девушка с васильковыми глазами на простодушном лице и представить не могла, что, оказавшись при дворе, станет объектом насмешек, грязных сплетен и отвратительных инсинуаций, которые будут преследовать её всю жизнь.

Анну Танееву впервые представили двору в 1902 году, на её первом балу. Очень застенчивая поначалу, но веселая и живая по натуре, 17-летняя Анна так влюбилась в атмосферу праздника, что быстро освоилась и в первую свою зиму танцевала на 32-х балах. Для организма, видимо, это стало нешуточным испытанием, потому что спустя несколько месяцев она тяжело заболела и едва выжила, перенеся тяжелейшую форму брюшного тифа, осложнившегося воспалением лёгких и почек, менингитом и временной потерей слуха. Аня сгорала от жара в забытьи, когда дом её родителей посетил отец Иоанн Кронштадтский. Как писала сама Анна позже, он «чудом вырвал» девочку из лап болезни. Потом было лечение в Бадене, медленное восстановление в Неаполе, но именно Иоанна Кронштадтского с этого момента она считала своим спасителем и обращалась к нему в своих молитвах каждый раз, когда её охватывало отчаянье.

В январе 1903 года Анна получила «шифр» — инициалы, украшенные бриллиантами, что давало право называться почетной фрейлиной Её Величества. Вскоре заболела одна из личных фрейлин императрицы, и Танееву пригласили её заменить. Замена была временной, но императрица Александра Федоровна очень привязалась к новой фрейлине, разглядев в ней родственную душу, которой ей так не хватало в кишащем сплетнями и интригами дворце.

Будучи счастлива в браке с российским самодержцем, немецкая принцесса меж тем не пришлась при дворе Романовых. Петербургский свет принял супругу Николая II настороженно и недружелюбно.

Здесь правил дворцовый этикет. Приятная наружность, безукоризненные манеры, идеальный французский, умение держать себя в обществе — вот что ценила придворная знать. Молодая государыня делала ошибки, говоря по-французски, и нередко путалась в тонкостях дворцовых правил. Она не нашла общего языка и с матерью супруга, вдовствующей императрицей, которая вовсе не спешила отходить от дел.

Императорская семья с неодобрением и ревностью наблюдала необыкновенную нежность в отношениях государя и государыни. А природную застенчивость Александры Федоровны во дворце принимали за надменность и спесь. Искусственные улыбки, фальшивое почтение и непрекращающиеся сплетни - долгие годы императрица тосковала по простому человеческому общению. И потому была счастлива почувствовать родную душу и привязалась к фрейлине, очаровавшей её своей искренностью и веселым нравом.

Ей нравилось, устроившись на диване в маленьком кабинете Нижнего дворца, рассказывать подруге о своей прошлой жизни, показывать фотографии родных, листать любимые книги, зачитывая подчеркнутые, запавшие в душу строки. А, вернувшись с прогулки, долго пить чай и разговаривать о важном и неважном, чувствовать рядом человеческое тепло и дружеское участие. Простые, но драгоценные вещи, которые невозможно ни купить, ни получить по высочайшему повелению. «Тебя мне Бог послал, с этих пор я больше никогда не буду одинокой!» — услышала счастливая Анна в последний день своего первого летнего путешествия по финским шхерам с царской семьей.

Двор, конечно же, не мог простить молодой фрейлине такого внезапного сближения с государыней. Аристократки-сверстницы завидовали вниманию, которое царица уделяла Анне, и не скупились на язвительные замечания. Личные фрейлины императрицы негодовали по поводу постоянного, противоречащего этикету присутствия недостаточно знатной Танеевой в царских покоях. Придворное окружение возненавидело выскочку, неясным путем втершуюся в доверие и наверняка преследующую свои тайные цели. Людям, достигшим виртуозности в искусстве плетения интриг, невозможно было допустить, что никаких тайных целей у неё не было. Танеева искренне восхищалась Александрой Федоровной и ничего не желала так сильно, как быть с бескорыстно любимой государыней рядом.

Конечно, положение фрейлин было весьма завидным. У каждой из них во дворце было своё жилье, они получали в своё расположение слугу, извозчика и повозку с лошадьми, а личные фрейлины императрицы ещё и большое жалованье — 4000 рублей в год. Но к Танеевой все эти блага не имели никакого отношения. Поначалу она была почетной фрейлиной, а это был титул без материального обеспечения. Официальной фрейлиной императрицы ей выпало быть лишь несколько месяцев, а затем Анна вышла замуж. Собственно, это было ещё одно важное преимущество положения фрейлины — возможность получить выгодную партию. Но для Анны Танеевой брак обернулся кошмаром.

Флотский офицер Александр Вырубов, которого императрица сочла достойной парой своей любимице, оказался для Анны человеком чужим и опасным. Чудом оставшийся в живых во время гибели российской эскадры при Цусиме, он страдал от жесточайшей депрессии, психику его терзала обострившаяся наследственная болезнь. Спасительный развод удалось получить лишь через год. Целый год постоянного страха...

После замужества и развода Анна Вырубова уже не имела права на титул фрейлины. Но привязавшаяся к ней почти как к младшей сестре Александра Федоровна не захотела с ней расставаться. Так Анна осталась при дворе на правах подруги императрицы. И всегда была рядом: и в тревожные ночи у постели больного наследника, и в полные простого счастья летние дни в Ливадии, и за тихим вышиванием, и за молитвой. И среди боли и стонов в военном госпитале, где они с императрицей трудились без устали, не страшась ни ужасающего вида ран, ни крови... Царская семья нежно и преданно любила её в ответ. Для них она была милая Аня, Анечка, душка. Александра Федоровна называла её «Большой Бейби», ведь «Маленьким Бейби» был цесаревич Алексей.

Зависть и ненависть к царской фаворитке среди придворных росла как снежный ком. Анну постоянно обвиняли в хитрости и коварстве, злословили о её огромном влиянии на государя и государыню. И своего апогея эти слухи достигли, когда при дворе появился Распутин. Они выплеснулись на страницы бульварных газет и смаковались в аристократических салонах. Вырубову называли интриганкой и мерзкой сводней, наложницей старца и главной виновницей его проникновения во дворец. О том, что царскую семью познакомила с Распутиным их родственница, увлеченная мистикой и оккультизмом великая княгиня Милица Николаевна, предпочитали не вспоминать.

Царская чета была готова на всё, лишь бы облегчить страдания больного гемофилией наследника. Ради этого родители готовы были терпеть грязные вымыслы сплетников об отношениях старца и царской семьи. Терпела и оклеветанная Анна, не зная, что терпения ей потребуется ещё бесконечно много...

2 января 1915 года поезд, которым Анна Вырубова ехала из Царского села в Петроград, потерпел крушение. Последствия были страшными. У Вырубовой был повреждён позвоночник, тяжело травмированы обе ноги, железной балкой перебита лицевая кость, горлом шла кровь. В безнадёжном состоянии её оставили умирать. Четыре часа она пролежала без медицинской помощи в маленькой станционной сторожке, моля Бога лишь о смерти. Когда её наконец-то перевезли в Царскосельский лазарет, был вызван Распутин, который, увидев Анну, произнёс лишь: «Она будет жить, но калекой». Остаться инвалидом в 31 год, передвигаться только на коляске или с помощью костылей…

Едва придя в себя после катастрофы и получив от железной дороги большую компенсацию (80 тысяч рублей), все эти деньги Вырубова потратила на создание лазарета в Царском Селе. На собственном опыте зная, что такое быть инвалидом, она организовала и реабилитацию для оставшихся инвалидами солдат. В её Трудовом доме они, прежде чем отправиться после лечения

«У МЕНЯ ВЫВЕТРИЛАСЬ ДУША…». Как гибель сына изменила писателя Ивана Шмелёва.

В богатой семье московских предпринимателей Шмелёвых была традиция - сыновей-наследников крестить именами Иван и Сергей. Поэтому у Шмелёвых не переводились Иваны Сергеевичи и Сергеи Ивановичи. Век не переводились, а потом перевелись… Последним был Иван Сергеевич Шмелёв — известный русский писатель, автобиографическое произведение которого, «Лето Господне», входит в круг обязательного прочтения российских школьников. Читать этот роман — одно удовольствие: покой и счастье так и льются со шмелёвских страниц в души читателей. Автор предстаёт перед нами счастливым и гармоничным человеком. Но, к сожалению, это иллюзия. Во время написания произведения Иван Сергеевич находился в глубочайшей депрессии. Его воспоминания о детстве и семье были спасительны и в то же время убийственны, потому что автор знал: Шмелёвых больше в мире не будет. Не будет ни Иванов, ни Сергеев. Последний Шмелёв доживёт свою жизнь, и на этом — всё. И не было у Ивана Сергеевича больнее раны, чем эта…

Будущий писатель родился в 1873 году в семье купца и крупного строительного подрядчика: его отец брал подряды на строительство ледяных горок, украшал Москву к праздникам, гонял по Москве-реке плоты, содержал бани и купальни. И видимо, был человеком добрым и располагающим, если для него его работники заказали у знаменитого булочника Филиппова гигантский крендель с надписью «На День ангела хозяину благому», а потом по московским улицам несли его на липовом щите. Вообще же об отце Иван Шмелёв вспоминал бесконечно, а вот о матери - редко. Евлампия Гавриловна была образованнее мужа – она окончила один из московских институтов благородных девиц, но в воспитании детей проявляла строгость. Писатель позже вспоминал, как его пороли: веник превращался в мелкие кусочки. Но надо отдать ей должное, что, овдовев, она «вывела» всех детей в люди и каждому смогла дать образование. Детство же, проведённое в патриархальной семье, стало главным истоком творчества Шмелёва.

Иван учился в самых престижных гимназиях Москвы, потом - в Московском университете на юридическом факультете, служил помощником присяжного поверенного и чиновником по особым поручениям. Но в возрасте 34 лет решил полностью посвятить себя литературному творчеству. К тому времени он уже вот как 12 лет был счастливо женат - в 1895 году он женился на Ольге Охтерлони, дочери генерала Александра Охтерлони, героя обороны Севастополя. А встретились в доме Шмелёвых: на каникулах девушка навещала родственников, которые снимали комнаты на верхнем этаже их особняка, и тогда ещё студент Шмелёв сильно влюбился…

Невеста будущего писателя была очень религиозна, поэтому по её просьбе свой медовый месяц новобрачные провели не на курортах Кавказа, как делали их современники, а на острове Валаам. После этой поездки Иван Шмелёв и написал своё первое серьёзное произведение («На скалах Валаама»), которое было опубликовано. Правда, цензура не пропустила его в первоначальном виде: автору пришлось сократить произведение и вырезать многие моменты (например, отрывки о пьянстве и лицемерии монахов), в связи с чём, как считал Шмелёв, книга не пользовалась спросом. После этого не совсем удачного первого опыта Шмелёв долго ничего не писал.

В январе 1897 года в молодой семье родился сын Сергей - долгожданный наследник и продолжатель рода, и хотя семья жила скромно, денег не хватало, Иван Сергеевич делал всё, чтобы у сына было всё самое лучшее. Благодаря ему он даже вернулся к литературе и начал писать сначала детские рассказы, а потом и более серьёзные произведения, которые принесли Ивану Шмелёву известность, и он вошёл в писательскую среду. Так, его приятелями стали Иван Бунин, Максим Горький и Александр Куприн, а Корней Чуковский писал на его рассказы восторженные отзывы.

Однажды, это было в 1909 году, Иван Шмелёв с семьёй посетил Крым и настолько влюбился в этот край, что отныне мечтал навсегда туда переселиться. Эту идею писатель вынашивал много лет, но возможность это сделать жизнь преподнесла ему не в самые лучшие времена…

После Февральской революции, которую писатель принял с воодушевлением, семье пришлось оставить Москву и уехать в Алушту. Поселились они у друзей, приобрели участок земли, достаточный, чтобы построить маленький домик и обзавестись хозяйством, и стали переживать неспокойное время. Вот только совсем скоро писатель возненавидел это место так же сильно, как когда-то его полюбил…

С 1916 года сын Шмелёвых, Сергей, служил в армии и был призван на войну. В одном из боёв отравленный газами подпоручик-артиллерист получил отпуск и добрался в Алушту к родителям. К тому времени у него началось кровохарканье, несколько лет пришлось помыкаться по госпиталям, и в конечном счёте комиссия признала его непригодным к службе. А между в Крыму назревала развязка: перед тем, как его заняли красные, генерал Врангель отдал приказ об эвакуации, но Сергей Шмелёв отказался уехать на чужбину и остался в Крыму, поверив в объявленную большевиками амнистию. «Мы имели возможность уехать, но у меня не было сил покинуть родное, – напишет Иван Шмелёв. – Также и мой мальчик. Он прямо заявил: он не уедет. И остался с открытой душой, веря, что его поймут, что он, сколько сможет, будет работать для новой России».

Но в январе 1921 года сын писателя без суда и следствия вместе с 40 тысячами других участников «Белого движения» был раsстрелян. Иван Сергеевич долго об этом не знал, искал сына, ходил по кабинетам чиновников, посылал запросы, писал Луначарскому и молил о помощи: «Без сына, единственного, я погибну. Я не могу, не хочу жить… У меня взяли сердце. Я могу только плакать бессильно. Помогите, или я погибну. Прошу Вас, криком своим кричу – помогите вернуть сына. Он чистый, прямой, он мой единственный, не повинен ни в чём…».

Самые душераздирающие письма Шмелёв адресует Горькому: «О правде плачущей, о муках непосильных писал и пишу Вам. Откликнитесь, человек, на человечий вопль-вой. Прошу узнать про сына, за жизнь которого (для матери) лучше бы взяли мою жизнь». Горький откликается на просьбу, просит помочь Луначарского и Ленина. Им-то всё давно известно…

Незамедлительно Ленин отправляет телеграмму о приостановке раsстрела Сергея Шмелева в Крым, но пока она идёт, его уже раsстреливают. Казнь эта была предрешена, так как Сергей был «не рабоче-крестьянского происхождения». Однако Шмелёвы узнали о судьбе сына только через два месяца, и Иван Сергеевич, убитый горем, написал Луначарскому: «У меня остаётся только крик в груди, слёзы немые и сознание неправды. У меня выветрилась душа».

Неудивительно, что писатель возненавидел новую власть в стране и всё, что было связано с большевиками: отныне он не хотел оставаться здесь ни на минуту и покинул Родину, как только представилась возможность. Вместе с женой он отправился сначала в Берлин, а потом - в Париж, где они и прожили все оставшиеся годы. После всего пережитого Шмелёв похудел и постарел до неузнаваемости - из прямого, всегда живого и бодрого человека он превратился в согнутого, седого старика, на лице которого появились глубокие морщины, а глаза потухли и глубоко запали. «Я всё потерял. Всё. Я Бога потерял и какой я теперь писатель, если я потерял даже и Бога? С большой ли, с малой буквы – бог (Бог) – он нужен писателю, необходимо нужен. Мироощущение на той или иной религиозной основе – условие, без чего нет творчества…».

Здесь, в эмиграции, Шмелёв написал, пожалуй, самые известные свои произведения, в том числе эпопею «Солнце мёртвых» - о большевистском терроре и голоде в Крыму. В ней Шмелёв не рассказывал о своём личном горе, но зато представил события гражданской войны в Крыму во всём их трагизме: жестокость, кровь, голод и бесчинства властей отзываются в душе Шмелёва отчаянным протестом против убийства любой жизни. «Читайте, если у вас хватит смелости», – писал Нобелевский лауреат по литературе Томас Манн после ознакомления с «Солнцем мёртвых».

Кстати, у Шмелёва тоже был шанс получить Нобелевскую премию. В своём обращении в Нобелевский комитет Томас Манн выдвинул имя Ивана Шмелёва, но так как к моменту выбора кандидатуры на шведском языке вышла только одна его книга — «Человек из ресторана», Нобелевский комитет присудил премию Ивану Бунину, творчество которого было гораздо понятнее европейцам.

С «Человеком из ресторана» связана одна потрясающая история, произошедшая со Шмелёвым ещё в Крыму в 1921 году, когда Крым, как и всю страну, охватил голод. «Люди простые, имеющие душу, делятся с нами последним. Мы существуем только благодаря вниманию и любви некоторых моих читателей. Я хожу по учреждениям и прошу меня покормить. Мне стыдно. Мне больно», – признавался измученный донельзя писатель.

Чтобы хоть как-то ему помочь, бедствующего Шмелёва «прикрепили» к коммунальной столовой. И один из походов за едой оказался неудачным: хлеб уже закончился. Пошатываясь от слабости, писатель направился к двери, когда его окликнул незнакомец. Назвался заведующим столовой и поинтересовался:
– А правда, что вы написали книгу про кельнера?
Шмелёв тяжко вздохнул:
– Наверное, «Человек из ресторана»? Да, было дело. В прошлой жизни…
Собеседник оглянулся, хотя в помещении они находились одни.
– Пойдёмте со мной, уважаемый.
Они зашли в подсобку, и человек сунул в дрожащие руки просителя буханку.
– Пожалуйста, Иван Сергеевич. Спрячьте хлеб под пальто и ступайте домой осторожно. И, будьте любезны, никому об этом ни слова!
На пороге Шмелёв спохватился:
– Кого же благодарить мне в молитвах?
– «Человека из ресторана», – улыбнулся неизвестный.

Теперь, несмотря на благополучную жизнь во Франции, Иван Шмелёв часто вспоминал о тех днях и о России. В письме к своему другу, критику Владимиру Зеелеру, в 1930 году он писал: «Воздуху мне нет, я чужой здесь, в этой страшной шумом Европе. Она меня ещё больше дырявит, отбивает от моего. Хоть в пустыню беги — на Афон — ищи Бога, мира, покоя души». С 1933 года Шмелёв работал над автобиографической книгой «Лето господне. Праздники — Радости — Скорби» с очерками о дореволюционной Москве и купеч

Страсть к танцам. Откуда берут начало бальные традиции в России, и как проходил самый необычный бал.

В январе 1889 года в Аничковом дворце состоялся, пожалуй, один из самых необычных балов в истории царской России. Все приглашенные по велению императрицы Марии Федоровны явились на торжество в черном, а дамы ко всему этому еще и в бриллиантовых украшениях, отсюда и название - «Черный бал» с драгоценностями...

В XVIII и XIX веках Северная столица Российской империи на всю Европу славилась своими балами, которые начинались в зимний сезон от Рождества и продолжались до окончания Масленицы. А когда Николай II на рубеже двух столетий стал потихоньку «сворачивать» традицию больших балов, это вызывало в высшем свете негодование. Царь отчасти пошел на это из-за супруги Александры Федоровны, которая терпеть не могла балы - танцевать она не любила, часто болела, а уж когда в семье появился больной ребенок, ей и вовсе стало не до развлечений.
Зато родители Николая, Александр III, а в особенности Мария Федоровна, обожавшая танцевать, во время своего правления свято соблюдали «бальные традиции». Каких только балов не устраивала императорская чета! В разное время Мария Федоровна устраивала и костюмированные балы (различной тематики, навеянной политическими событиями, новинками техники, театральными премьерами...), и разноцветные балы - голубые, розовые, зеленые. Но, чтобы черный?! На это, действительно, должна была быть уважительная причина.

Это событие наделало немало шума, как в России, так и в Европе. Шли разговоры о том, что этот бал стал изощренной местью российской императорской семьи австрийскому двору. А историки и вовсе называли его настоящим политическим вызовом. А еще говорили, что выбор цвета стал следствием тогдашних взаимоотношений между Российской и Австрийской империями, между которыми давно пробежала черная кошка. Их отношения были натянутыми со времен правления Николая I и окончательно испортились «благодаря» Крымской войне, во время которой Австрия предпочла придерживаться враждебного нейтралитета к России.

Ничего не изменилось и после окончания войны, при императоре Александре II. Мало того, через несколько лет австрийский двор пренебрег трауром, объявленным в России по поводу смерти великого русского князя, и организовал в стране масштабные празднества и гуляния. А ведь по международным канонам, в случае смерти кого-либо из членов европейских правящих династий в столицах всех дружественных держав объявлялся траур, и все увеселения отменялись.
Такое дерзкое неуважение, возможно, и сошло бы с рук австрийскому двору, если бы не одно «но». Умерший великий русский князь был никто иной, как старший сын и наследник правящего императора Александра II и жених тогда еще совсем юной дочери датского короля Кристиана IX, Дагмар.

Разумеется, австрийская аристократия тогда не могла предвидеть того, что убитая горем принцесса Дагмар через полтора года выйдет замуж за младшего брата своего покойного жениха, Александра, ещё через 15 лет станет российской императрицей, а ещё через 8 лет изысканно отомстит Австрии за неуважение к России.

Мария Федоровна, питавшая настоящую страсть к танцам, очень любила балы. Она могла танцевать всю ночь напролет, даже находясь в интересном положении. После того, как Александр взошел на престол, приглашение на бал в Аничковом дворце стало считаться знаком особого расположения императорской семьи.

Вот и в январе 1889 года императорская чета готовилась к открытию очередного сезона балов, когда из Австрии пришла новость о «Майерлингской трагедии»: погиб 30-летний наследник престола, кронпринц Рудольф. Накануне он был найден мёртвым в одной из комнат замка Майерлинг - там он находился со своей любовницей, 17-летней баронессой Марией фон Вечера. Как выяснилось, оба умерли от выстрелов в голову. Согласно официальной версии, Рудольф, якобы страдавший психическим расстройством, покончил с собой, перед этим убив любимую.

Новость о трагической гибели кронпринца быстро облетела европейские дворы, дойдя и до России. Императорская семья, как и все монаршие дома Европы, должна была высказать соболезнование и в знак уважения отменить все развлекательные мероприятия. Однако к тому моменту Мария Федоровна уже разослала приглашения на первый зимний бал, а отменять его попросту не захотела. Императрица решила провести увеселительное мероприятие, но с траурным колоритом. И, как считается, пошла на такой шаг, припомнив австрийскому двору весёлые торжества, которые тот устраивал во время траура в России.

Необычный бал состоялся в назначенный срок. И очевидцы были поражены красотой происходящего: в белоснежном концертном зале дворца кружились в вальсе элегантные дамы и кавалеры в чёрном. «Светские дамы красовались в черном, в том числе, в башмачках, с изящными длинными перчатками и веерами. На черном фоне бриллиантовая россыпь сверкала, словно кристаллы льда, отражающие солнце. Звучали только венские музыкальные произведения. Все участники торжества признали бал необыкновенно восхитительным, а светских дам - блистательными», - вспоминал тот вечер императорский камердинер Николай Радцих. «В белом концертном зале это было очень красиво», - вторил ему присутствовавший на балу князь Сергей Волконский. И нужно признать, что это была действительно изысканная месть, поскольку «никогда женщины не выглядели так привлекательно, как на этом балу, – в черных вечерних платьях, усыпанных бриллиантами!».

Разумеется, что Европа тут же осудила «кощунство» российского двора и расценила это как неофициальный политический акт непокорности.

Считается, что первый в истории публичный бал (документально засвидетельствованный) состоялся в 1385 году в Париже в честь бракосочетания Карла IV и Изабеллы Баварской. Молодожены были счастливы, еще не ведая, что супруг войдет в историю под весьма нелицеприятным прозвищем Безумный. Впрочем, в целом танцы тогда считались развлечением низким, идущим от народных карнавалов, недостойных внимания высшего общества. Ситуация стала меняться в эпоху Возрождения, а в авангарде, как тогда часто бывало, выступали итальянские города.

В конце XVI — начале XVII века, во времена Марии Медичи и Генриха IV, танец как развлечение знати начал завоевывать популярность во Франции. В немалой степени этому способствовало то обстоятельство, что королева-итальянка и ее окружение привезли во Францию традицию тосканских маскарадов, благодаря которой аристократы могли скрывать свои лица и вести себя более раскованно.

При Людовике XIII — сыне Марии и Генриха — балы стали любимым развлечением двора. Окончательно же каноны придворного бала как главной формы великосветского раута были сформулированы уже при «короле-солнце» Людовике XIV.

В России первые попытки ввести в придворный этикет балы предпринимались при Лжедмитрии I. Юная Мария Мнишек и ее польская свита пытались навязать эту забаву русскому двору, но придворным эта идея не понравилась. А после воцарения Романовых с их патриархальными боярскими традициями о балах даже не вспоминали. Уважающие себя люди могли в лучшем случае смотреть на пляшущих скоморохов, но принимать участие в таких игрищах считалось неприличным.

Впрочем, запрета на собрания с танцами тоже не было, поэтому прибывавшие в Россию иностранцы имели возможность поддерживать принятые на их родине традиции. Радовали они себя танцами и в Немецкой слободе на Яузе, или на Кукуе, где частым гостем бывал молодой царевич Петр Алексеевич. Там будущий государь и познакомился с обычаем вечерних общественных собраний, на которых люди одного круга имели возможность общаться, играть в шахматы и шашки, выпивать и, конечно, танцевать. Наверное, в этой форме времяпровождения было больше от собраний торговых или мануфактурных гильдий протестантских городов европейского Севера, нежели от великосветских балов французского двора, но Петру они понравились своей душевностью и раскрепощенностью.

И вот в декабре 1718 года в особняке генерала графа Ивана Бутурлина на Большой Дворянской улице Санкт-Петербурга состоялась первая в истории России ассамблея, от которой и ведет своё родословие русская бальная культура.

Петр всегда любил веселье и шумные компании. По молодости бывал и первым в застольных подвигах. Однако когда государь отравился во Францию (где и познакомился с традицией проведения балов), ему было уже 45, и выдерживать былые алкогольные нагрузки становилось всё труднее. Но любовь к общению и любознательность не покидали Петра - возможно, именно этим объяснялось его желание приобщить подданных к культурным мероприятиям, где общение имело более сдержанный, даже интеллектуальный характер.

В старой русской традиции тоже было принято общение — люди ходили в гости, устраивали «званые пиры». Но отношения строились один на один, максимум — в небольшой компании равных по статусу. Первичны были богатый стол и питье, хозяин старался угодить гостям обильными и изысканными кушаньями, а заодно решались важные проблемы. Ассамблеи же смещали приоритеты — еда была необязательна или второстепенна, общение проходило в широком кругу, на первый план входили танцы, игра в шахматы и шашки, непринужденные беседы. Людей не приглашали специально - они обязаны были приходить сами. Очень точно охарактеризовал ассамблеи великий русский историк Василий Ключевский: «Это и биржа, и клуб, и приятельский журфикс, и танцевальный вечер. Здесь толковали о делах, о новостях, играли, пили, плясали. Никаких церемоний, ни встреч, ни проводов, ни потчеваний: всякий приходил, ел, что поставил на стол хозяин, и уходил по усмотрению».

В ассамблеях обязательно принимали участие женщины, что для традиционного русского аристократического общества было совершенно необычно. Причем делалось это насильственно — идя «в ассамблею», муж должен был взять жену и взрослых дочерей. За попытку «спрятать» своих женщин могло последовать наказание, за этим следило ведомство генерал-полицмейстера. Исключение делалось лишь в тех случаях, когда устраивающий прием хозяин был холост — в этом случае мужчины являлись в одиночестве, а танцы исключались из програ

Малышка Мария родилась в 1779 году в Варшаве. Княжна Мария Святополк-Четвертинская.

Екатерина II покровительствовала семье отца Марии, польского вельможи, придерживавшегося пророссийской политики. Императрица делает 15 - летнюю Марию своей фрейлиной.

В 1795 г. на восемнадцатом году жизни, польская красавица выходит замуж за императорского обер-егермейстера Дмитрия Нарышкина.

В 1798 году рождается первая дочь - Марина. Она единственная из всех шестерых детей Марии - несомненно от мужа, Дмитрия Львовича.

А в 1801 году на придворном балу встречаются эти двое - Александр и Мария. Цесаревичу 24 года, он высок, строен, широкоплеч, у него прекрасные голубые глаза как у матери и высокий лоб, как у отца. Она - ожившая античная статуя.

В обьятиях пани Марии Александр на несколько минут забывал о том, что он император. Мария Нарышкина никогда не заводила со своим возлюбленным политических разговоров.

У Марии Нарышкиной рождается последовательно еще четверо детей - девочки. Все они - от императора, хотя по закону считаются Нарышкиными.

Разумеется, Дмитрий Львович все прекрасно знал. Но по правилам хорошего тона, он должен быть «как бы» не в курсе, где его жена проводит время и от кого она время от времени беременеет.

Однако трое девочек умерли в младенчестве.

А тут - наполеоновская война. В Петербурге появляется новое интересное лицо - это новый статс-секретарь Государственного совета Григорий Иванович Гагарин. Мария Нарышкина, что называется, кладет на него глаз.

И в 1813 году у Марии Нарышкиной рождается еще один ребенок - это сын. Узнав о рождении очередного ребенка у любимой женщины и посчитав сроки, государь понял, что он никак не может быть его отцом и рассвирепел.

Они расстались навсегда. Все трое. Григорию Гагарину было выдано предписание за границу. Семейство Нарышкиных тоже высылают за границу, они живут несколько лет в курортных местах - стараются сохранить жизнь слабенькой Софии, дочери от Александра Первого.

В солидном возрасте у Марии возникает последний в ее жизни роман - с флигель-адьютантом Брозиным.

В 1838 году умирает Дмитрий Нарышкин, в 1845 -Брозин.

Сама Мария Нарышкина скончалась в 1854 году, в 75 летнем возрасте.

@historyrossia

ЛЮБОВЬ ВАЖНЕЕ КАПИТАЛА. Почему никто не захотел унаследовать торговую империю Елисеева.

1913 год широко отмечался в Российской империи как 300-летний юбилей Дома Романовых. Но и для купеческого сословия тот год был знаменательным — империя Елисеевых праздновала 100-летие. И если бы кто-то тогда сказал, что всего через год Торговый дом Елисеевых рухнет, и причиной тому станет семейная драма, то вряд ли в эту небылицу кто-то бы поверил.

Торжества по поводу 100-летнего юбилея Торгового дома Елисеевых проводились поистине с царским размахом. Знаменитый магазин на Невском проспекте Санкт-Петербурга в тот день вообще закрыли для посетителей, а для почётных гостей накрыли такой стол, что даже видавшие виды придворные, да и приглашённые купцы только ахали: уж больно широко размахнулся Григорий Елисеев!

Гости степенно проходили в зал. Каждый старался лично поблагодарить виновника торжества за столь шикарный приём, и многие тогда заметили, как он был расстроен. Ни один из его сыновей в тот день не явился на торжество, а рядом с Григорием Григорьевичем была только его 13-летняя дочь.

К тому времени купцу Елисееву было известно, что никто из его сыновей (а их у Григория Григорьевича было пятеро) не захотел продолжать семейное дело. Они мечтали совсем о другом – кто о юриспруденции, кто - о медицине, кто - о театре и изучении языков, а вот о торговле и слышать не хотели. Отец в наказание грозился лишить их наследства и потомственного дворянства, но это не подействовало. И Елисеев был в отчаянии: для кого он трудился столько лет, если некому оставить дело всей своей жизни?

Однако не это было главной причиной, по которой все пятеро сыновей отвернулись от отца. Вот уже больше года как в их семье происходили драматические события, виновником которых был отец, в связи с чем все пятеро: Григорий, Сергей, Николай, Александр и Пётр приняли сторону матери…

А началось всё за год до этого, когда на торжественном приёме в Санкт-Петербургской в купеческой управе Григорию Елисееву представили владельца ювелирных лавок, богатого купца Василия Васильева и его жену Веру Федоровну. Когда Григорий Григорьевич поцеловал даме руку, его вдруг так затрясло, что он и сам не понял, что это было... Хрупкая, грациозная, в белом платье со шлейфом модного в том сезоне цвета «реки Нил» - таких дам он в своей купеческой среде ещё не встречал. Зато всегда восхищался ими на аристократических раутах, куда его приглашали как главу купеческой гильдии.

На следующий день Елисеев наведался в ювелирную лавку купца Васильева, но хозяина дома не оказалось. Тогда Григорий Григорьевич пригласил Веру Фёдоровну отобедать в ресторане, и она согласилась. С того дня Елисеев сказал, что эта женщина будет принадлежать только ему. И Вера Фёдоровна не возражала. Зато возражала Мария Андреевна, законная жена, с которой Елисеев к тому времени прожил больше 30 лет...

Григорий Елисеев и Мария Дурдина, дочь владельца петербургского пивоваренного завода «Бавария», обвенчались, когда обоим только-только исполнилось по 19 лет. Однако женитьба их была не проявлением высоких чувств, а, скорее, сделкой. По воспоминаниям современников, в юности Мария Андреевна отличалась не красотой, а умом и предпринимательской жилкой сродни той, что была и у её супруга. К тому же брак этот позволил совершить слияние двух капиталов, да ещё и обзавестись Григорию Елисееву новыми связями.

Семейная жизнь Елисеевых до поры до времени складывалась вполне удачно. В браке на свет появились семь сыновей и одна дочка, правда, двое мальчиков скончались ещё в младенчестве. Пятеро сыновей и дочь должны были стать наследниками династии и продолжателями дела отца…

Мария Андреевна, воспитанная в старых традициях, всю себя посвятила семье и детям. Она всегда снисходительно относилась к увлечениям мужа на стороне, потому как точно знала, что из семьи он не уйдёт никогда. Отсутствие пылких чувств значения не имело, а общий капитал – был надежней всего остального. Но любовь, внезапно вспыхнувшая в сердце Григория Григорьевича, оказалась сильнее любого капитала.

Вера Фёдоровна Васильева была на 20 лет моложе Елисеева: красивая, статная, ухоженная - она всегда привлекала внимание мужчин. А теперь пленила сердце самого хозяина торговой империи! Скрывать от мужа отношения с известным купцом она не собиралась, а когда тот узнал о связи жены, инициировал бракоразводный процесс. Тогда-то и бросился Григорий Григорьевич умолять жену дать и ему развод. Мария Андреевна же ни о каком разводе и слышать не желала, невзирая на обещанные мужем щедрые отступные и прочие блага. Каждый из них стоял насмерть...

В один день Григорий Григорьевич всё же решился уйти из семьи. Не терпевший возражений и ультиматумов, на прощание он бросил жене: «Всё равно я буду с ней. Пускай и не по закону». Но Мария Андреевна не намерена была так просто отпускать мужа. Она категорично заявила о том, что освободить его от брачных уз сможет только… её смерть.

Сыновья всегда относились к отцу с превеликим уважением, однако в этот раз приняли сторону матери. Григорий Григорьевич, обиженный на семью, лишил сыновей денежного содержания, но Мария Андреевна не собиралась уступать мужу. Она тут же сняла со счетов предприятия свой собственный капитал и решила передать его родному брату мужа, Александру Елисееву. Григорий Григорьевич попытался отсудить эти деньги, но проиграл, и всё равно не собирался восстанавливать отношения с женой.

Он снял огромную роскошную квартиру в центре Санкт-Петербурга, где и поселился со своей возлюбленной. А Мария Андреевна тем временем впала в тяжелейшую депрессию и предприняла две попытки самоуbийства. В первый раз её спасли, когда она бросилась в Неву, а во второй - успели остановить кровотечение после попытки вскр*ть себе вены. Встревоженные сыновья отправили мать на воды, но это помогло только на время…

Именно этот период совпал с юбилеем Торгового дома, а уже через год Марии Андреевны не стало. Сыновья закрыли её в доме, убрав все колюще-режущие предметы, но 1 октября 1914 года она смогла свести счёты с жизнью, использовав простое полотенце, на котором повесилась…

Узнав о смерти жены, Григорий Григорьевич был не огорчён, а раздосадован - он не только отказался проводить жену в последний путь, но даже не прислал венка на похороны. Зато спустя всего три недели после смерти жены Григорий Елисеев обвенчался с Верой Фёдоровной. Сыновья, узнав о бракосочетании отца, в тот же день официально отказались от наследства, нотариально оформив все бумаги. И с того навсегда прекратили общение с отцом. Все пятеро обвиняли Григория Елисеева даже не в измене, а в том, что он нарушил купеческое слово, данное в молодости своей невесте и её родителям. А ведь он всегда учил их: купеческое слово превыше всего и держать его надо при любых обстоятельствах, даже в ущерб собственной выгоде.

После второй женитьбы в доме с отцом ещё какое-то время жила дочь Мария, а Григорий Елисеев, опасаясь, что братья могут похитить девочку, нанял для неё телохранителей. Но однажды сама Мария, воспользовавшись тем, что экипаж, в котором она ехала, попал в небольшую аварию, сбежала от отца. Попытки вернуть её через суд успехом не увенчались.

С тех пор Григория Елисеева не радовали ни собственное дело, ни даже молодая жена. Он постоянно пытался наладить отношения с детьми и неизменно ответом ему было ледяное молчание. Так продолжалось до самой его смерти - ни один из сыновей не приехал проводить отца в последний путь…

После революции Елисеев с супругой уехал в Париж, где и скончался в январе 1949 года в полном одиночестве. Ведь Вера Фёдоровна ушла из жизни раньше мужа. А вот судьбы детей Григория Григорьевича сложились по-разному, и некоторые - трагически. «У Елисеевых, оставшихся в России, судьбы в основном очень сложные, - рассказывает правнук известного купца, Ярослав Елисеев. - Мой дед Григорий закончил Военно-медицинскую академию, был участником Первой мировой войны, работал хирургом. Его расстреляли в 1938-м. Петра выслали в Уфу и тоже расстреляли. Александр работал инженером в Ленинграде, скончался в начале 1950-х. Николай, юрист по образованию, оказался во Франции. А Сергей, эмигрировавший в 1920 году, стал крупным специалистом по дальневосточным литературам, японскому и китайскому языкам. Кстати, он был первым европейцем, принятым в Токийский университет. Сейчас в Париже живёт его сын Вадим со своими детьми и внуками. Мама рассказывала, что дед так всю жизнь и не смог простить своего отца. За год или два до расстрела он получил письмо из Парижа, в котором Григорий Григорьевич-старший просил у него прощения и хотел примириться, но дед не ответил...»

Сейчас потомки знаменитого русского купца живут во Франции, Швейцарии, Америке. И среди них по-прежнему нет ни одного коммерсанта. Они старательно ухаживают за могилами Николая Григорьевича и Сергея Григорьевича на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, но вот к месту захоронения Григория Елисеева и его второй супруги никогда не подходят. Всё ещё не простили ему потомки поступка, прервавшего легендарную купеческую династию.

Каждый день интересные факты и истории из прошлого России в паблике История России

Пророк из «безумного дома». Как блаженный Иван Корейша поражал людей своим даром.

Этот человек обладал каким-то неведомым даром - неспроста к нему стекались толпы людей. О нём говорили, писали – с благоговением и почтением, иногда - с иронией - те, кто не питал к нему и его дару ни малейшего мистического пиетета. Знаменитые перья – Льва Толстого, Александра Островского, Фёдора Достоевского, Михаила Салтыкова-Щедрина, Николая Лескова – рисовали его образ. Парадокс, но этот человек стал особенно знаменит, сидя в «безумном» доме, куда каждый день приходили и приезжали и простые, и знатные люди - толпы жаждущих знать своё будущее. Одних он встречал с почтением, к другим, даже невзирая на их чины и ордена, был равнодушен, а то и груб.
Серьёзнее всех из современников-литераторов к этому юродивому, которого звали Иваном Корейшей, относился, видимо, Гоголь. В феврале 1852 года Николай Васильевич приезжал к нему в Преображенскую психиатрическую клинику (там Иван Яковлевич прожил без малого 50 лет), сам находясь в состоянии, далёком от нормального. Что гений хотел спросить у юродивого – неизвестно. Они ведь так и не встретились. Гоголь подъехал на извозчике к больнице, подошёл к воротам, но стушевался и повернул назад. Просто постоял под окнами в глубоком снегу, да и уехал. И через несколько дней умер.

Впрочем, под окнами Корейши вечно кто-нибудь стоял. И главным образом это были женщины, в том числе и весьма знатные. Они постоянно толпились у ворот, дожидаясь своей очереди. Пускали «на Корейшу» по билетам, которые стоили 20 копеек, причём в хороший день к прорицателю успевало пройти человек шестьдесят. В среднем в год больница собирала таким образом более 1000 рублей. Тогдашний главный врач Саблер писал по этому поводу: «Мы очень бедны, если бы не Иван Яковлевич, не знаю, как бы мы сводили концы с концами». А так удалось даже купить пациентам первой и единственной на тот момент в Москве психиатрической клиники музыкальные инструменты и бильярд.

Так кто же такой был этот Корейша, откуда взялся и чем, собственно, болел?

В музее Преображенской больницы хранится медицинская карта Корейши с диагнозом: «Деменция. Причины болезни – неистовые занятия религиозными книгами. Болезнь совершенно неизлечима». Впрочем, его и не лечили, просто кормили и более ничем не беспокоили. Такого лечить — только портить. О том, что творилось в голове у Ивана Яковлевича, можно судить по сохранившимся его записочкам, которые он посылал почитателям. К примеру, Фёдор Буслаев, лингвист, академик как-то написал ему письмо: «Батюшка, Иван Яковлевич, благословите Феодора и не оставьте его в Ваших святых молитвах. Скажите, будет ли он благополучен?Скоро ли женится?». Иван Яковлевич собственноручно начертал ответ: «1845 рока мца декемрея ХIV дня ко Господу молитесь да в адских полех совершенно изцелитесь. А женится не скороу. А животу пудет здоровоу». Академик всё понял и Корейшу благодарил. Кстати, свои эти записочки Иван Яковлевич подписывал без имени, просто: «Студент холодных вод».

Проживал этот необычный пациент в отдельной палате – довольно просторной, хотя простор этот им не использовался. С самого начала своего пребывания там он провёл по полу черту, разделившую помещение на две половины. В одной Корейша жил, а вторая постоянно оставалась пустой. Он и сам туда не заходил, и никого другого не пускал – ни персонал больницы, ни посетителей. Порядки в палате царили строгие и странные, и никто не смел нарушить установленные Иваном Яковлевичем правила. Подробное описание происходившего там оставил Иван Прыжов, автор книги «26 московских пророков, юродивых, дур и дураков и другие труды по русской истории и этнографии». Вот что он писал: «Войдемте в его палату. Стены уставлены множеством икон, … на полу пред образами стоит большой высеребренный подсвечник… Налево низко молится странник с растрёпанными волосами и в порыжелом от солнца кафтане. Направо, в углу, ещё ниже молится баба. Прямо на диване сидит молоденькая девушка, а на полу возле него известная купчиха З-ая. … Направо в углу, на полу лежит Иван Яковлевич, закрытый до половины одеялом. Он может ходить, но несколько лет уж предпочитает лежать.

На всех других больных надето белье из полотна, а у Ивана Яковлевича и рубашка, и одеяло, и наволочка из темноватого ситца. И этот тёмный цвет белья, и обычай Ивана Яковлевича совершать на постели все отправления, как-то обеды и ужины, (он всё ест руками — будь это щи, или каша) и о себя обтираться, всё это делает из его постели какую-то темногрязную массу, к которой трудно и подойти. Лежит он на спине, сложив на груди жилистые руки. Ему около 80 лет. Лоб высокий, голова лысая, лицо какое-то придавленное и так неприятно, что у меня не достало духу его рассмотреть…

Иван Яковлевич по великим постам велит приносить себе постные и скоромные кушанья (и ему приносят!), мешает их вместе, и сам ест и других кормит. И ханжи, которые дома не обходятся без постного сахару, едят у Ивана Яковлевича скоромные щи, веруя, что это богоугодное дело. Вообще же мешанье кушаньев имеет в глазах Ивана Яковлевича какое-то мистическое значение. Принесут ему кочанной капусты с луком и вареного гороху; оторвёт он капустный лист, обмакнет его в сок и положит его к себе на плешь, и сок течёт с его головы; остальную же капусту смешает с горячим горохом, ест и других кормит: скверно кушанье, а все едят. За обедом и ужином не запрещена Ивану Яковлевичу водочка. …

Из других способов, которыми передаётся врачующая сила Ивана Яковлевича, замечательны следующие: девушек, он сажает к себе на колени и вертит их; пожилых женщин он обливает и обмазывает разными мерзостями, заворачивает им платье, дерётся и ругается, без сомнения, придавая тому и другому символическое значение. … Приехала к нему известная некогда красавица, купчиха Ш., и спрашивает его о чём-то, а он сказал, подняв ей подол: всё растрясла, поди прочь!»

В Москве его другим и не знали. А вот в Смоленске Корейшу ещё помнили одним из самых образованных людей, во всяком случае в области латыни и древнегреческого…

Родился он в 80-х годах XVIII в. в семье священника. Причём не простого, а перешедшего в духовное сословие из дворян (не такое уж и частое явление). Иван Яковлевич и сам учился в Смоленской духовной семинарии. Но, окончив её, по какой-то причине отказался принимать сан и несколько лет работал учителем.

Закончилась его преподавательская карьера довольно странно: в один майский день 1806 года посреди урока Иван Яковлевич вдруг закрыл книгу и вышел из класса. Он пересёк двор, вышел за ворота и, не заходя домой и ничего никому не объясняя, как был, без каких либо вещей отправился на богомолье по святым местам. Побывал на Соловках, в Киевской Лавре, в обители Нила Сорского в Тверской губернии. В Смоленске объявился года через четыре…

Там бывший учитель Корейша поселился в старой заброшенной бане, завёл огород, кормился от собственных трудов. И пророчествовал. К нему довольно быстро потянулись люди. В баньку к Ивану Яковлевичу они вползали на четвереньках – таково было его условие. Возможно, это делалось для того, чтобы ограничить поток желающих нарушить его уединение. Но если так — не слишком-то это помогало, и в конце концов Корейша ушёл жить в лес. Его, впрочем, разыскали и там…

Когда в 1812 году в Смоленск пришли французы, Иван Яковлевич укрывал у себя в лесу отставших при отступлении русских солдат. Позже, когда через Смоленск отступали уже французы, он присоединился к ним. Зачем – непонятно, просто шёл некоторое время на Запад с Наполеоновской армией. Вроде бы, перевязывал раненых. Впрочем, вскоре был задержан казачьим разъездом и водворен обратно в Смоленск.

За что Корейшу всё-таки поместили в психиатрическую больницу – точно неизвестно. Но есть две версии. По одной из них, он напровидел «ненужное», а именно про 150 000 рублей, выделенных из казны на восстановление Смоленска, но осевших в карманах губернатора и его окружения. По другой – неосторожно дал совет одной барышне. Она собралась замуж, но незадолго до свадьбы отправилась к Корейше чтобы спросить: будет ли счастлива в замужестве? В ответ Иван Яковлевич стал стучать кулаком по столу и кричать: «Разбойники! воры! бей! бей!». Невеста решила, что это её жених – разбойник, и от свадьбы решительно отказалась. Но жених был непрост, имел большие связи и упросил смоленского губернатора избавить общество от безумного возмутителя спокойствия. Правда, невесту вернуть это ему не помогло – она вообще не пошла замуж, а постриглась в монахини и стала игуменьей...

Как бы то ни было, Ивана Яковлевича схватили и привели в больницу, где освидетельствовавшие его врачи определили вышеупомянутую деменцию. После чего, за неимением в Смоленске собственной психиатрической клиники, отправили беднягу в Москву, в Преображенскую больницу. Но земля слухами полнится. О сверхъестественных способностях Корейши в Москве прознали быстро. Можно сказать, его слава шла впереди него. Уже на третий день к Ивану Яковлевичу явился смотритель больницы, пожелавший спросить, выздоровеет ли его дочь. Но даже вопроса задать не успел, как юродивый забормотал: «Ох, больно, жалко! Ох, корь, корь – три дня помечется, повысыпит – на третий день здоровье». Вскоре к больной приехал врач и поставил диагноз: корь. Девочка выздоровела.
С тех пор к Ивану Яковлевичу и потянулись со всей Москвы. Его бесконечно спрашивали о женихах и болезнях, о засухах и морозах… За год до начала Крымской войны Корейша стал вдруг предлагать своим посетительницам сушить хлеб и щипать корпию (мелкая ветошь из старой, расползающейся льняной ткани; использовалась как перевязочный материал). Что это значит – те поняли, когда началась война, и женщинам пришлось идти в сёстры милосердия…

Благодарить его за все эти чудеса предлагалось дарами: калачами, яблоками и нюхательным табаком. Ничем этим Корейша сам не пользовался, а раздавал другим: считалось, что «дары», побывав в его руках, освящаются и с их помощью потом происходят всякие чудеса. Одна барыня рассказывала, что однажды у неё так загноилась рана на пальце, что медик

Вышивка и орнаменты в жизни наших предков.

Как утверждают ученые, народный орнамент — это особая знаковая система, каждый элемент которой имеет свое значение. Традиционный русский орнамент — это язык тысячелетий, который использовался нашими предками задолго до возникновения письменности. Не случайно узоры появлялись на предметах одежды, текстильных изделиях, предметах обихода и даже в виде филигранной резьбы в архитектуре.

Вышивка для крестьян никогда не была просто украшением. Наоборот, она считались мощным магическим инструментом. Выполнялась вышивка собственноручно, либо самыми близкими людьми.

Конечно, изделия делались не просто так, а по строго соблюдаемым канонам. При вышивке требовалось не только точное исполнение элемента, но и качество стежков, одинаково красивых с лицевой и изнаночной стороны, без узелков.

Разные символы славян имели отличное друг от друга значение по тематике. Каждый элемент орнамента выполнял определенную функцию: защиты от болезней, помощи в духовных поисках, сохранения семьи и т. д.

Видов орнамента достаточно много, каждый имеет особое значение.

〰️Линии. Они использовались для изображения Воды. Если изображался дождь — линии наносились вертикально, если реки — горизонтально.

☀️Символ солнца. Изображается как круг. На протяжении многих веков знак видоизменялся и сегодня известно множество его изображений.

🔶Символ плодородия. Изображался в виде ромба. Ромб означает поле. Если оно пустое, значит, еще не засеянное. Если поделено на сектора - вспахано. Поле с точками говорит о том, что вскоре будет урожай.

А вы вышиваете сами? Или может быть у вас остались вышивки от ваших бабушек?

Каждый день интересные факты и истории из прошлого России в паблике История России

6 июля 1796 года родился Николай I - российский император (1825-1855).

Николай был третьим из четырех сыновей императора Павла I. Великий князь Николай Павлович не мог рассчитывать на российский престол, и это наложило отпечаток на его воспитание и образование.

Военизированная атмосфера Петербурга с ранних лет определила увлечение Николая военным делом, особенно тем, что касалось его внешней, парадной стороны. Политическая система взглядов Николая отличалась ярко выраженной консервативной, антилиберальной направленностью.

В 1817 году состоялось бракосочетание Николая с принцессой Прусской, получившей после перехода в православие имя Александра Федоровна. Весной следующего года родился их первый сын Александр (будущий император Александр II).

В 1819 году император Александр сообщил брату и его жене, что официальный наследник престола великий князь Константин Павлович намерен отречься от своего права, поэтому наследником предстоит стать Николаю, как следующему по старшинству брату. Николая потрясло это сообщение, он чувствовал свою неготовность принять груз государственного управления.

Неожиданная смерть Александра I выявила всю сложность и двусмысленность сложившейся династической ситуации. В день присяги Николая 26 декабря 1825 года произошло восстание декабристов. Судьба Николая висела на волоске, но он сумел подавить восстание, проявив решительность и беспощадность, свойственные ему в минуту опасности.

Николай основной целью своего царствования считал борьбу с повсеместно распространившимся революционным духом, и всю свою жизнь подчинил этой цели. Россия становилась объектом страха, ненависти и насмешек в глазах либеральной части европейского общественного мнения, а сам Николай приобретал репутацию жандарма Европы.

Царствование Николая I закончилось крупнейшим внешнеполитическим крахом. Крымская война 1853-1856 годов продемонстрировала организационную и техническую отсталость России от западных держав, привела к ее политической изоляции. Тяжелое психологическое потрясение от военных неудач подорвало здоровье императора.

Николай I умер 2 марта 1855 года в Петербурге.

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

Что вам надо? - Шоколада!..
Как российские кондитеры и их шоколад были признаны лучшими в мире.

11 июля отмечается, пожалуй, самый аристократичный из всех сладких праздников, придуманных человечеством, — Всемирный день шоколада. Согласитесь, это хороший повод вспомнить о том, что на рубеже XIX–XX веков пальма первенства в искусстве изготовления этого лакомства принадлежала русским шоколатье!

Швейцарский и бельгийский шоколад знают во всём мире - и тот, и другой считаются эталоном вкуса и качества. Меж тем, ещё в конце XIX века самым желанным сувениром из России считалась коробка русского шоколада, оформленная в национальном стиле. Русский шоколад не просто существовал, но и пользовался почётом и уважением как в Европе, так и за океаном. Красочные упаковки, эскизы которых создавали многие известные художники (Елизавета Бём, Иван Билибин, Виктор и Аполлинарий Васнецовы, Борис Зворыкин...), сегодня являются мечтой многих коллекционеров и уходят на аукционах за баснословные деньги.

В Россию шоколад попал почти на 150 лет позже, чем в Европу, и исключительно благодаря Петру I. Потому и «столицей» отечественного шоколада стал Петербург. Невиданное кушанье, приготовленное специально выписанными из Голландии кондитерами, подавали на царских ассамблеях наравне с кофе и миндальным молоком. При дворе Елизаветы Петровны, по всей видимости, унаследовавшей любовь к сладкому от отца, уже была учреждена постоянная должность цукермейстера, изготовлявшего конфеты и шоколад для императрицы.

Однако это ремесло достаточно быстро перестало быть исключительно прерогативой придворных кондитеров. С середины XVIII века многие заведения предлагали посетителям горячий шоколад, а вот разного вида «конфекты» начали выпускаться только во второй половине XIX века. И были они недешёвым лакомством. Так, обычный шоколад стоил от 60 до 80 копеек за фунт (чуть меньше полкило), а ванильный — от рубля до двух с половиной.

Первое письменное упоминание о продаже шоколада в России относится к 1818 году, когда гость Санкт-Петербурга писал в Москву о некой лавке на Невском, где «приятно отдохнуть и выпить чашку горячего шоколада». Имени автора и названия лавки история, к сожалению, не сохранила. Но в скором времени шоколад в России, как и в Европе, уже прописывали высокопоставленным пациентам для улучшения аппетита и укрепления иммунитета - а также просто пили это полезное лакомство в своё удовольствие и баловали им детей.

XIX век можно без преувеличения назвать веком шоколада в России. Упоминания о нём встречаются в произведениях лучших российских писателей и поэтов - Пушкина, Лермонтова, Гончарова, чьи герои либо ломают плитку шоколада, либо расслабляются за чашечкой какао, либо просто дарят шоколад возлюбленным.
В 1861 году шоколад становится уже настолько популярным, что Елена Молоховец, классик русской кулинарной литературы, включает его рецептуру в свою книгу «Подарок молодым хозяйкам».

Санкт-Петербург, Москва, Нижний Новгород, Харьков - передовые «шоколадные» города в дореволюционный период - были буквально забиты шоколадными лавками, крупными магазинами и производствами. Шоколад продавали и на развес, и поштучно, а в кондитерской Пфейфера, расположенной у Александровского театра Северной столицы, можно было даже купить вещицы из шоколада».

Многие кондитеры того времени были выходцами из европейских стран - они открывали свои маленькие мастерские в крупных городах и потчевали шоколадом не только россиян, но и поставляли его в Англию и Америку. И уже к началу ХХ века российские шоколатье прочно удерживали лидирующие позиции. На Всемирной промышленной выставке в Париже 1900 года решено было показать всё лучшее, с чем человечество входило в ХХ столетие. И в области кондитерского искусства российские шоколатье забрали все награды. Четыре Гран-при поровну поделили «Жорж Борман» и «Эйнем». Золотой медали удостоилась фирма «А. Сиу и К.», а серебряной — «Товарищество А.И. Абрикосова сыновей». Как видите, ни Швейцарии, ни Бельгии, ни Франции в этом списке не значится.

К тому времени в Москве существовало уже 240 кондитерских производств и 172 - в Петербурге. И это не считая провинциальных фабрик, лучшие из которых наравне со столичными гигантами становились поставщиками Императорского двора. Ни о каких суррогатах и «заменителях» речь не шла по определению. При такой конкуренции «выживали» только те, кто стремился к высочайшему качеству.

Так, во время одной из экспедиций известного путешественника и писателя Дмитрия Шпаро был обнаружен продовольственный склад, заложенный в конце XIX века известным полярным исследователем Эдуардом Толлем, тем самым, что погиб, отправившись на поиски Земли Санникова. Среди провианта были найдены сорок плиток шоколада фирмы «Конради». Когда одну распечатали и попробовали, мнение было единодушным: ничего подобного никто из присутствовавших никогда не ел. А ведь шоколад пролежал при минусовой температуре 80 лет! Говорят, что участники экспедиции решили продолжить эксперимент и оставшийся «золотой шоколадный запас» заложили ещё на полвека, чтобы вскрыть в 2024 году.

Сегодня мы различаем шоколад по стране-производителю и начинке. Но надо сказать, полтора столетия назад лакомки разбирались в нём куда лучше и сбить их с толку добавками вроде кайенского перца или сушёной дыни-канталупы было бы просто невозможно: в шоколаде ничего, кроме самого шоколада, быть не должно. Исключение делалось для орехов и ванили. А сорт шоколада определялся исключительно сортом и происхождением какао-бобов. В каталоге кондитеров Абрикосовых их насчитывалось 12: нумерация обозначала сорта и страну происхождения сырья.

Кстати, именно Абрикосовы являются самой знаменитой русской кондитерской династией. Её основатель Степан Николаев, будучи крепостным, радовал свою помещицу сладостями собственного изготовления. Та послала его в Москву совершенствоваться, а предприимчивый крестьянин не просто набирался там кондитерского мастерства, но ещё и лавку открыл. И торговал настолько успешно, что сумел всё семейство своё на волю выкупить. Его сын Иван дело отца продолжил и фамилию себе взял под стать ремеслу — Абрикосов, потому как лучше всего у него получалась фамильная абрикосовая пастила.

Третье поколение Абрикосовых не только спасло отцовское дело, которое чуть было не обанкротилось, но и расширило его. Одним из первых Алексей Иванович Абрикосов начал привлекать профессиональных художников к оформлению упаковки. Но и о качестве содержимого не забывал: шоколадные фигурки пасхального зайчика и рождественского деда Святого Николая, обёрнутые в яркую фольгу, — его изобретение. Вообще же, на фабрике Абрикосова выпускалось около 800 (!) наименований сладостей, вкус которых покорял и маленьких, и взрослых сладкоежек. Писатель Иван Шмелев в книге «Лето Господне» вспоминал о шоколадных конфетах «с кусочками ананаса на кружевной бумажке» и особом «удивлении», который однажды подали к праздничному обеду. Это был «сделанный по заказу от Абрикосова, вылитый из цветных душистых леденцов, в разноцветном мороженом, светящийся изнутри — живой «Кремль»».

Четвёртое поколение кондитеров Абрикосовых — пятеро сыновей Алексея Ивановича — Николай, Иван, Владимир, Георгий и Алексей — в 1880 году составило товарищество, уставный капитал которого равнялся 2 млн рублей. И это была уже процветающая кондитерская империя в статусе поставщика двора его Императорского Величества.

Другой известный российский кондитер, Григорий Борман, был сыном фармацевта, но по стопам родителя не пошёл. Он нанялся приказчиком в кондитерскую лавку (уж больно любил сладкое) и работал настолько совестливо, что бездетные хозяева, когда пришла пора уйти на покой, подарили расторопному молодому человеку своё заведение. Но Григорий мечтал не торговать чужими сладостями, а производить свои. В мастерской, которую Борман открыл на Невском, конфеты изготавливались вручную, единственным механизмом была машинка для выделки шоколадных плиток. Торговля шла настолько успешно, что, взяв кредит, он приобрёл в 1866 году кондитерскую фабрику Генриха Пфейфера. И черед три года шоколад фирмы «Жорж Борман» получает бронзовую медаль на Всероссийской выставке в Петербурге.

В 1876 году Борман так же становится поставщиком Двора. В 1878 году его шоколад удостаивается золотой медали на Всемирной выставке в Париже, в 1895-м — ещё двух и получает медаль на выставке в Чикаго. А ещё Григорий Борман первым в России додумался до того, чтобы продавать шоколад через… автомат. Его сконструировали по заказу фирмы и установили на Невском: бросаешь монетку — и получаешь маленькую шоколадку.

А вы знали, что полюбившийся современным детям «киндер-сюрприз» придумал вовсе не мистер Генри Род, как в этом пытается убедить нас Википедия. В сохранившемся прейскуранте «Фабрики кондитерских товаров» Иоганна Леопольда Динга за июль 1909 года на странице 44 в разделе «Сезонный товар» указаны «Пасхальные шоколадные яйца, изящно отделанные или завёрнутые в цветную фольгу» девяти наименований по цене от 12 до 100 рублей за сотню в зависимости от размера. Сюрпризом же внутри была не пластмассовая игрушка, а шоколадная фигурка с пасхальной символикой. Если учесть, что предприятие Динга было основано ещё в 1883 году, то можно предположить, что это шоколадное лакомство с сюрпризом было придумано не в XX, а в конце XIX-го!

Ещё одного кондитера, Морица Конради, швейцарца по происхождению, именовали «русским шоколадным королём». Основанная в 1853 году им, потомственным шоколатье, фабрика со временем выросла в одно из крупнейших кондитерских предприятий Санкт-Петербурга. Кроме собственно шоколада и конфет здесь производили печенье, бисквиты, пастилу и мармелад. А для приверженцев здорового образа жизни была придумана «шоколадная» овсянка. Шикарные магазины фирмы Конради располагались в самом центре Северной столицы. Только на Невском их было целых три, а ещё на Садовой, Загородном и Суворовском проспектах и Университетской набережной. А ещё в Москве, Нижнем Новгороде, Одессе и Киеве.

Другой не менее известный кондитер, Адольф Сиу, начинал

Какие строения были нужны крестьянину во дворе, кроме избы? Зачем дети и взрослые залезали в печь? Что такое бабий кут и чем хозяева старались украсить быт? Рассказываем, как были устроены традиционное подворье и изба.

Во дворе у крестьянина среднего достатка, помимо избы, располагалось множество самых разных строений. В амбаре в прочных ларях хранили зерно и муку, на сеновале складывали сено. А в овине сушили перед молотьбой рожь и пшеницу, увязанные в снопы. В хлеву стояли коровы, свиньи, козы; в конюшне — лошади. «Транспорт» — летнюю телегу и зимние сани — хранили под навесом.

При дворе обычно находился и огород. Издревле крестьяне выращивали огурцы и капусту, лук и чеснок, редьку и морковь, свеклу и репу. А позже в хозяйстве появились и «новомодные» заграничные растения — помидоры и картошка. При избе крестьяне выкапывали погреб — иногда поблизости от дома, а иногда прямо под ним.

Здесь сохраняли свежими выращенные овощи, молоко, сметану и масло. А еще в погреб сносили припасы на зиму. Крестьяне солили огурцы и грибы, квасили капусту, мочили яблоки, клюкву и бруснику, вялили и коптили мясо и рыбу, заготавливали солонину. Как правило, заготовить старались как можно больше: излишки можно было весной продать на ярмарке.

Еще крестьянская семья старалась срубить во дворе баню, хотя бы небольшую. В ней не только мылись, но и проводили разные обряды: например, устраивали своеобразный девичник для будущей невесты. Подруги парили ее в бане, заплетали косы и исполняли причитания — грустные напевы, в которых молодая девушка прощалась с отчим домом. А еще в бане лечились: грелись при переохлаждении или по совету знахарки лили на раскаленные камни вместо воды снадобья из целебных трав. Однако бани были не у всех.

В XIX веке крестьяне ставили каменные и деревянные избы или мазанки. Каменный дом был самым дорогим — от 100 до 200 рублей, а мазанку плели из дерева, обмазывали глиной, а затем белили. Она могла обойтись хозяину в десять раз дешевле.

Входили в крестьянскую избу через сени — небольшой коридор между крыльцом и жилой частью дома. Сени не отапливали, обычно здесь хранили предметы обихода, а летом, в жару, иногда спал кто-то из членов семьи. Между входным помещением и жилой частью могла находиться клеть, в ней тоже складывали вещи.

Чтобы экономить тепло внутри дома, двери в избу делали узкими и невысокими. Небольшими были и окна. До появления стекол их затягивали бычьим пузырем, промасленной бумагой, иногда заставляли кусочками слюды, а зимой просто затыкали тряпками или мешками с соломой. В домах побогаче окна снаружи закрывали ставнями, которые украшали резьбой и расписывали красочными орнаментами.

Главным помещением избы была отапливаемая хата. Здесь члены семьи спали, ели, занимались домашним трудом. Мужчины, когда не было полевых работ, плотничали, плели лапти и корзины, изготавливали и чинили конскую сбрую, охотничьи силки и рыболовные снасти. Девушки и женщины пряли, ткали и шили одежду.

Основой крестьянской избы была большая печь. В ней готовили традиционные блюда: томили щи и похлебки, варили уху из разных видов рыбы, запекали поросят и пироги с самыми разными начинками. Печь могли топить «по-черному», когда дым уходил внутрь избы, или «по-белому», тогда устанавливали специальную трубу. При первом варианте крестьяне расходовали на растопку меньше дров. Но в избе было гораздо грязнее, потолок покрывала копоть и всегда существовал риск отравления угарным газом. Известны случаи, когда от этого погибали целые крестьянские семьи.

На теплой печной лежанке спали дети и старики. А внутри остывающей русской печки иногда устраивали для младших членов семьи «баню»: сначала их отпаривали внутри за закрытой заслонкой, а потом уже в горнице купали в корыте. В некоторых регионах так мылись и взрослые. Печь в таком случае заблаговременно складывали с высоким сводом.

Еще существовал обычай «перепекания» младенца. Если ребенок рождался недоношенным или слабеньким, повитуха укладывала его на лопату — иногда даже обмазывая тестом — и трижды засовывала в теплую печь. Считалось, что так малыш становится крепче и сильнее.

Мебель в крестьянской избе была скромной. В хате стояло лишь необходимое: лавки, которые крепили прямо к стене, длинный стол для всей семьи и большие сундуки. Внутри них хранили одежду, обувь, подушки и одеяла, а сверху обычно устраивали постели. В каждом доме обязательно был красный угол с иконами, их украшали вышитыми рушниками и иногда бумажными цветами. Когда кто-то посторонний входил в дом, ему следовало перекреститься на красный угол. А хозяин сажал на место под образами самых дорогих и почетных гостей.

Зимой в избе ночевали не только члены семьи, но и животные. В горницу забирали телят, ягнят и козлят — иногда даже с матерями. Так крестьяне сберегали ценное для хозяйства потомство от сильных морозов, а порой и от волков.

Кроме мебели в избе обязательно хранились приспособления для ремесел. Среди них — ткацкий станок, прялка, инструменты для изготовления обуви, деревянной посуды и других необходимых вещей.

У главы семейства был свой угол у входа. Здесь на стене хозяин развешивал хомута и вожжи и хранил инструменты. Рабочей зоной хозяйки считалось пространство возле печи, его называли «бабий угол», «бабий кут», «стряпанная». Здесь хранилась утварь для приготовления пищи: горшки и чугунки, сковороды и кувшины, корчаги для теста и ухваты. Посуда в основном была глиняной и деревянной, а вот стеклянная и фарфоровая встречалась в крестьянских избах весьма редко. Из бересты плели лукошки и туеса для сыпучих продуктов и ягод. Некоторые хозяйки имели резные пряничные доски — ими выдавливали узоры на тесте для праздничной выпечки.

Прясть юные крестьянки начинали с самого раннего возраста. Прялку расписывали узорами или сценками из сельской жизни и даже передавали из поколения в поколение. Вторым важным приспособлением был ткацкий станок: на нем ткали коврики или простую льняную ткань для домашней и рабочей одежды. В давние времена девушки к сватовству заготавливали себе приданое: холсты, рубахи, полотенца. А многие крестьянки умели ткать нарядные скатерти и салфетки.

В старину одежда, ткани, подушка и одеяло были основным девичьим приданым. А позже «за невестой» стали брать деньги и фабричную одежду: «Зато теперь обращают внимание на то, хорошо ли одета невеста, есть ли у нее шерстяные сарафаны, „шаль“, „ботинки“, поддевка из тонкого сукна и т. д. Рубах требуется столько же, сколько и прежде. Понев уже не носят, зато постель лучше прежней: две подушки, одна из перьев, другая „хлопчатая“ (из ваты), два одеяла: ватола и стеганое ситцевое одеяло. „Поклажи“ невесте дают все меньше и меньше. Иногда одну только шубу, а иногда только рублей семь денег — вот и все». Из дорогой фабричной материи — яркой шерсти или ситца — старались шить праздничные и воскресные наряды.

Декор избы во многом зависел от достатка и вкуса хозяев. Николай Гоголь в повести «Ночь перед Рождеством» приводит слова кузнеца Вакулы, который кует сундук для своей возлюбленной, Оксаны: «А как будет расписан! Хоть весь околодок выходи своими беленькими ножками, не найдешь такого! По всему полю будут раскиданы красные и синие цветы. Гореть будет, как жар». Расписывали не только сундуки, но и печи, двери. Лавки, полочки и деревянную посуду украшали тонкой резьбой, полотенца — вышивкой, а на стенах развешивали лубки. Они появились в России в XVII веке и стали доступным декором для горницы: яркие листы со сценками из народной жизни дешево продавали на ярмарках и в лавках. Они могли быть поучительными или религиозными, воссоздавать исторические события или сказочные сюжеты. На пол — деревянный или земляной, обмазанный глиной, — стелили домашние полосатые половики. А на полочках расставляли нехитрые безделушки — деревянные и глиняные игрушки, резную посуду или шкатулки. В них хранили и иглы с наперстками, и недорогие украшения: бусы, простые серебряные серьги и кольца.

Каждый день интересные факты и истории из прошлого России в паблике История России

5 июля 1802 года родился Павел Нахимов - русский флотоводец, адмирал.

Павел Степанович Нахимов родился в селе Городок Смоленской губернии. Его семья имела дворянские корни. Отец Павла Нахимова был отставным майором.

В 1815 году будущий адмирал поступает в Морской кадетский корпус в Петербурге. Там он был одним из лучших гардемаринов. В 1817 в числе лучших кадетов совершает плавание к берегам Швеции и Дании на бриге «Феникс». В январе 1818 года он заканчивает учёбу, получает чин мичмана и начинает службу на Балтийском флоте.

В 1822-1825 годах Нахимов совершает кругосветное плавание на фрегате «Крейсер». В 1827 году он впервые участвует в бою, командуя батареей на корабле «Азов» в Наваринском сражении против турецкого флота. За храбрость, проявленную в сражении, Нахимов получает Георгиевский крест и чин капитан-лейтенанта.

После возвращения в Кронштадт Павел Нахимов становится командиром фрегата «Паллада». Начиная с 1834 года он служил на Черноморском флоте, командуя линейным кораблём «Силистрия». Под его руководством «Силитрия» стал лучшим кораблем Черноморского флота.

На командирском посту Нахимов оставался человеком чести, мудрым и справедливым. Его отличало крайне уважительное отношение к матросам. Как хороший командир Нахимов понимал, что именно простые матросы – основная сила корабля и от них зависит исход сражения. Подобно своему учителю Михаилу Петровичу Лазареву, Нахимов требовал от своих офицеров моральной высоты. На его корабле не было телесного наказания, не было унижения, а вместо внешнего чинопочитания воспитывалась любовь к Родине.

Великий адмирал Павел Степанович Нахимов погиб (30 июня) 12 июля 1855 года, героически защищая Севастополь. Он знал наверняка, что силы противника превосходят его собственные, знал и о желании командования сдать город и не желал с этим согласиться. В последние месяцы жизни он был единственным офицером в Севастополе, кто носил эполеты – ведь стреляли в основном по командованию. Нахимов знал о близком поражении и не хотел видеть его. 10 июля 1855 года он был ранен в висок, а через два дня скончался, не приходя в сознание.

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

«Я была неправа, что покинула его...» История отношений Максима Горького и Марии Андреевой.

Длинноволосый деревенский мужик с громадными ручищами, в сапогах, косоворотке и нелепой широкополой шляпе... Но эти глаза, затмевающие даже синеву неба, - какая женщина тут устоит? Одного взгляда Максима Горького хватило, чтобы первая красавица Москвы сдалась в плен его обаяния...

Марией Федоровной Андреевой-Желябужской восторгались ещё со времен Александра III. Позже, наряду со Станиславским и Немировичем-Данченко, своими близкими друзьями, она стала основательницей и главной актрисой Московского Художественного Театра. Константин Сергеевич называл Марию «полезной актрисой», так как помимо того, что она была талантлива, умело привлекала и деньги меценатов. Её имя всегда вызывало разноречивые эмоции - от восхищения и преклонения до ненависти и презрения. Но только не равнодушие...

В жизни Андреева слыла кокеткой и охотницей за материальными благами. Её обожали и ревновали. Из её туфельки пили вино, целовали подол её платья. Рассказывали, что один из её поклонников кавказской национальности на глазах у всех съел хрустальный бокал, к которому актриса прикладывалась губами. Эту женщину носили на руках выдающиеся личности истории, но всё в жизни Андреевой перевернулось, когда она встретилась со знаменитым писателем...

Мария родилась в Санкт-Петербурге в семье режиссера Александринского театра Фёдора Юрковского. Машенька была прехорошенькой и постоянно привлекала к себе внимание, поэтому строгий глава семейства, желавший воспитать из своих детей «настоящих людей», требовал, чтобы её одевали в самые некрасивые платья, и даже велел заменить перламутровые пуговицы на костяные. Но когда Мария выросла, её красоту спрятать уже было невозможно. По воспоминаниям современников, Андреева была «ослепительно красива», её нередко сравнивали с Мадонной. С детских лет её писал Илья Репин, позже она стала прообразом Маргариты в романе Булгакова и прообразом Мальвины в сказке Толстого, ей посвящали стихи и добивались её благосклонности. Толпы поклонников, цветы и драгоценности, заверения в нежной любви. И разбитые сердца...

Так, старший сын Дмитрия Менделеева, Владимир, бывший морским офицером, получил согласие возлюбленной и счастливый отправился на службу. Но вернувшись, узнал, что Мария вышла замуж...

Её мужем стал действительный статский советник Андрей Желябужский, который был старше Марии на 18 лет, но имел покладистый нрав и неплохое состояние. Двадцатилетняя красавица приняла предложение по настоянию отца.

Вскоре родились двое детей: сын Юрий и дочь Екатерина. Однако Марию по-прежнему манил театр - впервые она вышла на любительскую сцену в возрасте 18 лет в Казани, и уже тогда критики отмечали её чарующий бархатный голос и яркий темперамент. И так случилось, что Желябужский получил назначение в Тифлис. Тифлисский театр, как раз искавший яркую актрису, стал для Марии началом артистической карьеры. Там она и взяла себе сценический псевдоним Андреева. Вот только долго в Тифлисе прожить не довелось. Мужчины и здесь не давали ей прохода, по вечерам устраивая в театре овации. Ревнивый муж с немалым трудом добился перевода в Москву.

Желябужские заняли девятикомнатную квартиру в центре Москвы. Андрей Алексеевич трудился, получал новые чины и награды, а Мария Федоровна совершенствовала своё театральное мастерство. И как-то случай свёл её с Константином Станиславским, который вместе с Немировичем-Данченко открывал новый театр. Однако мало кто знал тогда, что Андреева тоже по праву была соучредителем театра. Она до хрипоты убеждала меценатов дать на этот проект деньги, и немалые, договаривалась с рабочими, участвовала в подготовке Устава. И Станиславский вскоре переложил на неё многие деловые вопросы, предпочитая заниматься творчеством. Однажды злые языки донесли до Марии резкое и опрометчивое высказывание режиссера: «Андреева — актриса очень «полезная». Книппер — «до зарезу необходимая». Этих слов она так и не простила Станиславскому. Оказалось, что всё это время её просто использовали как источник доходов. К тому же за ней стояла более могущественная фигура — богатейший промышленник и меценат Савва Морозов.

О её отношениях с Морозовым известно мало, кроме того, что он боготворил Марию Федоровну и не жалел никаких денег на театр. Став завсегдатаем Художественного театра, Морозов сделался первым поклонником Андреевой, бывал на каждой премьере, а вскоре завязался бурный роман. Морозов восхищался её редкостной красотой, преклонялся перед талантом и мчался выполнять любое желание. Безвозмездно он снабжал её огромными суммами, не спрашивая, куда и на что они идут. А когда произошёл разрыв со Станиславским и Художественным театром, Андреева решила уехать в провинцию и создать свой театр. И деньги на его создание снова выделил Морозов.

Станиславский в ответ на известие об уходе актрисы из театра, лишь написал ей: «Я заранее оплакиваю ваше будущее». Великий режиссёр был прав, предсказав, какая жизнь уготована Марии Желябужской - Андреевой. Ведь так случилось, что именно революции, а не театру решила отдать она всю свою энергию, свой темперамент и организационный талант. Замужняя светская женщина и известная актриса могла стать (и стала) великолепной ширмой для революционной подпольной организации...

Первая встреча Андреевой с Максимом Горьким состоялась в Севастополе в 1900 году. В тонкие дощатые двери артистической уборной раздался стук. Вошёл Чехов — она его давно знала, — а за ним высокая тонкая фигура в летней русской рубашке; волосы длинные, прямые, усы большие и рыжие. «Чёрт знает! Чёрт знает, как великолепно вы играете!», - сказал он, разволновавшись.

Позже в воспоминаниях актриса напишет об этом моменте так: «Я смотрела на него с глубоким волнением, ужасно обрадованная, что ему понравилось, и странно было мне, что он чертыхается, странен был его костюм, высокие сапоги, разлетайка, длинные прямые волосы, грубые черты лица... Не таким я его себе представляла. И вдруг из-за длинных ресниц глянули голубые глаза, губы сложились в обаятельную детскую улыбку, показалось мне его лицо красивее красивого, и радостно ёкнуло сердце».

Мария Андреева и Максим Горький, бывший другом Саввы Морозова, стали жить вместе. Писатель расстался с женой, Екатериной Пешковой, но не порвал с ней окончательно, а сохранил добрые, дружеские отношения на всю жизнь. Андреева тоже оставила мужа и детей, а затем и сцену, чтобы всегда находиться рядом с любимым человеком.

На первый взгляд, они были совершено несовместимы. Она любила дорогие украшения и платья, он постоянно носил странный скомороший наряд, изобретенный им самим, — всегда в черном, в косоворотке из тонкого сукна, подпоясанной ремешком, в суконных шароварах, высоких сапогах и романтической широкополой шляпе, прикрывавшей волосы, спадавшие на уши. Но она замирала от счастья, когда слышала от него слова любви: «Люблю тебя, моя благородная Маруся, мой прекрасный друг-женщина».

Даже после того, как Андреева и Горький стали жить вместе, Морозов всё равно трепетно заботился о Марии Федоровне. Когда на гастролях в Риге она попала в больницу с перитонитом и была на волосок от смерти, ухаживал за ней именно Морозов. И он завещал ей страховой полис на случай своей смерти. После гибели Морозова Андреева получила по страховке 100 тысяч рублей и всё отдала большевикам.

Революционная деятельность заслоняла всё. Горького арестовывали, ссылали, Мария Федоровна бросалась вслед — помочь, обеспечить быт и нормальные условия работы. В 1905 году во время спектакля она сорвалась в люк под сценой и сильно ударилась. Ребенка, которого она ждала от Горького, спасти не удалось. Сама она, полуживая, металась в бреду, умоляя, чтобы Горький был рядом. Но он в этот момент находился в тюрьме.

В 1906 году они вместе поехали за границу, где она вела всю переписку Горького, освоила художественный перевод. Заботилась об издании произведений Горького, о выплате гонораров и выполняла всё новые и новые поручения партии...

В октябре 1906 года Горький и Андреева обосновались в Италии, на Капри, и их вилла на острове стала прибежищем многих русских эмигрантов. Всех их Андреева принимала, кормила, давала кров. Заботилась и о писателе. Однако вскоре между ними произошёл первый серьёзный разлад. И причиной тому стала женщина.

Живя на Капри, Горький увлёкся женой своего друга Варварой Шайкевич. Да так, что вскоре она родила дочь Нину, удивительно похожую на Алексея Максимовича. И Мария Федоровна не смогла простить ему измену. Поэтому как только появилась возможность уехать в Россию, она покинула Капри. Хотя позже в воспоминаниях об этом Андреева призналась: «Я была неправа, что покинула его. Я поступила как женщина, а надо было поступить иначе: это всё-таки был Горький».

Вернувшись на родину, Андреева полностью окунулась в революционную деятельность. Она стала финансовым агентом партии и повсюду изыскивала средства для революции. В дневнике Корнея Чуковского сохранилась запись о том, как однажды в кабинет Шаляпина «влетела комиссарша Мария Андреева, отлично одетая, в шляпке. Распоряжалась. Требовала...» Она была в прекрасных отношениях с Лениным, которого боготворила. Владимир Ильич тоже был неравнодушен к черноглазой красавице и называл ее «товарищ Феномен». И иногда поручал какое-то важное дело именно ей, а не «тяжелому на подъем Алексею Максимовичу».

Многие светские дамы сочувствовали революционерам. Но Андреева играла в действительно опасную игру. Именно она стала тем человеком, который осуществлял связь между Центральным Комитетом партии, находившимся в Петербурге, и Московским военно-техническим бюро, занимавшимся организацией вооруженного восстания. Через её прекрасные руки проходили огромные суммы денег, которые направлялись на покупку оружия. Квартира буквально была им начинена, Андреева раздавала патроны, горстями доставая их из письменного стола, за которым ещё недавно работал Горький. А когда ей передали целый саквояж бомб, этот ценный подарок Андреева приняла так же невозмутимо, словно речь шла о коробке с шок

Позавтракать у «Палкина», отужинать - в «Медведе». Как встречали и чем угощали гостей в знаменитых дореволюционных ресторанах столицы.

Санкт-Петербург до революции был не только столицей Российской Империи, но и главным гастрономическим центром страны. В его ресторанах, трактирах, кофейнях праздновали юбилеи, заключали сделки, вступали в тайные общества, а иногда просто ужинали или кутили после спектаклей...

«Кюба»! «Контан»! «Медведь»! «Донон»!
Чьи имена в шампанской пене
Взлетели в Невский небосклон
В своём сверкающем сплетеньи!», — так писал об излюбленных «бомондом» петербургских ресторанах вдохновленный современник.

Раз уж они вызывали у своих творческих гостей желание немедленно хвататься за перо, значит, наверняка, представляли собой нечто поистине особенное. В популярности дорогих ресторанов среди петербургской «золотой молодежи» XIX–XX века сомневаться не приходится: даже Пушкин, рисуя характер своего главного героя Евгения Онегина, уделил огромное внимание его «ресторанному» образу жизни. Впрочем, Онегин предпочитал «Талон», а сегодня речь пойдет о его более поздних собратьях — ресторанах, которые относились к числу самых известных и дорогих петербургских заведений рубежа XIX–XX веков.

Основатель целой династии рестораторов, ярославский купец Анисим Палкин, открыл первый петербургский трактир еще в XVIII веке, но по-настоящему легендарным стал ресторан «Палкин», открытый его потомком Константином Палкиным на Невском проспекте в 1874 году. Этот кулинарный и культурный символ Северной столицы заслуженно обзавелся титулом «царя русской кухни». Парадная мраморная лестница, зимний сад с тропическими растениями, фонтан, огромный бассейн с живой рыбой — «Палкин» быстро стал синонимом роскоши. Кухня была расположена на втором этаже, и блюда спускались в залы на специальном лифте. В ресторане было 25 залов, бильярдные кабинеты и концертный зал.

Кухня ресторана была русской, но с французскими «нотками». Дело в том, что в эпоху повального увлечения французской кухней Палкин решил применить небанальный подход - он добавил экзотики, переименовав традиционные русские закуски на иноземный лад...

Фирменные котлеты «по-палкински», суп-пюре, пудинг из фруктов и расстегаи... «Русскими блюдами в Петербурге никто не накормит лучше Палкина», - безапелляционно утверждал путеводитель по Петербургу в 70-х годах XIX века. Неудивительно, что знаменитые современники не могли пройти мимо модного заведения.

Знаменитый юрист Анатолий Кони вспоминал: «На углу Невского и Литейной, в угловом доме, помещается известный и много посещаемый трактир-ресторан «Палкин», где любят собираться одинокие писатели, к беседе которых прислушиваются любознательные посетители...» И действительно, в ресторане у Палкина любили отобедать Николай Гоголь и Федор Достоевский, Николай Лесков и Николай Некрасов, Константин Бальмонт и Aлександр Блок. За поздним ужином могли засидеться Иван Бунин, Максим Горький, Александр Куприн и Антон Чехов. А Салтыков-Щедрин частенько любовался здесь живыми стерлядями в большом бассейне.

У Палкина обедали не только писатели, но и герои их произведений. Например, гоголевский капитан Копейкин «зашел в Палкинский трактир выпить рюмку водки, пообедал...» А герой рассказа А.Чехова «Без места» спрашивает своего собеседника: «Вы где обедаете? Ежели для вас безразлично, где ни обедать, так поедемте к Палкину».

Писатель Сергей Сергеев-Ценский в своих воспоминаниях описывает курьезный эпизод, свидетельствующий об особом отношении к творческим людям в стенах ресторана:

«Приезжаю к Палкину... Двое величественных лакеев, белогрудых, в новеньких черных фраках, бросаются ко мне, и один снимает мое пальто, а другой не вешает его, а держит в руках и говорит укоризненно: «Извольте одеться. В таком костюме к нам нельзя». Я приехал одетым так, как ходил обычно, в пиджаке поверх косоворотки - глаженых рубах я не носил. «Чудесно! - сказал я, снова одеваясь. - Только скажите в зале, где меня ждут профессора Батюшков, Зелинский, Аничков и писатель Куприн, что приезжал писатель Ценский, но его не пустили». Метрдотель с длиннейшими рыжими усами, слышавший, что я сказал, изрек вдруг: «Писатели к нам могут входить даже без панталон»».

В 1885 году Константин Палкин ярко отпраздновал 100-летие своей фирмы. И через полгода скончался. Ресторан перешел по наследству к его сыну, выпускнику Коммерческого училища. Однако семейный бизнес интересовал его мало, другое дело - карьера государственного чиновника. Поэтому в 1890 году он сдал ресторан в аренду предприимчивому купцу 1-й гильдии и владельцу гастрономического магазина в этом же доме. Василий Соловьев, арендатор ресторана, подошел к делу с большим энтузиазмом: ввёл практику воскресных обедов с музыкой, поначалу исполнявшейся оркестром лейб-гвардии Преображенского полка, и «ужины после театров». А дополнительный акцент сделал на продаже еды навынос. Тогда появилось выражение «соловьевский бутерброд» - еда, доступная по цене, но качественная. И тоже вошедшая в литературу благодаря рассказу Аркадия Аверченко «Осколки разбитого вдребезги»: «А есть у тебя всего полтинник - иди... к Соловьеву: на полтинник и закусишь, и водки выпьешь, и пивцом зальешь...».

В 1910 году Соловьев выкупил ресторан Палкина после 20-летней аренды, но название заведения менять не стал.
«Палкин», опустевший после введения в 1914 году «сухого закона», окончательно закрылся в 1917-м. Ненадолго он ожил во времена НЭПа, но к 1925 году в его помещении открылся кинотеатр «Титан».
К счастью, на этом история легендарного «Палкина» не закончилась. В 1995 году были не только воссозданы исторические интерьеры ресторана, но и восстановлены многие старинные рецепты.

В мае 1841 года на Невском проспекте был открыт первый в России кафе-ресторан. Его организовал в Петербурге «для удовольствия публики высшего класса» швейцарский кондитер Доминик Риц-а-Порт. Здесь можно было не только сытно поесть, как в трактире, но и выпить бокал вина и отведать десерт, как в кондитерских.
Цены в «Доминике» были умеренными, а кухня отборной — чего только стоили знаменитые всегда горячие «кулебяки».
Справа от входа в ресторан располагался буфет со стойкой — там стояла медная водяная баня, предназначенная для разогрева пирогов и горячих блюд, а еще ледник для холодных закусок и ванная - для охлаждения напитков.

Ежедневно ресторан посещали до полторы тысяч гостей. Здесь можно было поиграть в бильярд, домино, шашки и шахматы - правда, не без ущерба для кошелька. Так, в 1844 голу Федор Достоевский промотал там тысячу рублей, на которую можно было прожить целый год!
В тот день, на свою беду, отправившись ужинать к «Доминику», Достоевский с любопытством стал наблюдать за биллиардной игрой. Тут к нему подошел какой-то господин, обративший его внимание на одного из участвующих в игре — ловкого шулера. Кончилось тем, что Федор Михайлович тут же захотел выучиться новой игре, но за урок пришлось заплатить дорого: на это понадобилось целых 25 партий, и последняя сторублевая купюра писателя перешла в карман партнера-учителя.

После смерти Доминика ресторан унаследовал его старший сын Шарль, невероятно энергичный человек. Благодаря его деловой хватке к рубежу веков «Доминик» занимал помещения уже в двух соседних домах. В 1907 году Шарль основал акционерное общество, и ресторан просуществовал еще десять лет. Закрыться заведение заставила только революция.
Былая слава вернулась сюда в 1960-е, когда в стенах легендарного ресторана открылось кафе-мороженое. С легкой руки посетителей оно получило прозвище «Лягушатник» - за болотно-зеленого цвета плюшевые диваны, темно-зеленые шторы и расписанные кувшинками стены. Днем «Лягушатник» заполняли студенты, а вечером - более взрослые компании. Здесь стояли сифоны с лимонадом, а мороженое с разными вкусами подавали в металлических креманках.

Еще одним известным рестораном столицы в XIX веке был ресторан «Медведь». Он был открыт в 1878 году в атриуме гостиницы «Демут», и его хозяин, бельгиец Эрнест Игель, удивлял гостей уже на входе — огромным чучелом медведя с серебряным подносом в лапах. В самом ресторане гостей щедро угощали борщом, жареными поросятами и ухой из стерляди, но были также и парфе с пралине, буше а-ля рэн и суфле д’Орлеан. В рассказе Аркадия Аверченко два старичка вспоминают такие закуски «Медведя»: свежую икру, салат оливье, сыр из дичи, котлетки из рябчика, грибочки в сметане...

В ресторане кипела жизнь с начала осени до конца весны — богатые фабриканты и купцы обсуждали с партнерами сделки, театральная богема заезжала на ужин после громких премьер, а офицеры лихо растрачивали здесь свои жалованья. В подвальном этаже ресторана собирались так называемые «редакционные обеды» газет, на которые гостей приглашали в стихотворной форме:

«Седьмого марта, то есть в среду,
В «Медведь» опять придут к обеду
Распространители «Молвы»,
Ответьте — будете ль и Вы?»...

В «Медведе» праздновали юбилеи композитор Антон Рубинштейн, актеры Мария Савина и Константин Варламов. Обстановка для таких случаев была роскошной — два зала на 300 мест, 29 кабинетов для честных встреч, штат официантов, поваров и охраны в 200 человек, большой оркестр. А входили гости в ресторан через красивый атриум-сад, покрытый стеклянным куполом на металлических сваях.

В начале 1910-х, когда владельцем «Медведя» стал ярославский ресторатор Алексей Судаков, залы устроили и в атриуме, а гостям представили новый формат развлечений — бар. «В баре можно посидеть перед прилавком на высоком стуле и выпить «кок-тейль», развлечение совершенно по нашим средствам. ... Пришли к «Медведю», взобрались на стулья, получили по высокому стакану со льдом и с очень вкусным и пьяным снадобьем, выпили и повторили. На душе стало легче» (Юрий Макаров, «Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917»).

После революции залы «Медведя» перестроили под театральные сцены. В 1939 году там открылся Театр эстрады, который позднее возглавил Аркадий Райкин. На его сцене выступали Леонид Утесов, Александр Вертинский и Лидия Русланова.

В 1850-е годы на Больш