19 мая 1125 года умер Владимир Мономах - Великий князь киевский (1113-1125), государственный деятель, военачальник.

Владимир (в крещении – Василий) Всеволодович родился в 1053 году. Прозвище Мономах он получил благодаря матери, которая, как считают историки, была дочерью византийского императора Константина IX Мономаха. Его отец, князь Всеволод Ярославович, держал сына при себе, обучая военному искусству. Владимир возглавлял княжескую дружину и нередко совершал далекие походы, в частности против вятичей и половцев.

Неоспоримой заслугой Владимира Мономаха было то, что он сумел стать вдохновителем и руководителем совместных походов русских князей против половцев. Это было время усиления Киевской Руси: двумя третями территории управляли сам князь Владимир и его сыновья, а их авторитет держался на военных успехах в битвах с половцами.

Сам Владимир Мономах был не только искусным военачальником, но и мыслителем. До нашего времени сохранились три произведения, принадлежащие перу князя: «Поучение Владимира Мономаха», рассказ «О путях и ловах» и письмо к Олегу Святославовичу. Кроме того, именно по поручению Владимира Всеволодовича монах Нестор создал вторую редакцию «Повести временных лет».

Умер князь Владимир 19 мая 1125 года близ Переяславля, был погребен в Софийском соборе Киева рядом с отцом, оставив потомкам не только сильное княжество и литературные труды, но и реликвию, которая на протяжении долгих веков оставалась символом российской монархии – шапку Мономаха. До конца 17 столетия каждый царь, восходя на престол, венчался именно этим головным убором. Сегодня шапка Мономаха – одна из самых древних регалий, хранящихся в Оружейной палате Московского Кремля.  

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

«Без неё я — как без рук и без языка»... Что связывало баронессу Марию Будберг с Максимом Горьким и Гербертом Уэллсом.

Историю самой таинственной русской красавицы XX века — Марии Будберг — лучшего всего писать, используя цитаты из... донесений разведки. Эта женщина-загадка всегда была под её пристальным наблюдением. Немецкая полиция считала, что баронесса сотрудничает с советской и английской разведками, англичане искали её связи с Германией и ЧК, а чекисты были уверены, что она сотрудничает с британцами. Но разведку интересовала не только и не столько сама Мария, сколько те мужчины, что были рядом с ней. Локкарт, Горький, Фрейд, Рильке, Уэллс, Чуковский, Ницше, Петерс, Ягода - все они входили в окружение этой женщины, причём очень близкое. И все они - эти великие люди - были очарованы Марией, доверяли ей безраздельно и готовы были ради неё рискнуть всем, в том числе карьерой и головой.

Её называли графиней Закревской, графиней Бенкендорф, баронессой Будберг, а в семье - просто Мурой. При жизни эту интересную женщину (которая, как говорили, даже в 30 лет выглядела на 18 — без единой морщинки, с тонкой талией и озорными смешинками в глазах) сопровождало такое количество всевозможных слухов и домыслов, что во всё это трудно поверить. Причём она не только не старалась опровергнуть их, но и всячески поддерживала. Можно даже сказать, что львиная доля связанных с её именем легенд возникновением своим была обязана самой Марии Игнатьевне - она считала, что чем меньше правды — тем больше уверенности в собственной безопасности. После её смерти разгадок тоже не нашлось. Рукописи и личный архив Муры сгорели в 1974 году, а тех, кто мог бы пролить свет на её тайны, в живых практически не осталось, да, пожалуй, и не было человека, знавшего о ней всю правду.

Мария появилась на свет в 1892 году в Полтаве в знатной и состоятельной семье сенатского чиновника Игнатия Закревского. Как и её старшие сестры-близнецы начальное образование она получила в Институте благородных девиц, а доучиваться Муру отправили в Англию, где в то время служащим русского посольства в Лондоне был её сводный брат. Эта поездка во многом определила дальнейшую судьбу девушки...

Здесь Мура встретилась с огромным количеством людей из лондонского высшего света: политиками, писателями, финансовыми магнатами. Здесь же состоялось и её знакомство с будущим мужем, начинающим дипломатом Иваном Александровичем Бенкендорфом — прибалтийским дворянином, потомком графского рода. Они обвенчались в 1911 году, а через год Иван Александрович был назначен секретарём русского посольства в Германии, и молодые переехали в Берлин.

В 1913 году в семье родился первенец, названный Павлом. Мария Игнатьевна ждала второго ребёнка, когда началась война, поэтому Бенкендорфы были вынуждены вернуться в Россию. Родив девочку Таню, Мура, подобно другим дамам высшего круга и жёнам крупных чиновников, прошла ускоренные курсы сестёр милосердия и начала работать в военном госпитале. А вскоре грянула революция...

Оставаться в Петербурге было опасно, и Бенкендорф вывез жену и детей в Эстонию, где под Ревелем у него было родовое поместье. Спустя время, когда большинство представителей знати потянулось за границу, Мура, несмотря на уговоры мужа и родственников, решилась на отчаянный шаг - вернуться в Петроград, чтобы по возможности спасти квартиру, которой грозило уплотнение. Она находилась в столице России, когда из Эстонии пришло страшное известие: мужики из соседней деревни зверски убили её мужа и сожгли дом. Гувернантке с маленькими Павлом и Таней удалось сбежать...

Прошлая жизнь рухнула, отныне перед Мурой стояла одна задача: выжить! Очень скоро её выселили из квартиры, возвращение в Ревель стало невозможным: поезда не ходили, где-то там, между нею и детьми пролегла линия фронта, причём никто не знал, где именно; кто друг, кто враг — всё смешалось, и помощи просить было не у кого. Брат — за границей, сёстры — на юге России, подруг и знакомых она не находила... Одна, без денег и тёплых вещей, без ценностей, которые можно было бы продать или обменять, в городе, где продукты стали неимоверно дорогими, а жизнь совершенно обесценилась, Мура не нашла для себя ничего иного, как обратиться в английское посольство. Словно сама судьба привела её сюда, ведь здесь, как скажет она сама позже, Мура встретила свою первую и единственную любовь - так суждено было случиться, что в годы всеобщего крушения она испытала самое сильное и глубокое чувство в своей жизни.

Это был 31-летний Роберт Брюс Локкарт, в прошлом генеральный консул Великобритании в Москве, а ныне прибывший сюда как специальный агент, как осведомитель, как глава особой миссии для установления неофициальных отношений с большевиками, а попросту — разведчик и шпион. В Лондоне Локкарт оставил жену и маленького сына, но его семейная жизнь не удалась. Как напишет он впоследствии, встреча с Мурой в британском посольстве была для него гораздо большим, чем простое увлечение. «Что-то вошло в мою жизнь, что было сильней, чем сама жизнь. С той минуты она уже не покидала меня, пока не разлучила нас военная сила большевиков», - признавался Локкарт в своих «Мемуарах британского агента».

В марте 1918 года вслед за советским правительством Локкарт переехал в Москву, ставшую столицей Советской России. А вскоре к нему присоединилась и Мура — отныне они жили вместе. Вот только история любви оказалась недолгой - в ночь с 31 августа на 1 сентября 1918 года в дверь их квартиры постучали. После обысков и ареста на англичанина повесили дело, теперь известное как «заговор трёх послов», номинальным руководителем которого считался Локкарт. Позже он был освобождён и выслан из страны «в обмен на освобождение российских официальных лиц, задержанных в Лондоне», и только затем заочно осуждён и приговорён к расстрелу. Но к тому времени он был уже в безопасности.

А перед Мурой снова встал вопрос: как жить дальше? Не имея причин оставаться в Москве, она отправилась в Петроград, где бушевала Гражданская война, а люди каждый день умирали от голода, сыпного тифа и лютого холода. Не имея прописки, а следовательно, и продовольственных карточек, Мура впервые подумала о необходимости заработка. Кто-то сказал ей, что Корней Иванович Чуковский, с которым она встречалась в «прошлой» жизни, ищет переводчиков с английского на русский для нового издательства, основанного Алексеем Максимовичем Горьким.

Надо отметить, что Мария Игнатьевна с русским языком «не дружила»: говорила с сильным акцентом, а фразу строила так, будто дословно переводила с английского — её зачастую принимали за иностранку. Такая особенность была скорее искусственно выработанной («для шарма»), чем естественно приобретённой, и, видимо, Чуковский обратил на неё внимание, так как переводов не дал, но нашёл кое-какую конторскую работу, выхлопотал новые документы, а вскоре повёл к Горькому.

Алексей Максимович жил в большой многокомнатной квартире, плотно заселённой разнообразным народом. Наверное, каждый мог обитать здесь сколь угодно долго, если приходился «ко двору». Мура пришлась. И уже через неделю после переселения стала в доме совершенно необходимой: взяла на себя работу секретаря писателя, а так же переводчика его писем и машинистки. Постепенно в её руках оказались и все домашние дела. У плиты она, конечно, не стояла — Горький держал прислугу, — но вполне могла считаться хозяйкой. И это несмотря на то, что рядом с писателем в то время постоянно была Мария Андреева, его друг, помощник, секретарь и неофициальная жена. Они подружились.

Вхождение Марии Игнатьевны в мир Горького было связано для неё со многими приобретениями, но прежде всего, конечно, с открывшейся возможностью ощутить, благодаря поддержке писателя, не только почву под ногами, но и войти в среду группировавшейся вокруг него творческой интеллигенции (тут бывали и Шаляпин, и Блок, и Ходасевич, и Алексей Толстой...). Кроме того, она умела внимательно слушать Горького, смотреть на него умными, задумчивыми глазами, отвечать, когда он спрашивал, что она думает о том и об этом. «Образование она получила «домашнее», но благодаря большому такту ей удавалось казаться осведомлённой в любом предмете, о котором шла речь», - писал о ней поэт Ходасевич. Надо ли удивляться, что отношения между Закревской и Горьким вскоре стали максимально близкими, впрочем, их интимный союз никогда не афишировался.

Здесь, в квартире Горького, Мура повстречалась и с Гербертом Уэллсом, посетившим Россию вместе со старшим сыном в конце сентября 1920 года. Он остановился у своего давнего друга Горького, и каково же было его удивление, когда он застал там Марию Бенкендорф, которую встречал ещё перед войной, в Лондоне. Сейчас Уэллс увидел её не в открытом вечернем туалете с бриллиантами, а в скромном платье, и тем не менее должен был признать, что Мура не утратила ни своего очарования, ни жизнерадостности — в сочетании с её природным умом они делали её поистине неотразимой. Собратья по перу проводили долгие вечера в откровенных беседах. А переводчицей, разумеется, была Мура.

В конце 1920 года Мура решила поехать в Эстонию, чтобы узнать о детях, и Горький выхлопотал для неё разрешение; сам он тоже собирался уезжать за границу. Но когда Закревская вышла из поезда в Таллинне, то тотчас была арестована. На первом же допросе она узнала о себе многое: что работала на ВЧК, жила с Петерсом, с большевиком Горьким, а теперь её прислали в Эстонию как советскую шпионку. Неизвестно, как сложилась бы её жизнь дальше, если бы грамотный адвокат (знакомый Горького) не помог бы Муре освободиться. А ещё он дал ей дельный совет: чтобы выжить в непростое время в этой стране, беспрепятственно видеться с детьми, иметь свободу передвижения, нужно просто выйти замуж за эстонского подданного, разом решив вопросы гражданства. Мура так и сделала.

Женихом стал непутёвый отпрыск известной семьи Будбергов, Николай — бездельник, шалопай, лишённый наследства и всяческих связей с семьёй, но сохранивший титул барона и готовый поделиться им с Мурой, если она, в свою очередь, согласится «помочь материально»

«Наука о бабичьем деле». Какие женщины могли стать повитухами, и почему они ценились.

К их услугам прибегали женщины всех сословий, а от их умений напрямую зависела не только успешность родов, но и дальнейшее благополучие младенца и роженицы. Неудивительно, что они - повитухи - должны были обладать особыми качествами и умениями.

Испокон веков детей в семьях на Руси было много, и роды, происходившие почти каждый год, воспринимались как самое что ни на есть естественное событие. Наши предки благодарили Бога за благосклонность в случае благополучного появления на свет здорового ребёнка , но и со смирением принимали его потерю.

В конце XVI века при Иване Грозном был создан первый государственный орган, управляющий системой здравоохранения, так называемый Аптекарский приказ. Однако традиции и Домострой, существовавшие в то время на Руси, сохраняли представление о том, что врачам-мужчинам заниматься акушерством не пристало, и роды обычно принимали повитухи.

Женщины, которые помогали рожать, на Руси назывались по-разному: повивальница, приёмница, повивалка, бабка-пупорезница... Владимир Даль считал, что большинство этих названий появились от глагола «повивать», что означало «повить чем-то, обвить, обмотать, укутать». И это вполне логично, учитывая, что новорождённого туго пеленали в первую в его жизни пелёнку - отцовскую рубаху.

Но возникает вопрос: почему, если «повивальная», то обязательно «бабка»? Ведь повитухой могла быть и вполне молодая женщина. И опять ответ следует искать в глубокой древности. В 1651 году появился требник патриарха Иосифа, где в одной из молитв упоминается «баба, отроча приемшая». То есть изначально речь идёт о бабе – особи женского рода, а «бабка» появилась уже позже, в разговорной речи.

Повивальные бабки славились своим умением, основанным на опыте целых поколений. К помощи повитух прибегали вплоть до середины XX века. А вот стереотипное представление о том, что повивальная бабка – это малограмотная старушка, «деревенская пупорезка», лишь знающая заговоры, обряды и умеющая в нужный момент «подсобить», не совсем верно.

С XVIII века у повивальных бабок был свой Устав, им выдавали специальные разрешения на занятие этой деятельностью, а позже - даже вносили в полицейский реестр, подобный тому, который учитывал фонарщиков или пожарных.

При Петре I в Россию приехало много западных врачей, чьё мнение не рекомендовалось подвергать критике. Единственным исключением было акушерство, ведь вплоть до начала XIX века врачам-мужчинам разрешалось изучать его только в теории, а вот осматривать роженицу без повивальной бабки было запрещено. Даже в первой половине ХХ века многие женщины отдавали предпочтение повитухам. Состоятельные семьи приглашали на роды врачей, но они зачастую сидели в соседней комнате и дожидались от повитухи сигнала, если что-то пойдёт не так.

В 1754 году лейб-медик при дворе императрицы Елизаветы Петровны, Павел Кондоиди, подал в собрание Правительствующего Сената «Представление о порядочном учреждении бабичьева дела в пользу общества», которое было принято. Все «бабки российские и иностранные» должны были, согласно этому документу, пройти квалификационную аттестацию. Для этих целей в Москве и Петербурге были основаны первые школы для подготовки квалифицированных повитух, обучение в которых поначалу вели в основном иностранные акушерки. Те из женщин, «кои по аттестатам явятся достойны», приводились к присяге - отчего и звались такие бабки присяжными. Список присяжных бабок, имеющих разрешение на самостоятельную практику, потом предполагалось подавать в полицию «для народного известия».

Принимая присягу на Библии, каждая повивальная бабка обещала, среди прочего:
- «днём и ночью, немедленно ходить к роженицам богатым и убогим, какого-б чина и достоинства ни были» (так, повитуха должна была бежать на зов независимо от материального или сословного положения роженицы. Она не могла отказаться, даже если ей посулили слишком маленькое вознаграждение, или она, к примеру, не взлюбила ту, которая должна разрешиться от бремени);

- «ежели родины продолжительные будут, к муке напрасно не склонять и не принуждать, а с терпеливостию ожидать настоящаго времени, при том же бранливых слов, клятв, пьянств, непристойных шуток и неучтивых речей совершенно удерживаться». Так, наряду с «добрым поведением и скромностью» ценными качествами повитухи считались умение держать язык за зубами и полый отказ от употребления спиртного. Повитуха не могла выпивать даже в праздники, ведь неизвестно, когда ей придётся «дело своё исполнять»;

- «к выкидыванию младенца дачей проносных и изгонительных лекарств, или каким-либо другим образом ни с кем и никогда не соглашаться, и к тому себя ни за что не давать склонять». Этот пункт указывает на то, что так или иначе все усилия повитухи были направлены на рождение здорового младенца и сохранение его жизни, поэтому если «бабка» соглашалась сделать аборт, она рисковала поставить крест на своей карьере. Чревоубийство полностью противоречило повивальной этике. Кроме прочего, повитухи не имели права использовать снадобья, ускоряющие процесс родов.

Устав, определяющий права и обязанности повитух (кстати, это был первый устав в России, регламентирующий женский труд), впервые разграничивал действия акушерок и врачей: первым запрещалось осуществлять какие-либо хирургические вмешательства и запрещалось лечить рожениц от каких-либо болезней. При трудных родах повитуха должна была обязательно приглашать врача, профессора. Впервые в уставе также оговаривалась и возможность проведения «кесарского сечения» — только его в то время осуществляли, как правило, в самом ужасном случае: если мать умерла во время родов и был шанс с помощью кесарева сохранить жизнь ребёнка. Помимо всего этого повитухи теперь могли привлекаться судебными инстанциями для осмотра пострадавших женщин, ставших жертвами сексуального насилия.

Хорошая, опытная повитуха была на вес золота. Ей хватало знаний, умений и «проворных рук» даже в самых сложных случаях – если женщина рожала первый раз поздно, имела узкий таз или ребёнок отличался богатырскими размерами. Ценным умением повитухи было и то, что она не использовала акушерские щипцы, которые нередко калечили младенцев.

Опытная повитуха без труда выполняла такие акушерские процедуры, как «поворот на ножку» при косом или поперечном расположении плода, прокалывание пузыря и извлечение последа. В этнографических заметках есть сведения, как в Пермской губернии повитухи «дунув и плюнув» останавливали кровь и заговаривали пуповину. А в Вологодской губернии, например, жили искусницы, которые обрезали пуповину «ногтём», виртуозно пережимая сосуды так, что её не приходилось завязывать.

И, конечно, каждая уважающая себя повитуха умела делать традиционное «правление новорождённого», расправляя и вытягивая руками обнаруженные при осмотре изъяны. Считалось, что умелые повитухи могли «вылепить» идеальные пропорции, чтобы рождённый человек в будущем не стал кривобоким или горбатым.

Если в городах на выбор повитухи влияла популярность (в газетах XVIII века нередко встречались рекламные объявления об услугах для рожениц), то в деревнях выбирали женщин-односельчанок - здоровых и, главное, «чистых». Повитуха должна была иметь безупречную репутацию: если замужняя, то без измен, если вдова, то без каких-либо связей с мужчинами. Если вдруг случалось, что вдовая повивальная бабка рожала, тогда её клеймили позором, незаконнорождённого отпрыска называли с презрением «бабичем», а его мать – «бабычкой». Но жизнь брала своё, и если не к кому было обращаться, кроме как к «опозоренной» повитухе, то вся деревня вышивала огромный рушник, которым опоясывалась местная церковь. Таким образом бабка избавлялась от греха и вновь считалась «чистой».

Как правило, стать повивальной бабкой могла только женщина, имеющая собственных детей, и такого возраста, в котором она уже не могла стать матерью. По царившему тогда мнению, «девица, хотя и престарелая, повитухой быть не может, да и бездетная – плохая повитуха. Какая она бабка, коли сама трудов не пытала? При ней и рожать трудно, и дети не всегда в живых будут…».

Чем больше на счету повитухи было младенческих смертей, тем сложнее ей было найти работу. Детская смертность свидетельствовала о недостаточном опыте или «тяжёлой руке» повивальной бабки. Несмотря на хорошо известные симптомы беременности, не всем врачам в те времена удавалось обнаружить у женщины «интересное положение». А вот повитухи обычно не ошибались. Ориентируясь на внешние признаки и состояние женщины, они проводили «ощупывание» и безошибочно определяли, беременна ли женщина, или «корчи в животе» и «истерические припадки» вызваны болезнью.

Обычно повитухами становились по стечению обстоятельств: так, женщина могла успешно принять несколько родов у односельчанок и заслужить репутацию «знающей», но были и такие, кто продолжал это дело «по наследству» - к примеру, бабка была повитухой и передала свои знания дочери или внучке. Обычно, выбрав одну из своих дочерей, повивальная бабка начинала с подросткового возраста готовить её к наследованию своего ремесла: такие девочки ходили с матерями на роды, помогали им, смотрели и приобретали необходимые навыки.

Хорошая повитуха не только принимала роды и облегчала страдания роженицы добрым словом или заговором, на её плечи ложилась и подготовка к родам, а также последующий уход за новорождённым. Сначала она должна была подготовить место для родов: кровать или повивальный стул в супружеской спальне (для дворянки) или баню, хлев, огороженную часть горницы (для крестьянки). Повитуха переодевала роженицу в чистую рубаху, давала выпить крещенской водицы и зажигала перед иконами свечи. Считалось, что верными средствами для ускорения родов является расстегивание ворота рубахи, снимание колец, серёг, развязывание узлов, расплетание кос роженицы. Так же отпирались все замки в доме, открывались заслоны печей и ворот: ведь если всё открыто и развязано, то и роды «развяжутся» скорее.

Подготовка к родам заключалась и в большом количестве пре

Сердечный доктор. Как Василий Образцов создал новейшую методику диагностики заболеваний.

«Лучший новогодний подарок» - так окрестили врачи всего мира доклад русского доктора Василия Парменовича Образцова, который он сделал в январе 1910 года на первом съезде русских терапевтов. Тогда профессор Киевского университета Образцов рассказал, как диагностировать инфаркт миокарда при жизни пациента. С этого дня началась история лечения этой грозной болезни.

Но и медицинская карьера Образцова тоже началась с подарка. Раздумав идти в попы, сын бедного священника из Грязовца по окончании вологодской семинарии в 1870 году решил продолжить учёбу. Однако выбор у него был невелик: из всех светских наук выпускникам семинарий позволялось изучать только медицину. Вот Образцов и решил отправиться в Петербург и там поступить в Медико-хирургическую академию. Но поскольку денег на дорогу не было, в столицу он отправился пешком. Крёстная мать, некогда выучившая маленького Васю читать и открывшая его страсть к науке, дала ему на прощание старинный петровский рубль — это и был тот самый первый подарок, подстраховка для мальчика в большом городе.

Подстраховка Василию не понадобилась — одарённый от природы удивительно острым зрением и тонким осязанием, он обладал ещё абсолютным слухом и красивым тенором, а поскольку в семинарии будущий терапевт выучил церковную службу наизусть, то на всякий праздник имел гарантированную подработку в хоре. С петровским же рублём Василий не расставался, как с талисманом.

Окончив академию и став земским доктором, Образцов с недоумением обнаружил, что в Великом Устюге, куда занесла его судьба, наука не нужна. Жители этого восьмитысячного городка имели всего три диагноза — сифилис, алкоголизм и систематическое недоедание, иногда сочетая все три их сразу. Наверное, поэтому Василий так обрадовался началу русско-турецкой войны в 1877 году, в которой он был обязан принять участие как младший врач выдвижного госпиталя.

Правда, резервный батальон на переправе в Зимнице, который Образцов обслуживал как медик, тоже не радовал разнообразием. Болгария удивила русских солдат обилием и качеством плодов, собиравшихся даже в бедных крестьянских хозяйствах. «Чего мы этих болгар освобождаем, они ж богаче нас живут?» — изумлялись русские солдаты и вкушали плоды. А затем страдали животом и становились пациентами Образцова. Были, конечно, и раненые, но по большей части то, чему учили в академии, не пригождалось. Вскоре юный доктор обнаружил, что уже не понимает содержания статей в медицинских журналах, но зато на
войне щедро платили. По завершению боевых действий Образцов впервые в жизни получил на руки тысячу рублей золотом. Поэтому в Великий Устюг он больше не вернулся, а поехал доучиваться в Германию за свой счёт.

По возвращению на Родину, защитив степень доктора медицины, Образцов решил продолжить армейскую службу в Киевском военном госпитале. Киев был избран им как крупный южный город, где люди болели не только от водки, грязи и голода. Надежды так же вселяла и близость к университету, где можно было слушать лекции и работать в лаборатории.

Но Киевский университет оказался не похож на немецкие: чужих туда пускали неохотно, даже за деньги. Госпиталь был также не похож на немецкие — там было слишком грязно. «Страшно было не воровство, а свинство, работать в таких условиях просто невозможно», - вспоминал Образцов впоследствии, а тогда высказывал подобное по прямоте своей начальнику госпиталя... Одним словом, на четвёртый год Образцов наконец всем надоел и получил предписание о переводе в Минский военный госпиталь. То есть в ссылку. И тогда перед молодым доктором встал вопрос: подчиниться, чтобы гарантировать содержание молодой жены и шестилетней дочери, или выйти в отставку и попробовать кормиться частной практикой. И Образцов избрал второе.

Оказалось, что частная практика хорошо стимулирует мысль. А ещё даёт возможность полностью сосредоточиться на работе. Именно тогда Образцовым была разработана специальная методика исследования брюшной полости - новый метод пальпации - что в те годы без особых дополнительных исследований давало возможность точно определить больной орган.

Так, однажды (это было в 1886 году) обследуя страдающего запорами 55-летнего чиновника, Василий Парменович сумел прощупать поперечную ободочную кишку. В те времена считалось, что такое возможно только в патологических случаях. Устанавливать местонахождение внутренних органов, а тем более различать, который из них болит, не умели. Склифосовский на вопрос о диагнозе отвечал «воспаление (опухоль) брюшной полости», и только при операции выяснялось, что это — аппендицит, колит или рак тонкого кишечника.

Образцов же довёл пальпацию до совершенства: он научился прощупывать практически любой орган брюшной полости. От больных в его маленькой частной клинике не было отбоя. Вскоре Василий Парменович обзавёлся дорогим выездом, купил поместье в деревне, роскошный дом и оборудовал свою больницу и лабораторию по новейшему слову техники. А в 1893 году его пригласили в Киевский университет, в котором oн проработал до конца своих дней, заведуя терапевтической клиникой медицинского факультета.

Образцов с невероятной точностью ставил диагнозы, а вот лечить, как сам признавался, он не любил. За это коллеги прозвали его «терапевтом-нигилистом». Понимая, как мало помогали тогдашние лекарства, Василий Парменович редко направлял пациентов к аптекарю, делая ставку на физиотерапию, диету и особенно на хирургию. Ни один консилиум перед серьёзной операцией в Киеве не обходился без Образцова. Иногда он просто молчал или говорил: «Не знаю, братцы! Не могу сказать» Но уж если выносил суждение, то ошибался редко.

Его диагнозы были шедеврами. Так, однажды он предположил, что очередное «воспаление брюшной полости» у пожилой дамы было вызвано каловым камнем величиной с горошину в просвете аппендикса. И это полностью подтвердила операция. В наши дни такая точность не всегда достигается даже с использованием рентгена.

Образцов был настолько талантливым диагностом, что говорили так: если бы он больше ничего не сделал, кроме разработки метода глубокой пальпации, то лишь благодаря этому вошёл бы в историю медицины и всего человечества. Но в конце ХIХ столетия его не только не поддерживали, но даже откровенно высмеивали. Метод диагностики, разработанный Образцовым поначалу вызвал скептические высказывания в медицинской печати, ведь медицина того времени утверждала, что прощупать желудок или кишечник невозможно и считала это выдумкой, которая граничит с шарлатанством.

Один из киевских профессоров тогда заявил: «Ну, знаете, я думал, что Образцов чудак, а он совсем идиот. Говорит, что можно прощупать кишечник!» Однако диагноз, устанавливаемый Образцовым, почти всегда подтверждался при операции или разрезе.

Но всего этого Образцову было мало. Он стремился описать новые формы болезней, для чего нужна была целая больница пациентов и студенты-помощники. С больницей всё получилось: частная практика за два года так прославила его, что городская дума пригласила Образцова заведовать терапевтическим отделением Александровской больницы. Но к студентам министр народного просвещения Делянов Образцова не подпускал.

Министр был из тех людей, кто желает всё контролировать, каждое назначение он подписывал лично и требовал полицейское дело на любого преподавателя в самой дальней точке Империи. Оказалось, что 10 лет назад в Великом Устюге Образцов сочувствовал агитаторам, которые «ходили в народ» (а им сочувствовал любой интеллигентный человек, заброшенный в Великий Устюг). Кто знает, как долго ещё бы не научились диагностировать инфаркт, если бы в один из дней не заболел животом командующий войсками Киевского военного округа генерал Драгомиров. Он знал Образцова ещё с войны, где они вместе «спивали» на переправе в Зимнице. Образцов умело и быстро вылечил его, а Драгомиров поручился за политическую благонадёжность своего врача.

Ждать от Университета предложения возглавить кафедру частной патологии и терапии Образцову долго не пришлось - вскоре он набрал свою «команду мечты» и начал работать. А проверял годность студента доктор очень просто: один раз показав пальпацию органов брюшной полости, он приглашал кандидата к постели другого пациента и предлагал ему стул.

Большинство садились так, что прощупывать было несподручно, и отбраковывались. Первым сделал всё правильно будущий «капитан команды» Николай Дмитриевич Стражеско, который отличался особой ловкостью. Однажды, гуляя по Новоелизаветинской улице, в последний момент он сумел выхватить из-под колёс экипажа молоденькую гимназистку. Как следует разглядев девушку, Николай нашёл её красавицей да и влюбился. Вот только ни имени, ни адреса он не спросил. Три года безрезультатно фланировал Стражеско по Новоелизаветинской улице в надежде увидеть её, но гимназистка всё не появлялась. Когда же улица стала Пушкинской, а Стражеско приняли в команду к Образцову и пригласили к нему домой в гости, оказалось, что гимназистка эта - Наталья, дочь Василия Парменовича. А вскоре Стражеско стал зятем своего учителя. Вместе они оборудовали Александровскую больницу на средства Образцова от частной практики и начали охоту на сердечные патологии.

В декабре 1899 года в их больницу привезли первого пациента, у которого они сумели при жизни диагностировать инфаркт. Это был 49-летний инкассатор артели. Его тошнило, знобило и мучила отдающая в левую руку боль в грудине. Интерн Стражеско предположил, что у больного «ревматизм грудины» и тихонько пробормотал: «А не есть ли это закупорка венечных сосудов сердца?» (коронарных артерий). Образцов обернулся к нему и произнёс: «Вероятно, Вы правы». Когда больной через трое суток умер, патологоанатом подтвердил диагноз.

Следующий случай уже скоро - в то время Образцов отправился в Вену, где на съезде немецких терапевтов рассказывал, как различать колит и энтерит, и больного наблюдал один Стражеско. 57-летний железнодорожник Иван Пышкин, огромного роста и очень тучный, поднимаясь по лестнице, вдруг почувствовал сильную о

18 мая 1868 года родился Николай Александрович Романов (будущий российский император Николай II). 

По традиции Николай получил домашнее образование, соответствующее курсу гимназии. 
Николай служил младшим офицером Преображенского полка, в 1892 году произведен в полковники. В это же время отец (Александр III) готовит его к управлению государством, вводит в курс дел, приглашает на заседания Государственного совета и Кабинета Министров. В 1894 году Николай обвенчался с немецкой принцессой Алисой Гессенской, получившей при крещении в православие имя Александры Федоровны. У них родились четыре дочери и один сын. 

26 мая 1896 года состоялась коронация Николая II. А 30 мая на народных гуляниях на Ходынском поле, организованных в честь коронации, произошла давка, которая сопровождалась гибелью большого количества людей из-за массовых скоплений народа. За это, а также за расстрел мирной демонстрации в январе 1905 года Николай получил прозвище «Кровавый».

Царствование Николая II пришлось на пору бурного экономического развития России и роста социально-политических противоречий, вылившихся в смуту 1905–1907 годов и революцию 1917 года. Во внешней политике Россия продолжала экспансию на восток, участвовала в блоках европейских держав, войне с Японией и Первой мировой войне.

При Николае II в 1897 году была впервые проведена всеобщая перепись населения России, сельскохозяйственные реформы с разрушением крестьянской общины (их автором был премьер-министр П.А. Столыпин), впервые созван выборный законодательный орган – Государственная Дума.

После Февральской революции 1917 года Николай II отрекся от престола, и вскоре в России началась гражданская война. Николай был арестован, сначала находился в Сибири. Когда к власти пришли большевики, он был отправлен на Урал и расстрелян в Ипатьевском доме в Екатеринбурге вместе со всей своей семьей 17 июля 1918 года.

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

17 мая 1820 года родился Сергей Соловьев - русский историк, академик.

Сергей Михайлович Соловьёв родился в Москве, в семье священника. Историю Сергей полюбил с детства, также очень увлекался описанием путешествий.

В 1842 году он окончил Московский университет. В студенческой среде выделялся особым прилежанием и начитанностью. Во время учебы Соловьёв работал под руководством М.П. Погодина. Маститый профессор вскоре увидел в молодом студенте большие научные способности, разрешил ему пользоваться своей богатой библиотекой и собранием древних рукописей, представил его университетскому начальству как своего лучшего ученика.

В 1842-1844 годах Соловьёв жил за границей, будучи домашним учителем детей графа А.П. Строганова. Там он слушал лекции выдающихся ученых - Ф.Гизо и Ж.Мишле в Париже, К.Риттера и Л.Ранке в Берлине, Ф.Шлоссера в Гейдельберге, посещал торжественные заседания Французской академии. Вернувшись в Москву, приступил к сдаче магистерских экзаменов.

В 1846 году Соловьёв закончил рукопись докторской диссертации на тему «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома», год спустя она была опубликована и успешно защищена, а он стал профессором Московского университета.

В 1864-70-х годах Соловьёв занимал должность декана историко-филологического факультета, а затем в течении семи лет был ректором Московского университета. В последние годы жизни Сергей Михайлович возглавлял Московское общество истории и древностей российских, а также был директором Оружейной палаты.

Главным делом жизни Соловьёва явилось создание огромнейшего труда под названием «История России с древнейших времен», который принес историку в дальнейшем всероссийскую и европейскую известность. В 1851 году вышел первый том труда. Всего же было написано 29 томов: каждый год выходило по одному тому (последний, 29-й, вышел посмертно).

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

В 1920-века годы Париж был наводнён русскими эмигрантами. Бывшим аристократам приходилось приспосабливаться к новым реалиям жизни. Среди них оказался и князь Феликс Юсупов с женой Ириной Александровной, племянницей Николая II.

Юсуповым тоже были нужны новые источники дохода, поэтому в 1924 году они решили открыть дом моды. И дали ему название «ИРФЕ» — по первым двум буквам своих имён.

Пробный показ состоялся в «Ритце» и произвёл фурор. Наряды нового дома моды пользовались большим успехом. В журналах печатались хвалебные статьи, да и сама чета Юсуповых притягивала к себе не меньше внимания, чем их изысканные наряды. Покупатели мечтали хоть одним глазком взглянуть на знаменитого эпатажного русского князя и племянницу императора.

Царственная супруга Феликса, княгиня Ирина Александровна, принимала непосредственное участие в жизни дома мода — она фотографировалась для различных журналов в платьях дома «ИРФЕ». Красота княгини была поразительна. Хрупкая, эфемерная, она была похожа на прекрасную куколку. Про неё говорили, что её лицо не имело возраста.

Ирина Александровна сама занималась подбором манекенщиц и приглашала своих приятельниц, в числе которых были княжны и графини. Легко представить, какой фурор в Европе произвёл новый дом моды, в котором работали русские аристократы с безупречным вкусом!

К сожалению, в 1931 году дом «ИРФЕ» был закрыт. Этому, в том числе, поспособствовала Великая Депрессия в Америке, ведь главными клиентами Юсуповых были американки.

Однако дело Юсуповых обрело вторую жизнь. В 2008 году дом «ИРФЕ» вновь распахнул свои двери благодаря русской модели Ольги Сорокиной. Это произошло с разрешения внучки Феликса Юсупова, Ксении Николаевны.

Интересно бывает заглянуть в дневники и переписки современников и персон, живших до нас. В нашем паблике мы по крупицам собираем дневниковые записи и архивы российской императорской семьи и их современников. Подписывайтесь, чтобы не потерять Записки Романовых

Поэт, игрок и бизнесмен. Как Николай Некрасов сколотил состояние благодаря своим талантам.

Шестнадцатилетний Николаша в тот день думал, что это его последний день в этом бренном мире. Стояла промозглая и сырая северная осень, ветер дул, как это всегда бывает в Петербурге, со всех четырёх сторон.

Мыкаясь по городу в безуспешных поисках заработка, он тогда задолжал хозяину, у которого снимал угол, и был изгнан на улицу, да ещё и без вещей (оставил их как залог). Николаша целый день бродил по улицам, кутаясь в тонкую шинель, смертельно устал и сел прямо на тротуар - пропадать. И тут над ухом прозвенел тоненький голосок: «Подайте Христа ради!» И тут же другой, взрослый голос перебил: «Что ты, Ванька, не видишь разве, нет ничего у горемычного, он и сам-то к утру окоченеет. Эй, мил человек! Пойдём-ка с нами! Окоченеешь, говорю! Пойдем, не бойсь, не обидим».

Не в том положении был Николаша, чтобы чего-то бояться. В ночлежке на Васильевском острове, куда его привели, его напоили водкой и уложили спать. Какая-то старуха молча подсунула ему под голову тощую подушку и укрыла грязным, но тёплым тулупом. «Хорошо, - подумал он. - Значит, ещё поживу, да многих переживу...» То был будущий поэт русской литературы, «певец страданий и скорби, бедности и лишений» Николай Некрасов.

В столь отчаянном положении Некрасов оказался не по природной бедности, а по воле отца, за непослушание. Алексей Сергеевич — бывший адъютант князя Витгенштейна — желал для сына военной карьеры и отпустил его из фамильного Грешнёво в Петербург поступать в кадетский корпус, а тот возьми да и нарушь волю отца, собравшись вместо этого в университет. Нравом Некрасов-старший был крут и отношения с сыном прервал, отказав заодно и в деньгах.

Горевать о потере наследства Николаю, впрочем, не приходилось. Состояние семьи было невелико, хотя прапрадед, сибирский воевода, был когда-то несметно богат. «Семь тысяч душ проиграл в карты, — рассказывал о славном предке отец, — а твой прадед — две тысячи. Потом ещё тысячу проиграл твой дед, а мне проигрывать было уже нечего, хотя в карточки поиграть тоже люблю». Эта любовь - поиграть в карточки - передалась и Николаю.

У отца было всего душ сорок, и главным делом его жизни стала растянувшаяся на десятилетия тяжба с собственной сестрой за… ещё одну крестьянскую душу. Алексей Сергеевич вообще сутяжничал много и изворотливо. Так что первый «литературный опыт» Николай приобрёл, составляя для отца исковые бумаги. Впрочем, втайне от всех юноша и романтические стихи пописывал, и даже баллады. К 16-ти годам таковых накопилась целая тетрадка.

Оказавшись в Петербурге, Некрасов о ней вспомнил и отправился в редакцию журнала «Сын отечества». К начинающему поэту там отнеслись снисходительно даже кое-что напечатали. Гонорар, правда, заплатили маленький, но Некрасов так вдохновился, что на последние свои деньги издал небольшим тиражом тоненький сборник. Ни одного экземпляра, правда, никто не купил, и Николаше пришлось потратить оставшиеся на пропитание гроши на то, чтобы скупить этот небольшой тираж и собственноручно его уничтожить.

Вскоре после этого он и оказался на улице, а затем в нищенской ночлежке. Пробыл он там, конечно, недолго, с деньгами кое-как выкрутился. Про университет, правда, пришлось забыть – Некрасов туда просто не поступил. Дело в том, что он окончил всего только четыре класса гимназии, а потом отец его забрал. Недостаток образования сказался, и, сделав два неудачных штурма, Николай отступился. К сочинению стихов он тоже, казалось, совершенно охладел. Зато стал писать: газетные заметки, рекламные объявления, фельетоны и даже водевили. Это позволило Некрасову снимать комнату и не голодать, хотя бы хлеб был всегда. К счастью для него, рядом с домом, где он жил, был ресторан - там разрешалось ничего не заказывать, а просто сидеть и читать газеты. «Возьмешь, бывало, для виду газету, а сам пододвинешь к себе тарелку с хлебом и потихоньку ешь», — вспоминал Некрасов.

По-настоящему Некрасову повезло, когда он сумел пробиться в самый популярный в России журнал «Отечественные записки» и ознакомиться с трудившимся там Белинским и всем цветом отечественной словесности. Позже это приведёт к тому, что Некрасов сам станет издавать альманахи с участием знаменитых писателей. Тот же Белинский, строгий критик, но добрая душа, уломает литераторов дать «нуждающемуся собрату» по повести, стихотворению или рассказу бесплатно, чтоб помочь выбраться из затруднительного материального положения. И пусть корифеи ничего по-настоящему стоящего Некрасову не подарили (Тургенев, например, отделался не слишком удачной по его меркам поэмой «Помещик»), зато в некрасовском сборнике дебютировал начинающий писатель Достоевский с повестью «Бедные люди», которая произвела настоящий фурор.

Но мечтал Некрасов вовсе не об альманахе, а о самом что ни на есть настоящем литературном журнале! Но где же взять столько денег, чтобы начать такое дело? И тут снова как нельзя кстати оказался Белинский, познакомивший Некрасова с писателем и журналистом Иваном Панаевым, недавно получившим большое наследство. В итоге Панаев вложил в дело 35 тысяч рублей, Белинский — своё прославленное имя, а Некрасов — деловые способности. И, кажется, именно этот вклад оказался самым ценным! Не прошло и года, как его журнал «Современник» в пух и прах разбил своего главного конкурента - «Отечественные записки». Сам Тургенев считал за честь печататься у Некрасова!

После первого неудавшегося стихотворного опыта снова писать стихи Некрасов стал нескоро. Точнее — через шесть лет. И первым делом — любовные, что было неспроста: он тогда как раз познакомился с женой своего будущего компаньона Ивана Панаева. Некрасову было 22 года, Панаевой — 23. Маленькая, изящная брюнетка со смуглой кожей, нежным румянцем и выразительными, очень яркими чёрными глазами была родом из семьи актёров и в 18 лет выскочила замуж за Панаева, переводившего на русский язык «Отелло» для бенефиса её отца. Однако очень скоро выяснилось, что для семейной жизни Иван Иванович совершенно не годится. Панаев перестал интересоваться женой сразу после медового месяца, влюбившись на маскараде в таинственную незнакомку. Легкомыслием он отличался просто феноменальным, так же как и добродушием. А ещё он был страшно увлечён собственной внешностью. Когда у Авдотьи умерла сестра, Панаев не дал ей побыть с осиротевшими племянниками и потащил в Москву.

Там намечалось какое-то важное для него мероприятие, для которого он накануне пошил на заказ модный сюртук и шляпу. Из Москвы Иван, впрочем, скоро упорхнул за очередной юбкой, бросив жену одну. Остаётся только удивляться, что целых восемь лет Авдотья хранила ему верность, ведь за ней самой пытались ухаживать многие мужчины. Например, в «Современнике» ею были одержимы сразу двое: Достоевский и Некрасов. Но оба были отвергнуты: Достоевский смирился, а Некрасов повёл неотступную осаду, растянувшуюся на целых пять лет, и в конце концов Авдотья сдалась. Многие её выбору удивлялись: Панаев хоть и вертопрах, но всё же образованный и светский человек, а Некрасов — тщедушный, угрюмый провинциал и совсем без образования. Зато по масштабу личности и по таланту сравнение явно выходило в пользу Николая Алексеевича — и Панаева это поняла одной из первых.

И вот Некрасов был вознаграждён — Авдотья Яковлевна сделалась ему вернейшей и полезнейшей подругой. Великосветская с аристократами и дружественно-простая с семинаристами (недаром выросла в актёрской семье!), она дружила со всеми, в ком нуждался Некрасов, и тем удерживала их подле него. Она наравне с ним читала рукописи и сверяла корректуры, а в трудные для «Современника» времена сочиняла в соавторстве с Некрасовым великосветские романы. И пускай формально она была чужой женой (такие уж были времена!), не прервавшей отношений с официальным супругом, Некрасов по сравнению с коллегами «по цеху» находился ещё в завидном положении: Авдотья Яковлевна ему не изменяла, а разве что слишком часто закатывала истерики. Впрочем, в этом смысле Некрасов и сам был хорош. И, может быть, свои лучшие стихи он написал именно о ссорах с Панаевой. Например, вот это: «Мы с тобой бестолковые люди: что минута, то вспышка готова, облегченье взволнованной груди, неразумное резкое слово…»

Что же касается официального мужа, то он даже был признателен Некрасову за то, что тот избавил его от такой помехи, как жена. Разводиться было делом хлопотным, да и без скандала не обошлось бы. Решили ради соблюдения приличий поселиться в соседних квартирах на одном этаже: Николай и Авдотья в одной половине, Панаев — в другой.

Номинальный редактор журнала, истинным главой которого был Некрасов, номинальный муж некрасовской жены, номинальный отец некрасовских детей (их было двое, оба умерли в младенчестве и похоронены под фамилией Панаевы)… Даже фамильная карета Панаева как-то ненароком перешла в полное распоряжение Некрасова. Для того чтобы вынести всё это, нужно было иметь поистине панаевское легкомыслие!

К этому времени Некрасов уже успел прогреметь как поэт, нащупав настоящую золотую жилу: стихи, как тогда говорили, «с направлением». То есть о народной доле. Примерно на том же, только в прозе, в Европе сделали себе славу Диккенс и Гюго. А в России начиная с 1840-х годов не было темы актуальнее «крестьянской» — необходимость перемен просто витала в воздухе. Некрасов, выросший в небольшом провинциальном имении, игравший когда-то с крепостными мальчишками, знал эту область весьма неплохо. А печатался он, естественно, в «Современнике». Журнал этот процветал, и необычное семейство жило роскошно. Наняли добрый взвод лакеев, поваров, егерей, выписывали из Англии ружья и охотничьих собак, завели рысаков, арендовали прелестную дачу в Ораниенбауме, устраивали роскошные обеды и вечера, тратили не считая. Особенно Авдотья Панаева — большая ценительница нарядов и драгоценностей. С некоторых пор Некрасов сделался членом аристократического Английского клуба и там чуть ли не каждый день сражался с сильными мира сего за карточным столом. Николай Алексеевич обладал феноменальной памятью (

«Вымой передызьё-то и косьё собери». Как раньше жили и как разговаривали крестьяне Русского Севера.

С размытых временем пожелтевших чёрно-белых снимков глядят на нас и молодые парни, и седобородые мужики, и девицы в нарядных утеплённых одеждах - словно вопрошают: как вы там поживаете, потомки? Робите? Этим фотографиям уже более 100 лет и на них жители деревни Пылемы, основанной пять веков назад на высоком берегу реки Мезени. Поморы. Жители русского севера.

Их предки пришли сюда ещё в XIV веке — но не на безлюдные земли, а на территорию финно-угорских племён (в частности, вепсов и карелов), которые обитали в этих местах до славян и сыграли большую роль в формировании новой этнокультурной общности. Живущим «по морю» - этим обитателям беломорского побережья удалось создать и надолго сохранить свою уникальную народную культуру (до них не добрались татаро-монголы, и крепостное право на севере не прижилось), а так же свободолюбивый характер и бытовые обычаи, делающие их непохожими на жителей других регионов России.

По самой распространённой версии, корни поморов из Великого Новгорода. Этот русский город в давние времена владел землями на севере и соперничал с Москвой за лидерство. По мнению поморского этнографа Ивана Дурова, первыми жителями Беломорья были саамы (лопари), которых вытеснили финны, тех, в свою очередь, шведы, карелы, а с XIV века здесь установилось господство новгородцев. Они «предвидели в девственном крае далёкого сурового и студёного Белого моря богатую для себя поживу и зверем, и рыбою, и солью», - пишет он. Так и было: новгородцы оставляли свою малоурожайную землю и шли на север, к богатым ресурсами лесам и водоёмам, которые не только давали переселенцам материал для строительства домов, одежду и пищу, но и способствовали развитию торговли уникальными товарами. Новгородцы принесли на Север свои законы и порядки, но при этом присматривались к местному населению, перенимая лучшие практики хозяйствования.

Поморы или поморцы (так они стали себя называть) успешно занимались охотничьим промыслом (край был богат пушниной), рыболовством, судостроением, солеварением и добычей жемчуга. А поселения, основанные в то время колонистами, присутствуют на карте до сих пор: это и Сумский Посад (1436 год), и Варзуга (1466-й), и Умба (1466-й), и многие другие.

Самым ранним типом поселений Севера был погост - в нём строился храмовый комплекс или церковь, проводились мирские сходы, сюда приезжали торговцы. Как правило, поселения располагались не в одиночку, а группами - возле озера, реки, полуострова или какого-либо иного естественного объекта. Вообще же, русский Север, по сути, был узкой заселённой полосой вдоль моря, озер и рек, ведь такое расположение позволяло ходить на промысел (рыбный, за морским зверем), а система рек и озёр становилась неотъемлемой частью транспортных путей. Для заготовки дров и сена использовались особые летние поселения, расположенные на дальних крестьянских лугах (пожнях).

Пока Петр I не прорубил «окно в Европу» через Балтийское море, этим «окном» было Поморье. Поморы предлагали ржаную муку, лён, масло, а европейцы - свою морскую рыбу, кофе, чай, модные ткани, украшения. Заграничные товары поморы отправляли дальше по России уже по Северной Двине из Архангельска. Дело было прибыльным, поэтому семьи поморских рыбаков могли позволить себе хорошие дома, одежду и бытовые приборы, недоступные в других регионах страны. До сих пор в некоторых музеях сохранились головные уборы поморских замужних женщин - повойники, расшитые золотыми нитями и жемчугом. У поморов считалось - «чем краше жонка, тем путнее мужик».

«Брус, глаголь, два кошеля» - так мог бы называться фильм Гая Ричи, родись он на Русском Севере, но режиссёр - англичанин, а так назывались жилые дома поморов. Основным материалом для них было дерево: такие дома органично вписывались в природный ансамбль, дополняя его. Разнообразие жилых построек на Севере очень велико, но их главная, уникальная особенность - объединение жилой и хозяйственной частей в одно сооружение — дом-двор. Такие дома обычно вмещали несколько изб (от 4 до 6), в них жили семьи, объединённые родством, и именно поэтому северные дома принято считать родовыми гнёздами.

Хозяйственная часть дома вмещала конюшни, хлева, сеновалы, навесы для инвентаря и колодцы. В условиях долгих и холодных зим такой дом позволял выполнять большинство хозяйственных работ, не опасаясь суровой стихии. От того, как были расположены жилая и хозяйственная части, зависел архитектурный тип дома: брус, глаголь или кошель. Последние - были огромны и впечатляли не только своей монументальностью, но и красотой замысловатых резных узоров.

Общество Русского Севера — это пример гендерно равной модели общежития среди прочих сообществ Руси. Здесь муж и жена грамотно распределяли обязанности — жили вупряг (наравне). На период ожидания мужа с промысла женщина оставалась полноправной домоправительницей и главой всей семьи, её так и кликали — большухой. Поморские женщины ревностно относились к своему статусу и слово «баба» считали оскорбительным. «Бабами сваи забивают, - скажет вам поморец, - а у нас жонки». Вообще же, жизнь на Русском Севере требовала особого отношения к семейному укладу: поморы считали (и считают до сих пор) семью «высшей ценностью и олицетворением жизни согласной».

Питались северные крестьяне здоровой, но главное, разнообразной пищей: рацион их преимущественно состоял из рыбы, ягод, грибов и квашеного молока. К тому же поморы совершенно не зависели от урожая на регулярной пашне, как крестьяне других регионов Руси, и потому хлеб не был ключевой составляющей рациона и заменялся пихтовой и сосновой корой или болотными растениями. Основная причина, по которой крестьяне других регионов России не знали о полезных свойствах такого продукта, — практически полное отсутствие в Южной России болот. Однако зачастую путешественники, бывавшие в северных губерниях, расценивали эту практику или как признак дикости, или как свидетельство крайней нужды. На самом же деле использование дикорастущих хлебозаменителей было широко распространено среди всего населения: от нищих безземельных крестьян до обеспеченных горожан. Кстати, исландский мох также играл роль хлебозаменителя. Он горький на вкус и требует особого приготовления. Однако его употребление было сертифицировано и рекомендовано государством.

Кроме ягод и грибов, которых на Севере в определённое время года всегда в изобилии, следует упомянуть и сосновый сок, то есть молодой весенний сосновый луб: «Сок сочить ходят в лес не только дети, но и взрослые; это обыкновенно бывает лишь раз в год весной. Соком называются длинные ленты луба, который сдирают с молодых сосен; для этого сосенку срубают в комле и снимают с неё верхнюю кору, затем срезывают слой луба длинными полосами, которые складывают в туес. Сок не бывает всегда одинаково сладок, в сухие годы он смолист и горек, в мокрые водянистее и сахаристее» (Потанин Г.Н. «Никольский уезд и его жители» 1876 г.).

Обычный обед помора состоял, например, из ухи из трески, редьки с квасом, солёных груздей и волнух, хлеба (из векхи и толокна) и брусники - на десерт. Поморская кухня строилась, разумеется, вокруг рыбы, как вокруг рыбного промысла строилась изначально вся поморская жизнь. Поморы сами себя охотно называли «трескоедами». В поморской среде считалось, что треска, в отличие от сёмги и другой рыбы, никогда не приедается, и есть её можно хоть каждый день. А ещё поморы, единственными среди всех русских, переняли финский обычай соединять в одном блюде рыбу с молоком.

Поморы также включали в свой рацион и овёс, и ячмень, а так же много брюквы и ягод. Овёс употреблялся в виде холодных щей (жидкой кашицы из овса) и киселя; капусту ели пареную, поэтому местное население не было знакомо с квашеной капустой и кислыми щами. Ячмень шёл на хлеб и пироги. В непостные дни употреблялось мясо и кислое молоко (творог, свёрнутый из молока посредством нагревания), но мясо ели редко, на столе его часто заменяла летятина (дичь). Перец и лук — были единственными приправами на столе помора, а воскресный чай — удовольствие для богатых.

Когда заходит речь об отсутствии в Поморье крепостного права, сторонники критического взгляда просят уточнить терминологию. Дело в том, что на Севере отсутствовали помещичьи вотчины, но местные жители всё же являлись государевыми или монастырскими тяглецами, а не вольными гражданами, которые могли гулять, где хотят. Например, Ломоносову, чтобы отправиться из Холмогоров в Москву, пришлось получить паспорт, а когда он истёк, будущий великий учёный некоторое время числился «беглым», как обычный крестьянин, сбежавший от барина.

Также критике подвергаются и сведения о всеобщей грамотности поморов: ведь жители Русского Севера старались запоминать наизусть былины и сказы, потому что не могли их записать. Однако многие историки считают, что обитатели беломорского побережья были грамотны чуть ли не поголовно. Язык, на котором они общались, называется «помóрьска говóря». Существуют поморско-русские словари и даже литература на «говóри», правда, не дошедшая из глубины веков, а появившаяся за последнее столетие. Интересно, что у поморов сложился и свой особенный северный говор, который современный русский человек понял бы с большим трудом. Например, баркас они называли «карбасом», косу серпообразный формы - «горбушей», а про умершего человека говорили - «море взяло».

Кроме того, у поморов был отдельный язык для общения с норвежцами - руссенорск (другое название - Moja på tvoja), который сложился к XVIII веку. До нас дошло около 400 записанных фраз, как латиницей, так и кириллицей. Например, такие как «drasvi» - «здравствуй», «kak sprek?» - «что ты говоришь?», «kak pris?» - «какая цена?» Как отмечают филологи, количество русских и норвежских слов в этом языке было примерно одинаково, что говорит о том, что обе стороны были равноправными партнёрами. Язык фактически исчез после Октябрьской революции 1917 года, когда свободные контакты поморов с норвежцами прекратились.

Кроме своего языка, помор

Длинноволосый деревенский мужик с утиным носом и громадными ручищами, в сапогах, косоворотке и нелепой широкополой шляпе. Но эти глаза, затмевающие даже синеву неба, – какая женщина тут устоит... Одного взгляда Максима Горького хватило, чтобы первая красавица Москвы сдалась в плен его обаяния.

Противоположности сходятся. Вот Мария Андреева, талантливая актриса, с детства росшая в атмосфере театрального искусства, с первого взгляда влюбилась в выходца из народных низов, тогда еще только восходившего на вершину славы.

Союз Марии Андреевой и Максима Горького оказался на удивление долгим и гармоничным, несмотря на то, что в итоге распался.

Марией Федоровной Андреевой-Желябужской восторгались еще со времен Александре III. Позже, наряду со Станиславским и Немировичем-Данченко, своими близкими друзьями, она стала основательницей и главной актрисой Московского Художественного Театра. Андреева была знакома с Луначарским и Лениным.

Константин Сергеевич называл Марию «полезной актрисой», так как она помимо того, что была талантлива, но и умело привлекала деньги меценатов. Ее имя вызывало разноречивые эмоции – от восхищения и преклонения до ненависти и презрения. Но только не равнодушие. На сцене она блистала красотой, благородной грацией и неповторимым голосом.

В жизни она слыла кокеткой и охотницей за материальными благами. Марию обожали и ревновали. Из ее туфельки пили вино, целовали подол ее платья. Говорят, что один из ее поклонников кавказской национальности на глазах у всех съел хрустальный бокал, к которому актриса прикладывалась губами. Эту прекрасную женщину носили на руках выдающиеся личности истории. Но все в жизни Андреевой перевернулось, когда она встретилась со знаменитым писателем.

Такого мирового признания и прижизненной славы не знал ни один писатель. В его честь называли города, улицы, учебные заведения. Русский прозаик и драматург был несколько раз номинирован на Нобелевскую премию. В Советском Союзе он был самым издаваемым писателем. Ранний поход «в люди» и знакомство со дном жизни позитивно повлияли на его творчество.

Алексей Пешков (подлинное имя писателя) рано заразился вирусом социализма и стал одним из идеологов и спонсоров революционных идей. Именно встреча с актрисой Андреевой побудила Иегудиила Хламиду (второй псевдоним Пешкова) вступить в ленинскую партию.

Познакомил двух знаменитостей Антон Павлович Чехов. Это было после спектакаля «Гедда Габлер», сыграв в коем главную роль, Мария Федоровна вызвала настоящий фуррор. «Вы, черт знает, как великолепно играете», – сказал ей тогда Горький. То ли очаровательная грубость бывшего пекаря, то ли его странная одежда заставили богиню сцены обернуться. «Вдруг из-за длинных ресниц глянули голубые глаза, – вспомнит после Андреева. – Губы тронулись нежной детской улыбкой, показалось мне его лицо красивее красивого, и радостью екнуло сердце».

Несмотря на то, что Мария и Максим на тот момент не были свободны, они начали жить вместе. Горький оставил жену с детьми, но продолжал заботиться о них и поддерживать дружеские отношения с их матерью. Андреева тоже оставила детей, а затем и сцену, чтобы всегда находиться рядом с любимым человеком. Станиславский в ответ на известие о ее уходе из театра позже напишет: «Я заранее оплакиваю ваше будущее». Великий режиссер был прав, предсказав, какая уготова жизнь Марии Желябужской-Андреевой.

Пара жила в гражданском браке. По тем временам это считалось непристойным, но свет не осуждал влюбленных. Да и сама актриса всегда подписывалась Марией Пешковой. Однако, такое положение вещей иногда доставляло неприятности за границей, например, регистрация в отелях. Известно, что в Америке у Горького, который называл Андрееву своей супругой, как у двоеженца (с первой женой Екатериной Павловной Пешковой он не состоял в разводе) возникли разногласия с властями.

Но их счастья ничто не омрачало, – они не только испытывали страстные чувства друг к другу, а были соратниками, близкими по духу людьми, которыми их сделала грядущая революция. Андреева становится секретарем Горького, именует мужчину «мой милый ангел», он ее – «благородная Маруся» и «прекрасный друг». Детей у гражданских супругов так и не появилось. Наверное, причиной тому послужила занятость общественной деятельностью. Хотя современники поговаривали, что Андреева находилась в положении, но в 1905 г. во процессе репетиции провалилась в люк под сценой и утратила ребенка.

Десятилетняя совместная жизнь актрисы и писателя – и в России, и на Капри – была безмятежной. Единственной причиной для разногласий у них была персона Ленина, восторг к которому Горького, именовавшего вождя «дворянчиком», позже поменялось на довольно критическое, а Андреева пролетарского вождя боготворила. Владимир Ильич тоже был неравнодушен к черноглазой красавице. Называл ее «товарищ Феномен» и иногда поручал какое-то дело именно ей, а не «тяжелому на подъем Алексею Максимовичу».

Увлекшись идеями большевизма, Мария Федоровна постоянно добывала у меценатов и своих поклонников огромные средства для дела революции. Одним из самых рьяных спонсоров актрисы был миллионер и ее бывший любовник Савва Морозов. Когда он застрелился (или был застрелен большивиками), то оставил чек на 100 тыс. рублей Андреевой. 40 она взяла себе, 60 отдала на нужды партии.

Охлаждение супружеских отношений между Андреевой и Горьким произошло не только по причине политических разногласий. Писатель, идеализировавший мечты о «новых людях», пытался нарисовать их романтический образ в своих произведениях. Он, в конечном итоге, не принял революцию, был поражён её беспощадной жестокостью. Несмотря на его личное заступничество перед Лениным, были расстреляны великий князь Павел Александрович и поэт Николай Гумилев.

К личному разрыву с Андреевой привел тот факт, что писатель, будучи натурой страстной, заинтересовался супругой своего товарища, и та родила от Горького дочку, точную копию Алексея Максимовича. Некоторое время Мария Федоровна еще жила в квартире Горького, но их отношения все больше становились похожими на тлеющие угли. Она уже более не выходила на театральные подмостки, хотя оставалась такой же красавицей, как ее изобразил Репин. Покинутая, с огромным нерастраченным талантом и океаном всепрощения. Не зря говорят, что великая актриса послужила прототипом булгаковской Маргариты.

Выступая с воспоминаниями о своей преданной, но трагичной любви, Андреева призналась: «Я была неправа, что покинула его. Я поступила как женщина, а надо было поступить иначе: это всё-таки был Горький».

На фото: Мария Андреева и Максим Горький. Слева — сын Андреевой Юрий Желябужский, 1905 год.

Приглашаем в наш новый паблик, где мы каждый день публикуем душевные стихи и прозу, а также интересные истории из жизни поэтов и писателей. Подписывайтесь, чтобы не потерять Поэзия души

16 мая 1826 года умерла Елизавета Алексеевна - русская императрица, супруга Александра I.

Елизавета Алексеевна (урождённая Луиза Мария Августа Баденская, нем. Louise Marie Auguste von Baden), будущая русская императрица, супруга Александра I, родилась 24 января 1779 года Карлсруэ. Она - старшая дочь маркграфа баден-дурлахского Карла-Людвига.

В октябре 1792 года прибыла ко двору Петербурга вместе с младшей сестрой – Екатерина II в ту пору искала невесту любимому внуку Александру. Выбор пал на старшую сестру.

28 сентября 1793 состоялось бракосочетание. Новобрачные были совсем юными – Александру было 16 лет, Елизавете Алексеевне – 14. Привязанность Александра к супруге вскоре сменилась равнодушием, что сильно подействовало на Елизавету Алексеевну, любившую его искренне и глубоко.

Она была скромна, много читала, имела особенную склонность к изучению языков. Ее талантом был особый дар рассказывать – император Александр I отмечал, что, не имея времени много читать, он обязан императрице сведениями обо всем, что появлялось любопытного.

Елизавета Алексеевна родила двух дочерей – Марию (1799–1800) и Елизавету (1806–1808), которые рано умерли. Отказавшись от внешних почестей и блеска, она посвящала досуг делам благотворительности.

Слабое здоровье Елизаветы Алексеевны расстроилось в 1825 году так сильно, что врачи предписали поездку в Италию. Вместо Италии был избран Таганрог – императрица хотела умереть в России. Император отправился туда несколькими неделями раньше, чтобы приготовить помещение для больной. В сентябре 1825 года она прибыла в Таганрог, где здоровье ее несколько улучшилось, а отношения между супругами стали более сердечными.

Но ей не было дано насладиться взаимопониманием с супругом: император заболел и 1 декабря скончался у нее на руках. Весной 1826 она предприняла обратный путь. Императрица Мария Федоровна выехала ей навстречу, и обе вдовствовавшие императрицы должны были встретиться в Калуге.

По дороге болезнь Елизаветы Алексеевны внезапно усилилась и 16 мая 1826 она умерла в Белеве (Тульской губернии).  

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

Монах Коневского монастыря в келье за чайным столом
Карл Булла, 1900-е, г. Санкт-Петербург, Центральный государственный архив кинофотофонодокументов Санкт-Петербурга.

Русь имела вековые традиции монашества, практически уничтоженные советской властью. Но на редких архивных кадрах еще можно увидеть и святых старцев, и кротких монахинь дореволюционной России.

Советский период определил развитие русской монашеской традиции, которая, оказавшись в совершенно новых для нее исторических обстоятельствах, не умерла, но продолжала существовать и в некотором роде укрепляться.

Властью советов были закрыты и разогнаны почти все монастыри на территории страны. Монашествующие жестоко преследовались и уничтожались. Наступила эпоха преподобномучеников и преподобномучениц.

Но, несмотря на это, на всей огромной территории нашей страны жило немало «монахов в миру». Ими становились либо монашествующие из закрытых монастырей, продолжавшие вести свою жизнь согласно обетам, либо миряне, принимавшие тайный постриг. Последними двигало горячее желание монашеской жизни в единственно доступных в то время условиях.

Монашеская традиция ни на миг не прекратила своего существования, но, напротив, обогатилась новыми формами своего исторического бытия. Неизменно сохранялся в ней дух молитвенности, беззлобия и трудолюбия, которые так необходимы каждому монаху.

В нашем новом паблике мы рассказываем о религии и православии доступным и простым языком. Подписывайтесь, чтобы не потерять Русь православная

Старые девы - вековухи. Как жили самые несчастные женщины на Руси.

Седая макушка, девуниха, домовуха, браковка, перестарка, «прокисшая невеста», однокосая - как только не называли старых дев на Руси! Десятки прозвищ - одно другого обиднее. При этом обрасти всеми этими прозвищами можно было уже к 20-ти годам: не вышла замуж до этого возраста - с тобой что-то не так. Уже и женихи смотрят с подозрением, и соседи, да и сваха больше не заходит на чай. Ну а если тебе стукнуло 23, и ты всё ещё сидишь «в девках», пиши пропало, шансов практически нет. Так и будешь доживать свой век старой девой.

Мало у кого на Руси была судьба трагичнее, чем у старых дев. В своём селе они становились изгоями и лишались многих женских радостей. Их презирали и жалели, сторонились и побаивались, заставляя женщин до конца дней носить позорное клеймо вековухи или «непетого волосья». Это странное прозвище постоянно напоминало незамужней девушке о том, что она лишилась всего, что дается женщине после свадьбы. В том числе и атрибута почётного статуса – платка. Именно его перед свадьбой подружки с жалобными прощальными песнями надевали на голову невесты. Вековухи через такой обряд не проходили – песни в их честь не пели и платок они не получали. Отсюда и пошло – «непетое волосьё».

Но самым обидным было другое уничижительное прозвище – «седая макушка». Запрет на ношение головных уборов замужних женщин заставлял старых дев ежедневно демонстрировать собственные волосы, в которые с возрастом закрадывалась седина. Так что на улице за вековухой нередко бежала ребятня с криками: «Вон она, седая макушка идёт!».

Супружество на Руси было делом богоугодным, правильным, поэтому полноценными считались лишь те, кто обзавёлся семьей. А в отношении женщин – ещё и родившие детей. В силу этого вековух считали ущербными, отклонившимися от социальной нормы, некими моральными уродами. А было это явление не таким уж и редким: так, согласно материалам переписи населения 1897 года, например, во Владимирской губернии, на девушек в возрасте 20-29 лет незамужних приходилось 20%, в возрасте 30-49 лет - более 8%, а в Ярославской губернии - и того больше - эти группы составляли 36% и более 16%.

Положение старых дев в обществе было маргинальным, оно существенно отличалось от статуса замужних женщин в социальном, правовом, ритуальном и других отношениях. Поэтому если в скором времени после 20-25 девушка не выходила замуж, потенциальные женихи и их вездесущие свахи начинали её автоматически «браковать»: если несколько лет сидит в девках, то, значит, имеются какие-то недостатки.

Причины безбрачия были весьма разнообразны. Одной из самых распространённых причин являлись физические недостатки: уродство, глухота, болезненность, близорукость, хромота и др. И это вполне понятно, поскольку жену брали в дом не только для продолжения рода, но и как работницу. Чаще обрекали себя на безбрачие девушки физически слабые и при этом из более или менее зажиточных семей, имевших достаточные средства. В крестьянской среде причиной безбрачия девушек без внешних изъянов считали также порчу, нарушение ритуалов при рождении или брачных обычаев. А. Михалёва в своей статье «Девичество как феномен русской культуры» указывает на ещё одну причину безбрачия – чрезмерная разборчивость невесты или её родителей. Пока они ждали «лучшей партии» для старшей, у младшей росли шансы остаться в девках. А если девушка нарушала принятые нормы поведения, работала в праздничные и выходные дни, не ходила на посиделки и праздники, редко наведывалась в церковь, считалось, что её безбрачие – Божье наказание.

Препятствием к браку могли быть распространяемые вымыслы и слухи, а также венерические болезни, туберкулёз, психические расстройства или слабоумие родителей невесты. B
число отрицательных факторов могло входить и сложившееся мнение односельчан о дурном поведении девушки, нарушение невинности, а так же материальные соображения. Бедность невесты или недостаток её приданого тоже служили значительными препятствиями при заключении брака. Однако бывало, что иногда девушки и сами не желали выходить замуж. Они боялись замужней жизни и оставались в доме родителей или братьев, а также с овдовевшим отцом, чтобы помочь ему управиться с малыми детьми. Дочь оставалась в доме отца, помогала в работах по хозяйству, пользуясь вполне достаточным содержанием.

Точно так же взрослая сестра могла остаться незамужней в доме родного брата по его просьбе или совету из-за недостатка в работниках. Непростая альтернатива для крестьянской девушки - выйти замуж или остаться старой девой - выражена в словах
Н. Иваницкого: «Баба спорит со старой девкой: «Я не дура - у меня муж есть!» «Я не дура- замуж не пошла!» - возражает последняя»...

Отношение к девушкам, не вышедшим замуж, среди односельчан было в основном негативным. С одной стороны, существовала веками культивируемая и поддерживаемая церковью традиция замужества, поэтому только замужнюю женщину относили к полноправным членам общества. Но если девушка оставалась вне брака по собственному выбору, по обету или для поддержки вдового отца с малыми детьми, это соответствовало религиозным и крестьянским канонам и встречалось с одобрением.

Одновременно с осуждением крестьянская община проявляла заинтересованность в замужестве девушек. Правда, помощь с замужеством зачастую приобретала унизительный характер. Во многих сёлах на Руси вплоть до XIX века сохранялся обычай, когда потенциальную невесту старше 20-ти сажали в корыто и возили по селу. Останавливались перед домами потенциальных женихов и кричали «Поспела! Поспела!» - до тех пор, пока парень или его родители не давали «сватам» и «невесте» от ворот поворот – зачастую весьма жёсткий и обидный.

Попавшим в категорию старых дев в родном селе с каждым годом выйти замуж становилось всё сложнее. Даже если в дом приходил жених, соседки считали долгом «разубедить» сватающихся. И по традиции к недостаткам реальным добавляли вымыслы и слухи, описывая в нелицеприятных подробностях способы приобретения изъяна.

Так как «перестарка» была незавидной партией для молодых парней, перед ней стояла невесёлая задача: найти соответствующего своему положению жениха - социально или физически ущербного, отвергнутого другими девушками из-за плохого рода, бедности, слабого здоровья или крайней безнравственности («непутящего»). Имелась ещё возможность выйти за вдовца. Но тут надо принять во внимание одно обстоятельство: выйти замуж за вдовца многим мешали предубеждения и суеверия о наведенной им порче на покойную жену, а так же о гнилости рода. Поэтому многие девушки старались избегать таких женихов.

Так и получалось, что не выйдя замуж, вековуха находилась как бы между двух социальных групп, которые в глазах односельчан были чётко определены. Она уже и не девушка, которой позволительно наряжаться и «невеститься», но и не стала полноценной женщиной с семейными хлопотами. Так вековухи оказывались исключенными из социума. Участвовать в девичьих посиделках возраст уже не позволял, а присоединиться к женщинам замужним они ещё не могли. Им не дозволялось приходить на общее гулянье. Если вековуха и заглядывала на какой-то праздник, то быстро его покидала – все её сторонились и в лучшем случае перекидывались лишь парой слов. Ни о каких задушевных беседах или дружбе с односельчанками не могло быть и речи. Девушки-невесты считали, что вековухи портят их репутацию и отпугивают женихов. Замужние брезгливо отстранялись от той, которая не знает ничего о семейной жизни, не имеет ни мужа, ни детей. И о чём с такой говорить?

Перевод на маргинальное положение отражался и в поведении, и во внешнем облике старых дев. Он представлял собой комбинацию внешнего вида девушки и старухи. Девичью косу вековухи не расплетали на две. Им запрещалось не только носить женские головные уборы, но и надевать понёву. Общий «смиренный» наряд вековухи всегда был тёмным, без украшений, «старушечьим». Как подмечает этнограф Н. Гринкова в статье «Родовые пережитки, связанные с разделением по полу и возрасту», за ношение неподобающей статусу одежды следовала негативная реакция односельчан – от словесного порицания до прилюдного срывания с женщины нарядного платка или бус.

Незавидным положение старой девы было и внутри семьи - она становились для неё обузой – не только моральной, но и материальной. Её постоянно попрекали куском хлеба, напоминали об ущербности, заставляли выполнять самую чёрную работу. В случае каких-либо семейных неурядиц приоритет отдавался семье в ущерб личным правам старой девы. Если её в семье притесняли, она не могла обратиться с жалобой к сельскому сходу или в суд. На все жалобы ответ был один: если тебе в семье плохо, отделись от неё.

После смерти родителей вековухи при дележе наследства получали только материнские вещи. Отцовское имущество, в том числе земля и дом, старым девам не полагались. Обычно они уходили жить в дом брата. При этом взявшему сестру-вековуху «на пропитание» дополнительного земельного надела не полагалось. Многие старые девы предпочитали податься «в чужие люди», их часто брали в няни к детям или в качестве смотрительниц за хозяйством.

Постоянные укоры, издёвки и всеобщее порицание приводили к тому, что большинство вековух становились замкнутыми и неразговорчивыми, сварливыми и склочными. Односельчане и в плохом характере обвиняли старых дев, связывая с ними множество негативных примет. Так, в статье З. Мухиной «Старые девы в русской крестьянской среде» говорится, что вековухам запрещалось выполнять традиционные и почётные женские дела – например, замешивать тесто и печь хлеб. Подготовка к свадьбе также проходила без них, зато обмывать покойника в качестве своеобразного наказания старым девам разрешалось. «Под сердитый час мать погрозит купить ей (дочери - старой деве) шайку, мыло и мочалу - покойников мыть», - говорили так.

Вековухи не могли подходить к роженицам и были обязаны сторониться скотины – считалось, что дурным глазом они способны навести порчу. Их не звали на первый праздничный день уборки урожая. Присутствие старой девы гарантирова

14 мая (предположительно) 1322 года родился Сергий Радонежский - игумен земли Русской, всея России чудотворец (в миру Варфоломе́й).

Преподобный Сергий Радонежский является одним из самых чтимых преподобных иноков со времен Древней Руси и до нынешних дней. Он является основателем нескольких обителей, среди которых наибольшую известность приобрела Троице-Сергиева лавра.

Отрок Варфоломей начал приобщаться к церковной традиции еще в раннем детстве и продолжил в юности. Когда ему не было еще двенадцати лет, юноша начал поститься, ничего не ел по средам и пятницам. Последний факт был частой причиной разногласий между матерью и будущим святым. О раннем детстве будущего игумена дошло мало сведений. Известно только, что с той поры частная и личная жизнь молодого человека были наполнены ежедневными молитвами.

После смерти родителей молодой человек решил уехать в Хотьково-Покровский монастырь. Там обосновался его брат Стефан. Вместе с братом Варфоломей решает основать собственную маленькую церковь. Церковь была деревянной и одиноко стояла посреди безлюдного бора. Монах основал церковь во имя Святой Троицы. В дальнейшем маленькая церковь превратилась в большой храм.

Сергий Радонежский стал значимой фигурой, объединившей русских князей. Известие о том, что войско Орды движется на русские города спровоцировало большое волнение и всплеск религиозного воодушевления. Московский и владимирский князь Дмитрий Иванович, принимая во внимая численное превосходство татарских войск, просит старца Сергия объявить войну против Мамая священной и призвать на помощь русскому войску всех, кто может держать оружие — крестьян, кожевников, гончаров, кузнецов и прочий люд.

В результате встречи со старцем Сергием Дмитрий получил благословение. Отправив своих учеников на бой, Сергий нарушил строгие церковные правила. Но это событие сплотило русский народ, продемонстрировав, что сражение с Мамаем — дело каждого человека.

Глубоким старцем умер Сергий. Это произошло осенью 1392 года. Слава о нем до сих пор живет. Осталось и главное детище преподобного – памятник духовности и архитектуры старой Руси, Троице-Сергиева Лавра. Сергий был причислен к лику святых.

Приглашаем в наш паблик, где мы рассказываем о религии и православии доступным и простым языком. Подписывайтесь, чтобы не потерять Русь православная

Воспитанницы института благородных девиц.

«Дать государству образованных женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества» — так обозначила Екатерины II цели создания заведения. Вот только всё пошло не по плану.

В институт благородных девиц попадали дочери аристократов, высокопоставленных военных и чиновников, а также богатых купцов и фабрикантов. Но хвастаться богатством было нельзя: украшения у девочек сразу забирали и хранили их в специальных коробочках, позволяя лишь перебирать (ни в коем случае не надевать!) в свободное время.

Все девушки неофициально делились на парфеток и мовешек. Первое прозвище произошло от французского слова parfaite — совершенство. Парфетками становились лучшие воспитанницы — те, которые умели себя вести, обладали идеальной осанкой, делали изящные реверансы и соблюдали все правила.

Мовешками (от mauvaise — «дрянная») называли тех, кто вел себя неподобающе: не заправлял кровать, громко разговаривал или был неаккуратен. За всё это девочек наказывали. Порки были запрещены, но нарушительницу могли лишить еды или заставить часами стоять в классе. Если же маленькая девочка мочилась в постель, то ее при этом еще и заворачивали в мокрую простынь.

Акцент в обучении делался на «женственности». Это было главным оружием, которое открывало воспитанницам императрицы все двери. Каждая смолянка должна была играть хотя бы на одном музыкальном инструменте, петь, знать наизусть стихи, много читать и обязательно быть чувственной.

30 августа 1776 года петербургские «Ведомости» публикуют статью о первом выпуске девиц из Смольного института. Общество было в восторге от успехов экспериментального обучения Екатерины II. Но какой ценой это далось?

Из 50 поступивших девушек до окончания учебы дожили только 39. Официально девушки погибли из-за болезней, а выпускницы на тяготы учебы в Смольном не жаловались. Они давали слово, что никогда не расскажут, как проходила учеба в институте, а потом убеждали, что слово, данное смолянской - самое непоколебимое.

Знатное сословие выстраивалось в очереди, чтобы отдать на воспитание в Смольный.

Мужчины мечтали взять себе в жены барышню из Смольного.

Но неожиданно, обучение дало обратный эффект. Вместо восхищения, дамы стали вызывать насмешки в обществе. У них была идеальная осанка и манеры, но выпускницы не могли поддержать ни одной беседы. Они были наивны и не приспособлены к жизни. Институтки стали ассоциироваться с глупостью.

Винят в глупости девушек Ивана Бецкого. В высшем обществе появляется фраза: «Бецкой выпустил сто кур монастырских дур». Двенадцать лет изоляции приводило к тому, что девушки не понимали, в каком обществе они живут. Они не знали простых бытовых вещей.

Екатерина II в срочном порядке созывает комиссию, которая внесет изменение в образование девушек. Образование стало всесторонним.

Но зачем все таки императрица решила создать институт?

Каждый день у смолянок в расписании была прогулка в парке. Во время этих прогулок они разбивались на пары и тихо гуляли, кричать и бегать было запрещено. Именно во время таких прогулок монаршие особы общались с институтками.

Им задавали вопрос: «о чем ты мечтаешь?». И в зависимость от ответа проходил отбор. Если смолянка говорила «выйти замуж» - ей после института подбирали хорошую партию, и она была не интересна императрице. Но если же девушка говорила, что хочет быть при дворе, то она становилась претендентом в «тайное женское общество».

Первой приближенной к императрице смолянкой стала Екатерина Нелидова. Ей была поставлена задача влюбить в себя Павла I, с которым у Екатерины II были непростые отношения. Она быстро вошла в доверие к Павлу и удерживала его пылкий нрав даже после смерти императрицы.

Ольга Скобелева, другая выпускница Смольного, также внесла большой вклад в помощь стране. Она со своим сыном генералом Скобелевым отправилась в Болгарию, где организовала лазарет для раненых во время русско-турецкой войны.

Настоящую силу выпускниц Смольного страна ощутила только после третьего выпуска девушек, то есть почти через 60 лет. Тогда образованных девушек стали отправлять за границу не только с гуманитарной миссией, но и в качестве шпионок.

Первой в этом списке стала Дарья Ливин, Александр I отправил ее в Европу помогать мужу-дипломату урегулировать конфликт с Наполеоном. Она посещала светские вечера, где собиралась французская элита, и никто не мог устоять перед молодой красоткой. Каждый стремился показать свой статус, выдавая секреты верхушки власти.

Так, она отрапортовала в Петербург о планах Наполеона напасть на Россию. Позже в Лондоне она открыла светский салон, куда приглашала политиков, в том числе для получения информации.

Все императоры относились к смолянкам с особым трепетом и выбирали тех, кто может быть полезен государству. Их выделяли особым царским знаком - «бриллиантовым шифром».

Каждый день интересные факты и истории из прошлого России в паблике История России

«Это была настоящая пытка...». Как врачи спасали раненого Пушкина и почему так и не смогли ему помочь.

«Я был в 30-ти сражениях, видел много умирающих, но мало видел подобного», - сказал доктор Арендт, лечивший умирающего поэта, имея в виду мужество, с которым тот переносил страдания. Рассказывали, что писатель Владимир Даль, который так же был военным врачом, советовал Пушкину стонать при болях, на что поэт лишь отвечал: «Смешно же, чтобы этот вздор меня пересилил»... Но однажды «вздор» его пересилил. Это было в первую ночь после ранения, её потом никто не мог забыть...

После того, как доктор Арендт вынес приговор — рана смертельна, Пушкин исповедался. Врачи дали ему касторовое масло и поставили пиявки, что только навредило. Всем показалось, будто ему стало легче. Но ночью боли стали усиливаться. Пушкин отослал дежурившего у его постели Данзаса — под предлогом, что ему надо отдохнуть. А потом позвал своего слугу Никиту Козлова и попросил подать один из ящиков письменного стола. Тот подал и вышел из кабинета. Только потом сообразил — там был пистолет. Козлов тотчас же сообщил об этом Данзасу, а когда тот влетел к поэту, обнаружил оружие под подушкой. Пушкин тогда признался — боль настолько невыносима, что он думал застрелиться. Именно тогда не в силах больше терпеть, он начал кричать. Как раз те крики потом и не могли забыть все присутствовавшие в доме.

Все, кроме Натальи Николаевны. По воспоминаниям жены Пушкина, в то время она находилась в гостиной вместе с сестрой Александриной и подругой Верой Вяземской. От кабинета мужа её отделяла лишь дверь, и она слышала даже малейшие шорохи. Но как только Пушкин закричал, Наталья Николаевна провалилась в сон. Вяземская даже испугалась — не умерла ли?! Но это была летаргия. Она продлилась ровно столько, сколько продолжались стоны поэта. Жуковский говорил: «Что было бы с бедною женою, если бы она в течение двух часов могла слышать эти крики: я уверен, что её рассудок не вынес бы этой душевной пытки».

Пулевые ранения в живот даже для современной медицины считаются одними из наиболее сложных. В условиях 1837 года, когда в распоряжении лекарей не было ни рентгена, ни антисептика, ни антибиотиков, спасти Александра Сергеевича после дуэли с Жоржем Дантесом было невозможно. Таких раненных в то время не оперировали - наука тогда не знала ни переливания крови, ни наркоза - шансы выжить у пациента были равны нулю.

Неоднократно проводившийся экспертный анализ воспоминаний и записей участников тех событий, в том числе и медиков, свидетельствует о том, что и сегодняшним хирургам, вооруженным передовым оборудованием, пришлось бы в данном случае тяжело. Но шансы на спасение поэта в современных условиях оцениваются экспертами достаточно высоко – примерно в 80%.

Пуля Дантеса, ранившая Пушкина, пробив одежду, вошла в нижнюю часть живота (между крылом подвздошной кости и брюшиной), задела тонкую кишку, раздробила крестец и застряла, не выйдя наружу. Кстати говоря, при посмертном вскрытии поэта, которое проводил доктор Спасский, пулю ни найти, ни извлечь не смогли. Пушкина с ней и похоронили.

«Хладнокровный Дантес неожиданно выстрелил с ходу, не дойдя одного шага до барьера, то есть с расстояния 11 шагов (около семи метров). Целиться в стоявшего на месте Пушкина ему было удобно. К тому же Александр Сергеевич ещё не закончил классический полуоборот, принятый при дуэлях, с целью уменьшения площади прицела для противника, его рука с пистолетом была вытянута вперёд, и поэтому правый бок и низ живота были совершенно не защищены», – пишет о трагических событиях известный исследователь и врач Михаил Давидов в своей книге «Дуэль и смерть А.С. Пушкина глазами современного хирурга».

Воспоминания Данзаса – секунданта Пушкина – красноречиво свидетельствуют, что ещё на месте дуэли поэт потерял очень много крови. Наши современники-врачи оценивают общую кровопотерю Пушкина в 40% от общего объёма. Сегодня это уже не считается смертельным - но при условии срочного переливания крови пациенту. Также на ситуацию повлияло то, что дуэль произошла в открытом поле, поскольку её участники не хотели огласки.

Кроме того, то, как поэта транспортировали с Чёрной речки, безусловно, ухудшило ситуацию. Раненого Пушкина сначала «волоком» переправляли на шубах до просёлочной дороги, а затем уложили на сани и повезли. Лишь через полверсты повстречали карету, подготовленную перед дуэлью для Дантеса, и, не сказав Александру Сергеевичу о её принадлежности, перенесли в неё раненого. Как считается, такая поездка - в трясущейся карете в полусидячем положении - только усугубила боль и травматический шок. Понимая, что врачи навряд ли спасут его жизнь, раненый поэт велел везти себя домой, а не в медицинское учреждение.

В первые же часы после ранения из-за попавших в брюшную полость инородных тел: пули, частей одежды, костных осколков, туда проникла инфекция. Начался перитонит. Всё, что рекомендовалось делать в подобных случаях - лечить с помощью припарок, касторки, слабительного и клизм. Лучшие петербургские врачи во главе с императорским лейб-медиком Н.Ф. Арендтом, вызванные сразу же после того, как Пушкин оказался дома и с трудом был уложен в постель, лишь разводили руками. Всё, что они могли предпринять в качестве лечения - это поставить пиявки, дать слабительное, а также опиум — для уменьшения боли.

«На следующее утро боль в животе усилилась настолько, что терпеть её было уже невмоготу. Врач назначил, как было принято в то время, «промывательное», чтобы «облегчить и опростать кишки,» — говорится в книге «Избранные очерки истории отечественной хирургии XIX века».

Современные врачи считают, эта клизма, возможно, и сделала последнее дело. «Представьте, что вода под напором поступает в кишечник: все каловые массы попадают в брюшную полость. Это может вызвать инфекционно-токсический шок, когда развивается сильное воспаление в организме. Кровь перестает выполнять свои функции, и начинается полиорганная недостаточность, то есть отказ всех органов», - говорит врач-травматолог С. Ангархаев. То же самое можно сказать и о пиявках в количестве 25 штук, которые после консилиума Пушкину назначил доктор Арендт: пиявки высосали около 250 мл крови (а поэт и так потерял около 2 литров при ранении). Плюс к этому пиявки разжижают кровь, что только усиливает кровопотерю.

«Сегодня его можно было бы спасти, - считает С. Ангархаев. - Жалко, когда начинаешь задумываться, как его лечили. Прямо слёзы на глаза наворачиваются».

Последние часы жизни поэта практически в мельчайших подробностях описал лечащий врач семьи Пушкина, Иван Тимофеевич Спасский. Понимая свою ответственность перед историей, сразу после трагической кончины поэта Спасский составил подробную записку о том, чему был свидетелем. И вот как он описывал состояние умирающего Пушкина: «Боль в животе возросла до высочайшей степени. Это была настоящая пытка. Физиономия Пушкина изменилась: взор его сделался дик, казалось, глаза готовы были выскочить из своих орбит, чело покрылось холодным потом, руки похолодели, пульса как не бывало. ... Больной испытывал ужасную муку. Но и тут необыкновенная твёрдость его души раскрылась в полной мере. Готовый вскрикнуть, он только стонал, боясь, как он говорил, чтоб жена не услышала, чтоб её не испугать». В то же время Пушкин просил докторов не скрывать от жены правду: «Пожалуйста, не давайте больших надежд жене, не скрывайте от неё, в чём дело...»

Претерпевая страшные муки, поэт продолжал заботиться о семье, друзьях, делал даже финансовые распоряжения. «Потребовал детей и благословил каждого особенно. Я взял больного за руку и щупал его пульс. Когда я оставил его руку, то он сам приложил пальцы левой своей руки к пульсу правой... взглянул на меня и сказал: «Смерть идёт». И он не ошибался, смерть летала над ним в это время» (из записки профессора Спасского). Как опытному врачу Ивану Тимофеевичу было ясно: часы поэта сочтены...

Консилиум врачей в составе Арендта, Спасского, Андреевского и Даля единогласно сошёлся во мнении, что у Пушкина скоро начнётся агония. Арендт заявил, что поэт проживёт не более двух часов. Большую часть времени своего последнего дня Александр Сергеевич был в сознании. Он жаловался на резкую слабость, жажду, головокружение, одышку. Временами сознание «путалось», и пациент переставал узнавать неотлучно находящегося у изголовья Даля, возникали зрительные галлюцинации. Александр Сергеевич признался, что ему вдруг пригрезилось, как они вместе с Далем, взявшись за руки, лезут вверх...

«Пульс у больного падал с часу на час, стал едва заметен, - вспоминал профессор Спасский. - Руки его были совсем холодными. Частые, отрывистые дыхательные движения прерывались паузами. ... Около 14 часов Александру Сергеевичу захотелось морошки. Он с нетерпением ждал, когда её принесут, и попросил Наталью Николаевну покормить его из своих рук. Он съел 2—3 ягодки и с наслаждением выпил несколько ложечек сока, подаваемых женой, говоря: «Ах, как это хорошо!» Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья умирающего мужа и приникла лицом к нему, а он гладил её ласково по голове и тихо, едва слышно, шептал слова любви и утешения. Безмятежное спокойствие разлилось по его лицу...»

Через некоторое время, когда Наталья Николаевна уже покинула комнату, у поэта началась агония. Пушкин потухающим взором обвёл шкафы своей библиотеки и, имея в виду своих самых лучших и верных друзей — книги, прошептал: «Прощайте, прощайте». Спасский и Даль исполнили последнюю просьбу умирающего, чуть повернув его на бок и слегка приподняв. Александр Сергеевич вдруг широко открыл глаза, лицо его прояснилось, и последними словами, которые он прошептал, были: «Жизнь кончена... Тяжело дышать, давит...». Отрывистое частое дыхание сменилось на медленное, тихое, протяжное, и присутствовавшие рядом с Пушкиным врачи и друзья уловили его уже слабый, едва заметный, последний вздох. Дыхание остановилось...

«Вскрытие… показало, что рана принадлежала к безусловно смертельным», – написал Даль, присутствовавший при аутопсии. Известно, что выполнено вскрытие было, к сожале

15 мая 1157 года умер Юрий Долгорукий - князь суздальский и великий князь киевский, сын Владимира Мономаха.

Он постоянно стремился дотянуться из своих северо-восточных земель до власти в Киеве, за что и получил от летописцев свое прозвище Долгорукий, и в то же время он является основателем будущей столицы Москвы и того государства, которое через череду превращений стало современной Российской Федерацией.

Юрий Долгорукий, сын Владимира Мономаха, родился по разным источникам или в 1091 году или в 1095 году. Молодым воином он участвовал в самом известном и удачном походе русских князей на половцев в 1111 году.

После победы отец женит его на дочери одного из половецких князей и отправляет Юрия управлять в Ростовско-Суздальскую землю. Вместе с молодым князем отправляется боярин Георгий Симонович, который первое время помогает управлять молодому князю.

Юрий Долгорукий был первым князем, который правил Ростовско-Суздальской землей более сорока лет. До него младшие дети князей лишь ненадолго задерживались на княжении в этих землях, и часто бывало, что земля подолгу вообще оставалась без князя.

О деятельности Юрия Долгорукого в Ростово-Суздальской земле летописи сообщают крайне мало.

Гораздо подробнее описаны его войны, особенно в южном направлении. В 1120 Юрий возглавил успешный поход на Волжскую Булгарию. Это единственное его деяние при жизни отца, которое попало в летописи. В 1125 он участвовал в похоронах отца в Киеве, после чего вернулся в свою волость. Именно своему сыну Юрию передал свою шапку Мономаха великий киевский князь Владимир.

В период правления Юрия Долгорукого фактической столицей Ростово-Суздальской земли стал Суздаль. Возвышение Суздаля, началось еще в 11 веке, свидетельство чему – термин «Суздальская земля». При Юрии Долгоруком этот процесс ускорился. В конце своего правления Юрий жил в Суздале, где строились великолепные храмы.

Скончался Юрий Долгорукий 15 мая 1157 года в Киеве.  

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

П.А.Столыпин с семейством своим на террасе Елагинского Дворца, 1907 г.

Пётр Аркадьевич Столыпин – российский государственный деятель, реформатор, один из самых известных политиков времён правления императора Николая II. Решительный и красноречивый, кому-то Столыпин запомнился как жестокий вешатель и реакционер, для других он остался истинным патриотом и великим преобразователем.

По меркам своего времени, Столыпин женился очень рано, ещё в студенчестве. В 1884 году 22-летний Пётр Аркадьевич посватался к 25-летней Ольге Борисовне Нейдгардт, представительнице знатного дворянского рода. Прежде она была помолвлена со старшим братом Петра, но гвардейский прапорщик Михаил Столыпин в 1882 году получил смертельное ранение на дуэли. По семейной легенде, именно по воле умирающего Пётр Столыпин и сделал предложение своей будущей супруге.

Брак оказался счастливым и прервался лишь смертью Петра Аркадьевича. На протяжении многих лет супруги сохраняли полное взаимопонимание: переписка Столыпиных полна нежности и заботы. Ольга Борисовна служила надёжной опорой и поддержкой своего мужа, а по некоторым свидетельствам – выступала и первой его советницей. Как до смерти мужа, так и после неё она много занималась благотворительностью.

В браке у четы Столыпиных родилось шестеро детей: старшие дочери Мария, Наталья, Елена, Ольга и Александра и долгожданный сын Аркадий. Супруга и дети П.А. Столыпина разделяли все опасности, которым ежедневно подвергалась жизнь политика, а после его смерти многое сделали для того, чтобы увековечить память мужа и отца.

Октябрьскую революцию Столыпины встретили в Немирове, где от рук красноармейцев погибла одна из дочерей Петра Аркадьевича, Ольга. Остальные члены семьи эмигрировали во Францию.

Ненависть к Столыпину в революционной среде была невероятной. Преданный царю, жёсткий и решительный государственный деятель стал в глазах левой оппозиции фигурой одиозной. Известно минимум об 11 покушениях на Столыпина, готовившихся или совершенных на протяжении шести лет с начала первой русской революции до его смерти в 1911 году. Некоторые из них оказались чрезвычайно жестокими и масштабными, последнее удалось.

Столыпина неоднократно пытались убить. В него стреляли мятежники в деревнях, швыряли под ноги бомбы в центре города. Зачастую от смерти Петра Аркадьевича спасало лишь хладнокровие и знание человеческой психологии. Однажды в толпе один из мятежников в упор направил на Столыпина револьвер. Безоружный губернатор подставил пуле грудь и решительно сказал: «Стреляй!» Неудавшийся убийца не выдержал и бросил оружие.

После того, как Столыпин встал во главе правительства, добраться до него стало труднее, и покушения стали носить не спонтанный, а тщательно спланированный характер. Одной из страшнейших страниц в жизни Петра Аркадьевича стал взрыв, устроенный в его доме на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге. 12 (25) августа 1906 года террористы под видом жандармов пронесли в особняк портфель с бомбой. При взрыве погибли 24 человека, включая самих бомбистов, агентов охранки, адъютанта Столыпина и няню его младших детей. Десятки людей пострадали, в том числе дети премьер-министра. Дочь Наталью и сына Аркадия взрывной волной выбросило с балкона второго этажа на мостовую. Ранение дочери оказалось крайне тяжёлым: она едва не лишилась ног, долгое время не могла ходить. Сам Столыпин лишь по случайности не пострадал.

После этого покушения террористы предприняли ещё несколько неудачных попыток уничтожить председателя совета министров. Он предвидел скорую гибель, и считал, что она произойдёт по вине предателей из охранного отделения. Так и случилось. Вечером 1 (14) сентября 1911 года во время визита Николая II в Киев Столыпин сопровождал императора на спектакле в местном оперном театре. Убийцей Столыпина стал анархист Дмитрий Богров, состоявший осведомителем в киевском охранном отделении. Террорист-одиночка прошёл в зал по пропуску, выданному начальством по его собственной просьбе для… опознания человека, готовившего покушение. Подойдя в антракте к Столыпину вплотную, он на глазах у императора и членов императорской семьи дважды выстрелил в упор.

Одна из пуль попала премьер-министру в руку, вторая поразила печень, нанеся смертельное ранение. Смерть Петра Аркадьевича Столыпина наступила в возрасте 49 лет четыре дня спустя, вечером 5 (18) сентября 1911 года. Покойный завещал быть похороненным там, где прервётся его жизнь, и его волю исполнили: могила Столыпина по сей день находится у стены Трапезной церкви в Киево-Печерской лавре.

Мы создали новый паблик, где публикуем интересные факты из истории России времен Рюриковичей и Романовых. Подписывайтесь, чтобы не потерять История Российской империи

«Я БЫЛ СИРОТОЙ ПРИ ЖИВЫХ РОДИТЕЛЯХ». Чего Сергей Есенин так и не смог простить матери.

Не зря говорят, великим людям - великие сложности. Семейные отношения светил науки, литературы и искусства порой выходят за рамки разумного. Не обошло это стороной и великого русского поэта Сергея Есенина: его детство и отношения с родными сложились весьма непросто. Мать и отец будущего поэта, Александр Никитич и Татьяна Фёдоровна, никогда не были образцовой семьёй - их брак был заключён не по любви, а потому и вся жизнь пошла кувырком. И однажды случилось так, что 23-летняя Татьяна Есенина, после того, как перешла с сыном Сергеем жить в родительский дом, уехала на заработки в Рязань и… влюбилась в другого. Да так, что родила от этой влюблённости второго сына, Александра, и по сути начала новую жизнь. Татьяна, больше не желая жить в супружестве с мужем, подала на развод, однако на суде тот отказался разводиться. В те времена это можно было сделать только при согласии мужа, а муж потребовал от своей жены возвращения в семью, причём без нагулянного ею ребёнка…

Так и получилось, что Татьяна вынуждена была отдать годовалого Сашу на воспитание дальней родственнице – Екатерине Разгуляевой. И отдавая, потеряла сознание. А когда сына увезли на повозке уже за версту, то побежала вдогонку - с распущенными волосами, с диким взглядом истошно крича: «Я забыла с ним проститься! Дайте, дайте мне ребёночка, я напоследок хочу прижать его к груди!». Взяла Сашу на руки, прижала, стала целовать… и домой вернулась ни жива, ни мертва. Всю жизнь потом она тосковала по своему брошенному сыну, при всяком удобном случае навещала, и любила щемящей, виноватой любовью. При этом любила гораздо больше, чем другого сына – Сережу, который так же, как и его братишка не познал материнской любви. Из-за этого всю недолгую жизнь Сергея Есенина его отношения с матерью были сложными. В 1912 году в письме своей юной музе Марии Бальзамовой Есенин напишет: «Мать нравственно для меня умерла уже давно». А позже расскажет и о своей обиде на мать, которая на глазах своего тяжело заболевшего сына шила ему погребальный саван: «Десять лет прошло ... кажется, ввек ей этого не забуду! До конца не прощу!»

Татьяна Фёдоровна Титова родилась в семье зажиточных крестьян: её отец, несмотря на низкое происхождение, смог обучиться грамоте и даже выстроил бизнес по грузоперевозкам в Санкт-Петербурге. Отец очень любил свою единственную дочь, но когда той едва исполнилось 17 лет, без её ведома сосватал её за скромного односельчанина Александра Никитича Есенина, который в то время жил и работал в Москве старшим приказчиком в мясной лавке. В 1892 году состоялась свадьба, после которой молодой супруг вернулся работать в Москву, оставив жену в доме своей деспотичной матери. При этом, как и до женитьбы Александр высылал всё своё жалованье исключительно матери.

Разумеется, полной хозяйкой в доме (где помимо семьи жило много постояльцев) была свекровь, но готовить, стирать, носить воду и убирать за всеми постояльцами должна была молодая невестка, которая из-за тяжёлой работы так и не смогла выносить нескольких первых своих детей. Когда в 1895 году всё-таки родился первенец, названный Сергеем, Александра Никитича в селе не было, приехать он не смог. При этом, как и прежде он не давал жене денег, и она была вынуждена вернуться к отцу. Маленькому Серёже тогда было всего три года, но это не остановило Татьяну от решения оставить его родителям и отправиться на заработки в Рязань.

Далее история уже известна. Как вспоминала впоследствии дочь Есениных, Александра, «мать судилась с отцом, просила дать ей развод. Отец же отказал в разводе. Тогда она просила разрешения на получение паспорта, но отец, пользуясь правами мужа, отказал и в паспорте. Это обстоятельство в итоге заставило её вернуться к мужу. Неграмотная, беспаспортная, не имея специальности, мать устраивалась то прислугой в Рязани, то работницей на кондитерской фабрике в Москве. Но несмотря на трудную жизнь, на маленький заработок, из которого она выплачивала по три рубля в месяц дедушке за Сергея, она всё время просила у нашего отца развод. Любя нашу мать и считая развод позором, отец развода ей не дал, и, промучившись пять лет, мать вынуждена была вернуться к нему...»

До этого воссоединения в Константиново Татьяна Есенина приезжала настолько редко, что сын Сережа даже перестал её узнавать. Принимал за чужую женщину. А когда она всё-таки вернулась в семью, так и дождался от неё любви и внимания: тоска по оставленному сыну Саше затмевала все другие её чувства. Кроме того, вскоре в семье Есениных родилась дочь Екатерина, через пять лет - Александра, но и им Татьяна Фёдоровна не додала материнский любви. «Она по натуре своей не была ласковой. Никогда не ласкала нас, как другие матери. По головке не погладит, не поцелует, не прижмёт. Считала это баловством», - вспоминала Екатерина, сестра поэта. Но в тоже время она рассказывала, что были моменты, когда мать гордилась своими детьми, хвалила за хорошие отметки и показывала свою любовь: «Когда Сергей, одевшись в свой хороший, хотя и единственный, костюм, отправлялся к Поповым (так называли дом священника), мать не отрывая глаз смотрела в окно до тех пор, пока Сергей не скрывался в дверях дома. Она была довольна его внешностью и каждый раз любовалась им, когда он не мог этого заметить».

Все дети Есениных знали о существовании незаконнорожденного брата, видели страдания матери и, повзрослев, отмечали, что Александр всегда был ей ближе и гораздо ценнее, чем другие дети. Из-за этого они относились к мальчику с завистью и презрением, а потому не желали с ним встречаться. Сам же Александр очень гордился литературным наследием брата Сергея и очень хотел, но при этом стеснялся знакомиться с сёстрами и братом. Он стал железнодорожным служащим, женился и воспитал четверых детей. С Сергеем Есениным встретился всего однажды, в доме их деда Фёдора Андреевича. После чего отец поэта, Александр Есенин, написал письмо старшей дочери, чтобы та не принимала «незаконного брата» у себя, так как причиняет этим большую боль отцу. По иронии судьбы, не смотря на то, что братья мало общались при жизни, их мoгилы находятся по соседству.

Что касается той истории с саваном, то о ней стало известно от самого Есенина, который в отчаянии как-то поведал её своей гражданской жене, Надежде Вольпин. А случилась эта история, когда ему тогда было 16 лет, и он заболел тифом. Тиф тогда – это был практически приговор человеку. А уж столь слабый юный организм, каким в 16 лет обладал будущий поэт, и вовсе не должен был позволить ему выжить. Понятно, что похороны в те времена, да ещё и для столь несостоятельной семьи, которая была у Сергея, дело хлопотное и затратное. Приготовиться нужно было заранее, но разве стала бы любящая мать делать это у кровати своего больного ребёнка?!

«Я лежал в тифу, бредил в жару… А мать открыла сундук, достала толстенный кусок холста, скроила… пристроилась к окну.
Сидит, слёзы ручьём… А сама живенько так пальцами снуёт!.. Шьёт мне саван! Смерти моей ждала! Десять лет прошло, а у меня и сейчас, как вспомню, сердце зайдётся обидой, кажется, ввек ей этого не забуду! До конца не прощу!», - говорил Есенин. А Надежда Вольпин потом вспоминала: «К тому дню он ещё мало что рассказывал мне о детстве своём, о неладах в семье. Всё же я поняла: саван саваном, но есть что-то поважнее, чего он «ввек не забудет» матери. Стараюсь одолеть в нём это «непрощение»: от него, думаю, больно ему самому. Да и «до конца не прощённую» мать мне вчуже стало жалко…»

Парадоксально, но даже при таком детстве Сергей Есенин смог глубоко возлюбить свою мать - причём настолько, что создал из неё таинственный священный образ: «Ты одна мне помощь и отрада, ты одна мой несказанный свет». И ситуацию, при которой Татьяна Фёдоровна не могла быть со своим сыном Сашей, Есенин принимал сочувственно, сопереживал. В стихотворении «Песнь о собаке» он трогательно до слёз изобразил материнскую собачью тоску об отнятых щенятах. Максим Горький удивлялся тому, что читая это стихотворение, Есенин всегда плакал, для него осталось тайной такое прочувственное переживание. А ничего таинственного в этом не было, если учесть, что плакал он не о судьбе неизвестной собачонки - он плакал о судьбе собственной матери, которую, несмотря ни на что очень любил…

Да, она была неласкова к своим детям. Но всегда жалела их и любила по-своему. Сострадательность была настолько присуща Татьяне Фёдоровне, что она готова была жизнь положить ради того, чтобы облегчить страдания другим. Как рассказывала Екатерина Есенина, «если к человеку пришла беда, то она одна из первых поможет ему. В годы гражданской войны в селе свирепствовал тиф. В редком доме не было больных. Люди не ходили туда, где кто-нибудь болел. А мать наша не думала в то время о себе. Она навещала больных и помогала им чем могла… И удивительно, как будто за её доброту, нас миновала беда. В нашей семье никто в те годы не заболел тифом».

Самое нежное и трогательное стихотворение, посвящённое матери, Сергей Есенин написал за год до своей смерти. То самое «Письмо матери» он прочитал ей, сидя за столом с самоваром, приехав погостить домой. 23 сентября 1925 года Татьяна Фёдоровна в последний раз видела сына живым, а через три месяца его не стало.

Родители приехали на похороны сына в Москву, и одна из возлюбленных Сергея Есенина, актриса Камерного театра Августа Миклашевская, вспоминала это так: «Мать Есенина стояла спокойно, с каким-то удивлением оглядывая всех. В день похорон нашли момент, когда не было чужих, закрыли двери, чтобы мать могла проститься, как ей захочется. … Ей было 50 лет, когда она похоронила сына. И эта утрата стала горестным рубежом в её дальнейшей жизни».

После смерти сына Татьяна Фёдоровна в основном жила на скромную пенсию, но особенно тяжко ей было в годы войны. Уже много лет, как она похоронила мужа, но отказывалась переезжать к детям. В 1946 году 72-летней Татьяне Фёдоровне продлили права литературного наследства сына, дали пенсию союзного значения и предоставили в Москве квартиру, г

Тайная дочь императрицы. Почему историки сомневаются в происхождении Елизаветы Тёмкиной.

Российским монархам приписывается немалое количество незаконнорожденных детей, большинство из которых никогда не существовало. Есть вполне реальные исторические люди, которых считали императорскими детьми, но которые на самом деле таковыми не являлись. Однако есть люди, над загадкой происхождения которых историки ломают голову до сих пор, и одной их таких является Елизавета Григорьевна Тёмкина. Впрочем, считать её незаконнорожденной нельзя, ведь, если верить некоторым свидетельствам, она была рождена в браке, который тайно заключили Екатерина II и Григорий Потёмкин.

Не секрет, что у Екатерины Великой было много фаворитов, однако Григорий Александрович Потёмкин был особенным. Ему удалось не только стать любовником императрицы, но и её близким другом, правой рукой, помощником во всех делах и начинаниях. Сменивший в качестве фаворита Григория Орлова, его тёзка оказался мудрее, дальновиднее и деятельнее. И, конечно, ближе всех к Екатерине. Только его императрица называла своим «мужем», а себя - его «женою», связанною с ним «святейшими узами». Даже после окончания их бурного романа Потёмкин сумел сохранить за собой роль второго человека в государстве.

Отношения Григория Потёмкина и Екатерины II начались в 1774 году (Потёмкину тогда было 34 года, императрица была старше него на 10 лет), и в определённый период времени они были настолько близки, что возникла даже версия об их тайном венчании. Оно могло произойти либо осенью 1774-го, либо в начале января 1775 года. Как известно, от другого своего фаворита, Григория Орлова, Екатерина родила сына Алексея (Бобринского). Учитывая привязанность императрицы к Потёмкину, вполне реалистично выглядит возможность того, что Екатерина решилась родить ребёнка и от него.

12 или 13 июля 1775 года в Москве, в Пречистенском дворце, была рождена девочка, наречённая Елизаветой, обстоятельства рождения которой были известны лишь узкому кругу приближённых. Грудной ребёнок почти сразу же был отвезён Григорием Потёмкиным к его сестре, Марии Самойловой, а опекуном девочки был назначен его племянник Александр Самойлов.

Когда девочка немного подросла, в 1780-х годах ей подобрали другого опекуна — им стал лейб-медик Иван Бек, врачевавший внуков императрицы. В дальнейшем Елизавета была отдана для обучения и воспитания в пансион Беккера, который считался лучшим в столице.

Была ли матерью Елизаветы императрица - вопрос спорный, тогда как отцовство Григория Потёмкина в данном случае под сомнение не ставится — прямым доказательством этому является фамилия, данная девочке - Тёмкина. По тогдашней традиции, фамилия незаконнорожденному ребёнку высокородного отца образовывалась за счёт убирания первого слога из фамилии родителя. Так в своё время появлялись Бецкие, Пнины и Лицыны — незаконнорожденные потомки князей Трубецких, Репниных и Голицыных. Поэтому никаких сомнений в том, что Лиза Тёмкина была дочерью Григория Потемкина, нет. Но вот была ли ее матерью императрица?

Известно, что в течение некоторого времени до и после 13 июля 1775 года Екатерина II не появлялась на публике. По официальной версии, императрица получила расстройство пищеварений из-за плохо промытых фруктов. В этот период она действительно находилась в Москве, где проходило празднование Кючук-Кайнарджийского мирного договора, завершившего русско-турецкую войну. Таким образом, все условия для того, чтобы тайно произвести на свет ребёнка, у Екатерины были.

Вот как описывает тот период историк Вячеслав Лопатин в книге «Екатерина II и Г. А. Потёмкин. Личная переписка 1769–1791)»: «Во время шествия в Кремль и обратно к Пречистенским воротам в народ бросали серебряные и медные монеты. На площадях было выставлено питьё и угощение. Праздники должны были длиться две недели. Большое народное гуляние предполагалось устроить на Ходынском поле, где были сооружены павильоны, представлявшие «на твёрдой земле Чёрное море со всеми приобретениями России». Неожиданно для всех 12. VII было объявлено, что торжество на Ходынке в связи с болезнью императрицы переносится на 21-е число. В письмах к Гримму, госпоже Бьельке, лифляндскому генерал-губернатору графу Ю. Броуну Екатерина шутливо писала (для предотвращения ложных слухов дома и за границей) о том, что у неё была дизентерия, которую удалось вылечить кровопусканием. До 18. VII Екатерина не выходила из внутренних покоев Пречистенского дворца. Предполагалось, что торжества были прерваны рождением дочери (скорее всего — 12. VII), названной в честь покойной императрицы Елизаветой».

Однако противников фактов, свидетельствующих о том, что матерью Елизаветы Тёмкиной является государыня, было много и тогда, и сейчас. И более всего сомнений вызывал возраст самой Екатерины на момент предполагаемых родов. Скрыть беременность для государыни не составило бы труда – в зрелые годы императрица имела пышное сложение, а в нарядах всегда отличалась оригинальностью, потому уберечь от посторонних глаз своё положение смогла бы легко. Другое дело возраст - ей было уже 46 лет, что немало с точки зрения деторождения и сегодня, а по меркам XVIII века и вовсе казалось возрастом запредельным. Король Франции Людовик XVI, тот самый, которого казнят на гильотине, как-то иронизировал: «Госпоже Потёмкиной добрых сорок пять: самое время рожать детей». Но надо сказать, в истории монарших семей были такие случаи: например, за сто лет до Екатерины первая супруга царя Алексея Михайловича, Мария Ильинична, урождённая Милославская, родила последнего, тринадцатого по счёту ребёнка, Евдокию, в 1669 году, когда ей было 45 лет.

Вторая причина для сомнений — отношение Екатерины к Елизавете Тёмкиной. Вернее, отсутствие какого бы то ни было отношения вообще. На фоне сначала заботы, а потом и гнева по отношению к сыну от Григория Орлова, Алексею Бобринскому, такое равнодушие императрицы выглядит как минимум странным. Современный биограф Григория Потёмкина С. Монтефорье указывает, что нет никаких свидетельств и того, что о девочке заботился и сам Потёмкин, как обычно он заботился обо всех своих родственниках. Также он указывает на то, что Лизу Тёмкину никогда не афишировали при дворе, в отличие от Алексея Бобринского, которого совершенно не скрывали.

Есть предположение, что матерью Елизаветы могла быть одна из фавориток самого Потёмкина, которые, разумеется, не могли конкурировать с императрицей и о которых мало что известно. Несмотря на существующую версию о тайном венчании императрицы и фаворита (не даром Людовик именовал государыню Потёмкиной), отношения Екатерины II и князя были далеки от обыкновенных супружеских: оба имели сторонние любовные связи, которые даже не старались скрывать, и долгое время проводили в разлуке. Поэтому версия рождения дочери у князя Потёмкина вполне вероятна. Однако убедительных доказательств нет и у неё.

По свидетельству современников, сама Елизавета Тёмкина с детства знала тайну своего происхождения. Потёмкин оставил дочери огромное наследство, обширные имения в Киевской, Херсонской и других южных губерниях, но считать деньги Елизавета, к сожалению, не умела. Она истратила почти все из имеющихся у неё средств, что было причиной частых ссор с её опекуном Самойловым.

Уже после смерти отца, 4 июня 1794 года, предполагаемая дочь императрицы, которой было на тот момент 19 лет, вышла замуж за секунд-майора кирасирского полка имени князя Потёмкина, Ивана Христофоровича Калагеорги, грека по происхождению, товарища детства второго сына Павла I – великого князя Константина Павловича. В планы Екатерины и князя Потёмкина входило восстановление независимого греческого государства, правителем которого императрица хотела видеть своего внука Константина. Потому, для лучшего обучения греческому языку, его окружили детьми-греками. Среди них был и сын греческого дворянина Иван Калагеорги. Можно сказать, Екатерина сама воспитала будущего зятя.

Брак Ивана Калагеорги с Елизаветой Тёмкиной оказался долгим и счастливым. В семье родилось 10 детей: 4 сына и 6 дочерей. Правнук Елизаветы Тёмкиной и праправнук Григория Потёмкина, известный учёный литературовед Дмитрий Овсянико-Куликовский, в своих мемуарах писал, что большое семейство Калагеорги «жило дружно, весело и шумно, но вместе с тем как-то очень беспокойно, ожидая по временам всяких бед и напастей». А вот характер Елизаветы Тёмкиной описывали по разному — одни называли её избалованной, самоуверенной и неуправляемой, другие же — скромной женщиной и хорошей матерью. Как бы то ни было, в отличие от своего знаменитого отца, она не стремилась заполучить власть и связать свою жизнь с политикой.

Жизнь тайной дочери российской государыни прошла вдалеке от столичного блеска. В самом начале XIX века семья Калагеорги переехала в Херсон, объявленный губернским центром. Здесь глава семьи получил должность в Херсонской казённой палате, а в 1807 году он стал вице-губернатором и довольно длительное время занимал этот пост. По отзывам современников, это был «добрейший человек и благодетель» – он много сделал для развития и благоустройства Херсона.

В 1816 году, получив должность губернатора Екатеринославской губернии, Иван Христофорович вместе с семьёй переселился в Екатеринослав. Но пробыть на высоком посту долго ему не удалось - сказались проблемы со здоровьем. Однажды решив провести Рождество вместе с другом детства, великим князем Константином Павловичем, в Варшаве (цесаревич захотел похвастать перед гостем выправкой своих солдат на большом параде), в ожидании начала парада Калагеорги сильно продрог и когда вернулся в жарко натопленный дворец, с ним случился удар – у него отнялся язык.

Врачи помочь не смогли, но посоветовали попробовать лечение кавказскими минеральными водами, которые только завоевывали популярность. Лечение помогло лишь частично – Иван Христофорович смог нормально ходить и говорить, но вот память полностью так и не восстановилась. Калагеорги подал в отставку и уехал с семьёй в Херсон. Точно неизвестно, где Елизавета Григорьевна и Иван Христофорович

12 мая 1872 года родился Светлейший князь Георгий Александрович Юрьевский — сын императора Александра II и княжны Е. М. Долгорукой.

Георгий был рождён до брака и позже узаконен с присвоением титула светлейшего князя и фамилии Юрьевский. После смерти отца, уже в 1881 году, он, по настоянию единокровного брата - императора Александра III, переехал вместе с матерью и родными сестрами Ольгой и Екатериной во Францию, где он окончил престижный парижский лицей Кондорсе и получил степень бакалавра в Сорбонне.

После этого он вернулся в Россию в 1894 году (при Николае II) и попробовал сделать карьеру в качестве военного: сначала на Балтийском флоте после обучения в училище, а затем в лейб-гвардии Гусарского полка.

После 1886 года гремел роман князя крови и безвестной цыганской танцовщицы Мани, так называли в хоре талантливую юную плясунью Анну Ивановну Масальскую, который разгорался с каждым днем с такой безумной силой, что о нем уже поговаривали в петербургском свете. Мать Георгия - светлейшая Екатерина Михайловна злилась, сжав кулаки и скрипя зубами, не для того она из последних сил и на последние деньги воспитывала и давала образование своему сыну - царскому потомку, чтобы он сорил бриллиантами перед какой-то безродной цыганкой.

После того, как у Мани родилось двое детей от Георгия, мать князя решительно потребовала жениться. Светлейшему князю Георгию Александровичу пришлось подчиниться матери. И в феврале 1900 года с большим трудом Екатерине Михайловне Юрьевской удалось женить сына Георгия Александровича на Александре Константиновне Зарнекау, дочери принца Константина Петровича Ольденбургского.

Брак по расчету оказался для Георгия Александровича браком по любви, так как Георгий Юрьевский до безумия влюбился в свою юную жену Александру, но до поры, до времени. У них родился ребенок. Счастливый брак Георгия Юрьевского в 1904 году в одночасье рухнул. Что явилось причиной разлада, определить трудно. По слухам, роман с Маней никогда не прекращался.

Через некоторое время, выйдя в отставку по состоянию здоровья, светлейший князь Георгий Александрович скончался от нефрита.

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

3 октября 1860 года в семье Императора Александра II родился младший сын – Великий Князь Павел Александрович. В его яркой и трагичной судьбе будет много важных людей и значимых мест, но особыми для него навсегда останутся узы с Великокняжеской четой Сергея Александровича и Елизаветы Фёдоровны, с их Московским имением Ильинское, некогда принадлежавшим любимой матушке, Императрице Марии Александровне.

Павлу, как и отцу, и старшему брату будет уготован мученический искупительный путь на Голгофу – в январе 1919 года он будет расстрелян большевиками.

Павел Александрович станет восьмым, самым младшим ребенком Августейшей четы. Учитывая значительную разницу в возрасте со старшими братьями и сестрой, ближайшим другом Павлу стал брат Сергей (1857-1905). Об особой близости младших сыновей к их матери Императрице Марии Александровне свидетельствует и то, что именно младшие сыновья часто сопровождали ее в поездках. Именно Сергей и Павел будут рядом с матерью и поддерживать ее в самые критические часы.

Детские письма «Пица» (как его называли в семье) полны тоски в моменты вынужденного расставания с матерью: «…Сегодня утром мы взошли в твои комнаты мне было ужасно грустно видеть эти комнаты, которые прежде были такие веселые, когда Ты была здесь, а теперь очень мрачные…». Долгожданное воссоединение семьи – предмет безграничной радости для юного Павла: «Душка Ма! Как я радуюсь, что с каждым днем приближается время Твоего приезда сюда. Твой Пиц, 9го ноября 1872, Царское Село».

Детские письма Великого князя Павла Александровича – яркое свидетельство теплой семейной жизни и доверительных отношений с братьями и сестрой. В 1868 году в семье старшего брата, будущего Императора Александра III появляется «baby» - будущий Император Николай II. И этот новый член большого семейства, который впрочем лишь на 8 лет младше своего дядюшки Павла, станет частью этого семейного пространства в душе Пица: «…Мы вчера обедали у Саши было весело там были Константиновичи. Baby был очень мил, но после он был немного капризен и плакал…».

Павел взрослеет не только в роскоши Императорских дворцов, но и в роскоши общения с выдающимися историческими личностями. Стоит упомянуть такой эпизод из его переписки с матерью: «Милая Ма! На этой неделе уроки мои шли хорошо…Мне было интересно познакомиться с Мольтке и Бисмарком, у Бисмарка очень суровое лицо…
22 апреля 1873 г.».

Разумеется, в судьбе умного, прекрасно сложенного Великого Князя будут влюблённости, блеск придворных балов и юношеский максимализм и заносчивость. Но в 29 лет Великий Князь Павел Александрович обретает свою судьбу - он женится на прекрасной Александре Георгиевне (1870—1891), Принцессе Греческой и Датской.

Этот брак был воспет в стихотворении Афанасия Фета «Не воспевай, не славословь»:

Не воспевай, не славословь
Великокняжеской порфиры,
Поведай первую любовь
И возвести струнами лиры:

Кто сердце девы молодой
Впервые трепетать заставил?
Не ты ли, витязь удалой,
Красавец, царский конник, Павел?

Созданий сказочных мечту
Твоя избранница затмила,
Трех поколений красоту
Дочь королевы совместила.

Суля чете блаженства дни,
Пред ней уста немеют наши, -
Цветов, влюбленных, как они,
Двух в мире не найдется краше.

Павел Александрович с супругой будут частыми гостями Ильинского. Обе великокняжеские четы связывали поистине братские отношения.

Первенец этой сказочной пары, Великая Княжна Мария Павловна появится на свет в 1890 году. Рождение второго ребенка, Великого Князя Дмитрия Павловича станет роковым для судьбы Павла Александровича. Волею обстоятельств в августе 1891 годаво время пребывания в Ильинском у Александры Георгиевны начинаются преждевременные роды, которые станут смертельными для матери юного Дмитрия.

Великий Князь Сергей Александрович лично выхаживает новорожденного племянника. Позднее Великокняжеская чета станет фактическими родителями для Марии Павловны и Дмитрия Павловича, воспитывая племянников в связи с их разлукой с отцом.

Второй, морганатический брак Великого Князя Павла Александровича с Ольгой Валерьяновной Пистолькорс (урождённой Карнович) фактически изолировал его от Августейших родственников и собственных детей. До начала Первой мировой войны путь в Петербург для него (нарушившего династические устои правящего дома) был закрыт.

Во втором браке Великому Князю Павлу Александровичу было суждено стать отцом князя Владимира Палея, человека, богато одаренного талантами и глубоко верующего. «Будучи первым ребёнком от второго брака моего отца, он подтверждал теорию, что одарённые дети рождаются от большой любви», - напишет его единокровная сестра Великая Княжна Мария Павловна.

Именно Владимир окажется вместе с Великой Княгиней Елизаветой Федоровной и другими Алапаевскими мучениками в заточении в Напольной школе и взойдет с ними на Голгофу, предшествуя отцу.

Летом 1918 года Великий Князь Павел Александрович, несмотря на пошатнувшееся здоровье, будет арестован большевиками и отправлен в тюрьму. Рано утром 30 января 1919 года земной путь его мученически завершится: Великого Князя, как и его двоюродных братьев, Великих Князей Дмитрия Константиновича, Николая Михайловича и Георгия Михайловича расстреляют большевики. Останки мучеников по сей день пребывают в братской могиле на Заячьем острове.

1 ноября 1981 года, как и сын Владимир Палей Великий князь Павел Александрович будет канонизирован Русской православной церковью за границей в сонме Новомучеников российских.

На фото: Великий князь Павел Александрович с невестой Александрой, принцессой Греческой и Датской. 1888 г.

Мы создали новый паблик, где публикуем интересные факты из истории России времен Рюриковичей и Романовых. Подписывайтесь, чтобы не потерять История Российской империи

Если ставить памятник Женщине — женщине с большой буквы, то начать надо именно с неё». Какой была единственная жена писателя Горького.

Когда в июне 1936 года великого русского и советского писателя Максима Горького провожали в последний путь, у его гроба стояли все три его любимые женщины. В процессии в одном ряду шли Мария Андреева, Мария Будберг и Екатерина Пешкова, единственная официальная его жена. Каждая из этих женщин была красива, талантлива, умна и сильна характером, и все они, что поразительно, между собой пребывали во вполне нормальных отношениях. Бывало даже, жили «при Горьком» под одной крышей. А он признавался на склоне лет: «Очень я одинок. И надоело мне всё до отчаяния».

Но если об отношениях писателя с первыми двумя - Андреевой и Будберг - известно достаточно много, то о единственном законном браке - почти ничего, тогда как именно во время совместной жизни с Екатериной Павловной Волжиной к Горькому пришёл оглушительный успех, и в его становлении как писателя есть и её заслуга. И хотя прожили они вместе недолго - чуть более семи лет, брак они не разрывали, соответственно Екатерина оставила фамилию Пешкова, и до конца жизни между ними были уважительные и доверительные отношения.

А началось всё с того, что в феврале 1895 года Максим Горький приехал в Самару работать. Правда, никаким Горьким он тогда не был. Это был журналист и начинающий писатель Алексей Максимович Пешков, 27-ми лет от роду. В Нижнем Новгороде постоянной работы у него не было, зато было много проблем, из-за чего на этом фоне он пристрастился к алкоголю. Писатель Владимир Короленко и нижегородский адвокат Александр Ланин решили помочь ему сменить обстановку - и написали рекомендацию в «Самарскую газету», весь коллектив которой тогда перешёл в «Самарский вестник». Вот туда и устроили Пешкова, а всячески приспосабливаться к новой жизни ему помогала семья Позерн, друзья Владимира Короленко, у которых он и остановился.

Работа в «Самарской газете» была для него занятием неинтересным. Это было не его, но это был заработок. К тому же для его будущих пьес и рассказов местные наблюдения, возможно, дали не мало. Не зря же он сам говорил, что как писатель родился в Самаре. А кроме того здесь он встретил свою будущую жену, 19-летнюю Екатерину Волжину, которая только-только окончила женскую гимназию и пришла в «Самарскую газету» работать корректором.

Из её биографии известно, что Катенька Волжина родилась в городе Сумы Харьковской губернии в дворянской семье. Жили они хорошо до тех пор, пока в какой-то момент отец Кати не стал поручителем друга, который брал кредит, и когда он ничего не выплатил, Волжины остались ни с чем. Тогда они и переехали в Самарскую губернию, где отец устроился управляющим хозяйствами со свекловичными плантациями, а мать получила работу в столовой для голодающих. Когда Катенька окончила обучение в гимназии, то сразу решила идти работать, чтобы помогать семье.

Впервые она увидела своего будущего мужа... отплясывающим в редакционной комнате на столе! Такими весёлыми были у сотрудников тогда традиционные завтраки. Но с приходом Кати на должность корректора эти застолья по утрам прекратились. Зато молодой фельетонист Пешков стал задерживаться в газете допоздна, читая корректорские гранки.

В декабре 1895 года в редакции «Самарской газеты» была ёлка. Сотрудники и друзья издания весело встречали Новый год, и закончилось застолье поздно. До дома Екатерине идти было довольно далеко - поэтому Алексей предложил девушке проводить её. И по дороге сделал ей предложение.

Родители Екатерины, мягко говоря, были не в восторге от выбора дочери. Они прямо сказали, что против подобного брака, так как видели в Пешкове лишь обычного странно одетого и бедного газетчика, вчерашнего бродягу. Желая оградить дочь от данного союза, они отправили Катю погостить к родственникам в Санкт-Петербург, откуда она довольно быстро вернулась, так как её отец сильно болел. Пешков навещал отца своей будущей жены всё время её отсутствия, давал деньги и приносил лекарства и получил в итоге благословение на этот брак.

«В моё отсутствие Алексей Максимович ежедневно навещал его, часами просиживал у его постели, они оценили друг друга и близко сошлись. Теперь уже и отец одобрял моё решение», - писала в воспоминаниях позже сама Екатерина.

В один год – 1896-й – Екатерина теряет отца и приобретает мужа. На венчании в Вознесенском кафедральном соборе Самары настояла мать невесты, Мария Александровна. Пешкову же пришлось примириться с этим и воссоединиться с Церковью, от которой он был отлучён после попытки самоубийства в декабре 1887 года. Тогда будущий писатель жил в Казани и был очень влюбчивым. Там он влюбился в сестру своего приятеля, но она ему отказала. А он не нашёл другого выхода, как пойти и застрелиться. На заработанные деньги купил две вещи - атлас человеческого тела и пистолет, долго изучал, где находится сердце у человека, чтобы не промахнуться, и когда ему стало особенно тяжело, пошёл на бережок, взглянул в атлас, выстрелил и... промахнулся. Его, конечно, спасли, но в больнице он снова попытался свести счёты с жизнью, выпив большую дозу снотворного. За эти попытки самоубийства церковь его и наказала. Но Позерны, покровители Горького, договорились с протоиереем местного Собора, и их тайно обвенчали.

На следующий день после свадьбы Пешковы уехали в Нижний Новгород, где Алексей Максимович сразу приступил к работе редактором «Нижегородского листка» и стал публиковать свои рассказы под псевдонимом Максим Горький. По словам его друзей, писатель объяснил это так: «Не писать же мне в литературе — Пешков». В считанные месяцы Горький стал невероятно знаменит по всей стране, а Екатерина, как могла, помогала и поддерживала все его начинания. В ответ на это он признавался ей в любви и писал: «Я люблю тебя не только как мужчина, как муж, но и как друг, может быть, даже намного больше». В Екатерине Павловне Горький обрёл не только корректора, соратника, друга, жену, но и, пожалуй, мать, ласки которой он всегда искал с самого детства почти в каждой женщине, но едва ли находил. Она же любила Горького беззаветно, всепрощающе и жертвенно, как может любить только мать.

В 1897 году у Алексея и Екатерины родился сын Максим, которого писатель назвал в честь своего отца. «Горький обожал сына, но как и жене, уделял ему очень мало внимания: он, признаться, был не слишком хорошим семьянином и вообще не мог систематически опекать ближних, поскольку слишком много заботился о дальних», - напишет Дмитрий Быков в книге «А был ли Горький?». Тем не менее, сама Екатерина Павловна вспоминала, что Горький был нежным и заботливым отцом: «Он не боялся, как большинство молодых отцов, брать новорождённого на руки, любил пеленать, купать ребёнка, и на его руках — умелых, надежных, бережных — Максиму было удобно, спокойно...»

Правда, вскоре после рождения сына, не смотря на то, что Горький был уже очень известным автором, власти вспомнили о его прошлых провинностях, в результате чего писатель был арестован и заключён в Метехский замок Тифлиса за революционные дела. А верная жена и маленький сын ждали его дома. И даже после освобождения писатель находился под надзором полиции - около их дома дежурил полицейский - но при этом Пешковы не жили закрытым домом, в их квартире всегда было много людей. «К нам приходили, приезжали, жили днями, а иной раз и месяцами писатели, общественные деятели, артисты, студенты, партийные работники, рабочие, начинающие писатели, случайные посетители», — вспоминала Екатерина Павловна спустя годы.

К 1901 году Горький стал европейски знаменитым писателем, его произведения были переведены на 16 языков мира. Теперь он зарабатывал достаточно на безбедную жизнь - мог позволить себе снять квартиру из 10 комнат в большом доме или отправить семью (к тому времени у них родилась и дочь Катя) на несколько месяцев отдыхать в Крым. Вот только ощущение семейного счастья куда-то подевалось: Алексей Максимович уже явно отделял себя от семьи, тяготился ею и хотел свою жизнь изменить. «Моя Катерина — всё хворает. Разведусь с ней и женюсь на миллионерше, которая предлагает себя в жёны мне и даёт один миллион, только один, стерва!» - писал он своему другу Л. Андрееву. За этими шутливыми строками стояла правда — супруги постепенно отдалялись, а в жизнь Горького прочно входила другая женщина.

Это была первая актриса Художественного театра, красавица Мария Андреева, с которой Горький вскоре уехал в Америку. Когда от менингита умерла пятилетняя дочь Пешковых, Катя, Екатерине Павловне пришлось переживать эту трагедию одной. Единственное, что сделал Горький - прислал покинутой жене в Нижний утешительное письмо с требованием беречь оставшегося сына.

Они расстались по-тихому, без скандалов и упрёков, и, возможно, в этом Екатерина повела себя как мудрая женщина - очень скоро она оказалась просто необходимой Горькому. В течение всей жизни и в самые счастливые, и в самые трудные минуты писатель обращался к ней за поддержкой и помощью. В минуты депрессии он писал ей: «Милый друг! Чёрт знает, как нелепа, тяжела моя жизнь и до чего я одинок на этой несчастной земле. Иногда мне хочется выйти на улицу, взять первую попавшуюся проститутку со всеми её болезнями, со всей пустой душой, пойти с ней в трактир и всю ночь говорить ей самое хорошее, что осталось в сердце. Каждому человеку мать нужна. И хотя в 48 лет смешно и глупо мечтать о материнской ласке, но именно этого хочется. Хочется поговорить с человеком-матерью. Не смейся. Трудно».

К тому же их разрыв, можно сказать, послужил неким толчком карьеры для молодой женщины. В начале 1904 года она начала заниматься переводами с французского, в 1905-м стала видной фигурой в партии социалистов-революционеров (эсеров), а в 1907-м вместе с 10-летним сыном Максимом отправилась за границу. Там бывшая жена Горького решила продолжить своё образование и начала посещать курсы французского языка и лекции по социальным наукам в Сорбонском университете. Параллельно с этим её привлекли к работе в Кружке помощи каторге и ссылке, организова

Три тайных предсказания для Николая II. Кто предрёк гибель императора и царской семьи.

Однажды 13-летней Софии-Доротее-Агусте, принцессе Ангальт-Цербстской, один странствующий монах предсказал счастливое будущее. Он посмотрел на юное личико принцессы, взял её за руку и сказал, что эта девочка в будущем будет обладательницей трёх корон. Так и свершилось. Это была будущая российская императрица Екатерина II, и у неё действительно было три короны – русская, польская и гольштинская. Всю свою жизнь императрица жаловала при дворе разного рода предсказателей и верила их словам. А ровно за девять месяцев до её кончины она встретилась с монахом Николо-Бабаевского монастыря Костромской епархии, Авелем, в миру Василием Васильевым. Именно тогда этот ясновидец рассказал ей последующую историю династии Романовых и предсказал дату смерти государыни. И он был единственным, кому императрица отказалась верить. Говорили, что после встречи с ним Екатерина несколько дней не выходила из своих покоев, а когда появилась, первым делом приказала заключить Авеля в Шлиссельбургской крепости.

Могущественные особы всегда жаловали прорицателей, порой даже невзирая на точность их предсказаний. В немалой степени благодаря этому мы и знаем имена многих из них: Василий Блаженный, Серафим Саровский, Ксения Петербургская, Луис Хамон и многие другие. Все они «видели» трагическую судьбу Романовых и сообщали им о грядущих бедах и несчастьях.

Некоторые считают, что проклятием русских царей «наградила» ещё Марина Мнишек, жена Лжедмитрия. Узнав, что её маленького сына Ивана повесили, она прокляла весь правящий род. Однако, по версии немецкого историка Хайнца Гельцера, всё случилось немного позже, во времена правления Алексея Михайловича. Началом всех несчастий, считает он, послужил эпизод, относящийся ко времени одного из народных бунтов, столь частых в правление этого царя. Во время усмирения толпы стрельцы, по обычаю того времени и «для устрашения», закопали мельничиху Алевтину Новозаветинскую, жену одного из бунтарей, вместе с ребёнком по шею в землю и оставили умирать мучительной смертью.

Молодая женщина, умирая, прокляла ненавистного ей царя Алексея и всех его потомков. Если верить легенде, проклятие возымело своё действие. Из трёх сыновей-наследников престола от первой жены царя, Марии Милославской, двое умерли почти сразу же после описанного эпизода, а третий – царь Фёдор Алексеевич – оказался слабоумным, болезненным и бездетным. Четвёртый Милославский, Иван, соправитель Петра Великого, оказался таким же болезненным и слабоумным, как и его брат Фёдор, и умер в 30-летнем возрасте. Несчастье, отметившее царствование Петра, тоже общеизвестно: из четырёх его детей от Евдокии Лопухиной и семи от Екатерины восемь умерли совсем юными, а своего единственного наследника царевича Алексея царь предал казни за нежелание следовать реформам. Говорили, что проклятие Алевтины подействовало безотказно: из одиннадцати законных детей Петра в живых оставались лишь две дочери – и ни одного сына! По мужской линии императора оставались только внуки: Пётр Алексеевич и его сестра Наталья, дети убитого цесаревича.

Несчастья продолжали преследовать русских правителей и в дальнейшем. Нет ничего удивительного в том, что большинство из государей, обеспокоенных за свою судьбу и будущее своих детей, обращались за помощью к ведуньям, магам, прорицателям и ясновидцам. В России ХIХ века «царём-мистиком» называли Александра I, а на время правления последнего русского царя, Николая II, пришлись главные откровения и пророчества о его царствовании, кончине и о дальнейшей трагической судьбе России. Из разных источников известно, что Николай II на протяжении своей жизни получил столько предсказаний, сколько хватило бы, пожалуй, на десяток других монархов и монархий: и от японского отшельника Теракуто (в 1891 году), и от английского предсказателя Луиса Хамона (в 1896 и 1904 годах), и от Серафима Саровского (в 1903-м), и даже несколько пророческих посланий из прошлого – от монаха Авеля. Возможно, Николай II был единственным в истории императором, который не только знал свою судьбу и дату собственной смерти, но и дату гибели всей своей семьи.

Как считают многие историки, именно поэтому он пытался решительным образом переломить судьбу в марте 1905 года, но не смог. Вся вторая половина его царствования, после этого момента, прошла под невидимым никому, кроме Александры Фёдоровны, знаком покорности судьбе. Впрочем, они оба действовали по девизу: делай что должно, и будь что будет. Возможно, именно этим мистическим знанием, а не «слабостью», можно объяснить многие факты царствования Николая II и жизни царской семьи.

Первое мистическое откровение о своей будущей судьбе Николай Александрович получил ещё до восшествия на престол, будучи наследником, во время путешествия в Японию в конце апреля 1891 года. Известный отшельник, монах Теракуто, сказал ему тогда: «Опасность витает над твоей главой, но смерть отступит, и трость будет сильнее меча, и трость засияет блеском. Два венца суждены тебе – земной и небесный. Играют самоцветные камни на короне твоей, владыка могущественной державы. Но слава мира проходит, и померкнут камни на земном венце – но сияние венца небесного пребудет вовеки. Великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою. Ты будешь бороться за всех, и все будут против тебя. На краю бездны цветут красивые цветы, дети рвутся к цветам и падают в бездну, если не слушают предупреждений отца. Ты принесёшь жертву за весь свой народ как искупитель за его безрассудства. Вижу огненные языки над главой твоей. Это – посвящение. Вижу бесчисленные огни в алтарях пред тобою. Это исполнение. Здесь мудрость и часть тайны Создателя. Смерть и бессмертие, миг и вечность...».

Записи современников тех событий в Японии говорят, что после посещения отшельника Николай был задумчив и грустен. Но ему было тогда всего 23 года, и вряд ли это продолжалось долго. Хотя часть предсказания японского монаха начала сбываться уже через несколько дней, когда на наследника российского трона было совершено покушение. Это случилось 11 мая 1891 года - на Николая напал японский полицейский, который ударил его мечом по голове, но удар не нанёс серьёзного урона. Спас цесаревича принц Георгий Греческий, который был рядом и ударил напавшего человека тростью из бамбука. По прибытии на Родину в память об этом событии и в благодарность за спасение жизни Николай приказал изготовить для трости принца оправу из золота, украшенную бриллиантами. Как и предсказал Теракуто, «трость оказалась сильнее меча, и трость засияла».

В 1896 году, уже будучи российским императором, Николай II получил второе предсказание из-за рубежа, от знаменитого ирландского хироманта и астролога Луиса Хамона. Несколькими годами ранее этот ирландский граф, более известный как Хейро (или Кайро – в переводе с греческого «рука»), прославился благодаря своей удивительной способности предсказывать будущее по линиям ладоней, рисунок которых отпечатывался на листах закопчённой бумаги. Многие из этих рисунков хиромант позднее воспроизвёл в своих книгах. Точность предсказаний Хеймона до сих пор не может объяснить современная наука. Простое совпадение невозможно – слишком часто сбывались предсказания этого человека и слишком они были точны. Мистификации также исключены – слишком многие сомневались и изощрённо проверяли прорицателя; в конце концов все они оставили свои сомнения…

Как рассказывал Луис Хамон, пользовался он тайными знаниями древних индийских хиромантов. Однажды, во время своего пребывания в Индии, он нашёл в одном из старых монастырей древнюю рукопись по хиромантии, написанную на выделанной коже, и в дальнейшем тщательно её изучил (правда, эта рукопись таинственным образом исчезла после смерти прорицателя). О многих случаях чтения рук «сильных мира сего» известно из книги Луиса Хамона «Рок в откровениях судьбы» - в ней Хамон рассказал, что обладает особым талантом предсказывать смерть известных людей, будь она насильственной или естественной. И благодаря своим «чёрным» прогнозам Хейро даже получил прозвище Граф Смерть. Впрочем, самому ясновидцу было всё равно, как его называют. Он анализировал линии на ладонях, с каждым днём совершенствуя свою методику. И чтобы узнать судьбу, ему не нужно было видеть человека. Достаточно было отпечатка руки, чтобы прочесть написанное на ней прошлое и будущее.

В 1891 году Хейро, используя собственную теорию чисел, вывел точную дату смерти Эдуарда, принца Уэльского – будущего короля Англии Эдуарда VII. Английский монарх умер в 1910-м, в возрасте 69 лет, как и предсказывал Хамон. Кроме того, он предсказал точную дату убийства короля Италии Умберто I в 1900 году. Нисколько не считаясь с королевскими чувствами, Хейро напрямую сообщил об этом высокому клиенту. Предвидел он и смерть английской королевы Виктории в 1901 году. Кроме того, Хамон предсказал лорду Бэлфору, что тот станет премьер-министром Англии, а Оскару Уайльду – позор и тюрьму за семь лет до ареста и суда. Он также предсказал Мата Хари, что та умрёт в возрасте 37 лет. Смерть известной танцовщицы Айседоры Дункан в 1927 году станет последним нашумевшим предсказанием Хейро. Сам Луис Хамон умрёт в Калифорнии в 1936-м, точно в то время и в том месте, которое он сам себе напророчил. Закат его жизни оказался столь же загадочным, как и его таинственная сила, с помощью которой он приоткрывал завесу над будущим. Неожиданно, по причинам странным и необъяснимым, хиромант разорился, тяжело заболел и умер в больнице для бедных. Любители мистики утверждали, что у Хейро попросту закончился «срок договора с дьяволом» – удача отвернулась от него, и он навсегда покинул этот мир…

Продолжение истории читайте в нашем паблике о жизни королевских семей Королевские истории

Типы ​мезенокъ​. Групповой фотопортретъ Поморскихъ женщинъ въ традиціонномъ нарядѣ, фотографъ: Яковъ Ивановичъ (Якобъ-Іоганнъ) Лейцингеръ, Архангельская губернія, Мезенскій уѣздъ, ​село​ (деревня, слободка) ​Лампожня​, 1887 годъ.

Жизнь людей на берегах Белого моря назад была довольно суровой. Мужчины уходили в море ловить рыбу и добывать морского зверя, причем дома их могло не быть добрую половину года.

В это время поморские женщины или жонки, как их называли в этих местах, оставались дома одни или с детьми. Их занятия в это время сильно отличались от привычных дел русской женщины из любого другого региона страны, потому что на плечи жонок перекладывалась вся мужская работа по дому.

У поморов к XVIII веку имелись устоявшиеся определенные представления на воспитание и обучение, цели, задачи, пути и средства воздействия на детей. С их помощью от старших поколений к младшим передавались нормы поведения людей, требования к личности.

Суровый край формировал в людях не только физическую силу, выносливость, закалку, сноровку, отличное знание морского дела, но, прежде всего глубокое уважение друг к другу, особенно к старшим. Поэтому одной из важных народных воспитательных традиций была взаимная уважительность соседей, членов семьи.

Во все времена поморскую семью отличали уважительные отношения между родителями и детьми, стремление научить своих чад грамоте, воспитать в них способность к независимым суждениям. Традиционная поморская семья была основой социального устройства на российском севере на протяжении столетий. Ее главные отличия от традиционной русской семьи заключались в равноправии между поморскими мужчинами и женщинами, отлаженной системе воспитания детей (включая обязательное обучение грамоте) и в высоком уровне морали. Равенство мужчин и женщин в Поморье было обусловлено тем обстоятельством, что поморские мужчины столетиями ежегодно уходили на промыслы, оставляя домашнее хозяйство на своих жен.

Мужская половина семьи, конечно, имела преимущество при решении основных вопросов, связанных с хозяйственной деятельностью и многими бытовыми сторонами жизни: например, распределение работ, выбор места промысла, брак детей. Но женщины и девушки Поморья в решении хозяйственных и бытовых дел были самостоятельнее, чем в других районах дореволюционной России. Неизбежный в условиях Поморья распорядок труда и быта, более суровый, чем у крестьян северных междуречий, приучал их к самостоятельности, а многие виды работы, подчас наравне с мужчинами — к значительной независимости. В поморской среде даже не употреблялось русское слово «баба», которое считалось грубым. Женщин поморы называли и называют «жонками». Они помогали мужикам в их опасном труде на море, а в периоды длительных отлучек мужчин на промыслы на Мурманскую страду, на Кедовский путь, в норвежские плавания — они оставались правительницами всего хозяйства и главой семьи. Поморские «жонки», подолгу заменявшие отсутствующего хозяина-мужа, назывались «большухами», и им беспрекословно подчинялись все члены больших поморских семей. Именно эти уверенные в себе, умные и грамотные северные женщины, были примером независимого поведения для подрастающих поморов.

Таким образом, поморское воспитание отличалось формированием особого отношения взрослых и детей к женщине. Она была не просто хранительницей быта, а воспринималась олицетворением всех нравственных достоинств, символом Родины. Мальчики с детства видели, что женщина справляется с обязанностями главы семейства наравне с мужчинами, что ее уважают и слушаются все родственники. Поэтому, становясь мужчинами, молодые поморы относились к своим собственным женам с уважением. Девочки также понимали, что от женщины зависит очень многое, и молодые поморки вели себя с большим достоинством.

Среди поморов были запрещены матерные слова, и даже на дальних промыслах, в чисто мужской компании матерная брань считалась большим оскорблением для общества. Воровство среди поморов полностью отсутствовало, и совсем еще недавно дома в Поморье не закрывались на замок. Хозяину достаточно было приставить к дверям палку, которая означала, что посторонним вход воспрещен. Все эти особенности поведения воспитывались с детства, в семьях, а традиции общественного устройства в Поморье передавались из поколения в поколение.

Повсеместно в Поморье было распространено «почитание книжное», которому детей начинали учить с наступлением отрочества — около шести или семи лет. В поморском народном календаре для начала обучения грамоте даже была выделена особая дата — Наумов день (14 декабря), когда пятилетнему ребенку родители впервые давали азбуку. По достижении юношеского возраста многие молодые поморы отправлялись на двух-трехлетнее обучение в местные старообрядческие скиты. Морская деятельность рано вызвала к жизни потребность в грамотных людях, а постоянные контакты поморов с официальными представителями власти и с иностранцами способствовали развитию к XVIII веку значительной грамотности в среде поморов-мужчин. Владели грамотой и женщины, но в меньшей мере.

У всех поморов был развит общий интерес к делу, которое их кормило. Трудовой принцип проходил красной нитью через все воспитание. В поморской семье у каждого свои обязанности. Отец полностью отвечает за корабельные дела. Мать до этих дел не касается. За то время, что отец остается на берегу, кроме корабельных дел он обязан выполнить «мужскую работу». Очень четкое, можно даже сказать жесткое распределение обязанностей позволяло избегать в семье возникновения двоевластия и неизбежных при этом раздоров. Отец и мать руководили трудом членов семьи равноправно. Подчинение им было беспрекословным. Суровую трудовую закалку получали поморские дети. Опыт старших поколений передавался младшим.

С детства мальчиков приучали к трудному морскому промыслу. С семи-восьми лет их брали в плавания. С появлением на свет девочке дарилась маленькая прялка, потом побольше. В начале игра, а к десяти годам она уже получала задание: на веретене напряди, а потом и ткать половики научись. Мальчику вручали маленький топорик и какой-нибудь инструмент, чтобы мастерить учился. И не отдельным операциям, не скучному однообразию поделок, а Ремеслу. Поэтому поморские дети умели делать то, что могли взрослые.

Из поколения в поколение формировались, передавались, сохранялись и развивались традиции и обычаи. Особая сила влияния этих традиций и норм состояла в том, что ребенок с самого раннего детства осваивал их незаметно для самого себя, естественно и просто, намного раньше, чем начинал понимать их содержание и смысл. Региональные условия жизни способствовали тому, что в людях ценились такие качества, как патриотизм, честность, коллективизм, гуманное отношение к другим, смелость.

Каждый день интересные факты и истории из прошлого России в паблике История России

11 мая 1857 года родился Великий князь Сергей Александрович — пятый сын Александра II и императрицы Марии Александровны, московский генерал-губернатор.

Его военная карьера была предопределена с рождения.
В период обучения большую склонность Сергей проявлял к истории живописи, особенно итальянской. Кроме традиционных английского, французского, немецкого он самостоятельно изучил итальянский язык. Вступив в права распоряжения своими средствами, Великий князь отправился на археологические раскопки в Иерусалиме.

Особые отношения сложились у Сергея с матерью Марией Александровной. Он ее боготворил. Может быть, именно это чувство стало причиной всех дальнейших бед. Когда отец перестал скрывать свою связь с княжной Долгорукой и весь двор фактически отвернулся от императрицы, Сергей пережил катастрофу, крушение мира, в котором он жил. Публичное унижение матери, он воспринял как свое собственное. Презрение к светской черни стало единственным, чем он смог ответить на оскорбления. Современники называли его снобом, отталкивающим своей скукой.

Необоснованное, ничем не подкрепленное обвинения в личных извращениях скорее всего были просто слухами, пущенными недоброжелателями. Нет ни одного факта или имени, подтверждающего эти обвинения.
Клевета и злословие портили жизнь не только ему, но и его жене Елизавете Федоровне. Князь не заводил романов на стороне, что еще больше давало поводов о его близких связях. Вполне возможно, что какие-то проблемы в личной жизни были, у пары не было детей. Но главной проблемой среди супругов скорее всего было нежелание Елизаветы принять православие. Только спустя 7 лет она сделала это по велению своего сердца.

Ходынская трагедия оказала грандиозное влияние на будущее Сергея Александровича. Ему ставили в вину плохую организацию коронации Николая II.

Для боевой оппозиции Сергей был опасен. 4 февраля по старому стилю на выезде из Кремля у Никольских ворот, в его карету попала бомба. Елизавета Федоровна позднее просила помиловать убийцу мужа, простив его от себя и от имени мужа.

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

«Ты преступила закон Божий, и я тебя спасти не могу...» За что Пётр I казнил свою фаворитку Марию Гамильтон.

В то хмурое мартовское утро 1719 года она шла на плаху, как на праздник – в белом шёлковом платье, накинув на плечи бархатную мантию, а её роскошные пепельные волосы украшали чёрные ленты. Даже видавшему виды палачу не приходилось рубить голову такой красавице. Белизна её наряда символизировала радость, и сама обречённая была, казалось, исполнена веселья. Значит, была ещё жива надежда на спасение. Ведь наряжалась и прихорашивалась она не для всех, а только для него одного – для главного своего судьи и повелителя, царя Петра Алексеевича. Увидит государь такую красавицу – и вспомнит о своей прежней страстной любви к ней и, конечно, помилует... И вдруг – фигура царя появилась перед толпой зевак. Вот Пётр уже поднимается на помост, вот подходит ближе и разглядывает её - дрожащую от сырости и мартовского холода, но с такой мольбой в глазах о спасении. А оглядев, отходит назад, сказав лишь то, что топор палача не коснётся её головы. И в этот момент орудие казни взметнулось вверх...

Этому трагическому сюжету российской истории посвящено как минимум несколько художественных произведений. Например, известная многим картина живописца Павла Сведомского, написанная в 1904 году и хранящая ныне в Омском областной музее изобразительных искусств - «Мария Гамильтон перед казнью». Ещё одна картина запечатлела Петра I на плахе, рядом с палачом. В руках царя – отсечённая голова Марии. По словам очевидцев, а скорее, по легенде, голова опальной фрейлины покатилась прямо к ногам Петра, он поднял её, поцеловал в губы, а затем, перекрестившись, молча ушёл…

О любвеобильности царя-реформатора ходили легенды. Даже в поездки Пётр брал с собой небольшой гарем «метресс», которые не перевелись и после его женитьбы на Екатерине. Из их переписки следует, что царица сама посылала Петру таких девушек из своего окружения. Да и знатные дамы не оставались для царя неприступными.

Перечислить всех метресс Петра затруднительно. По данным историка-публициста Андрея Буровского, «общее число известных бастардов Петра I достигает по крайней мере 90 или 100 человек. Число неизвестных детей Петра, может быть, ещё больше». По многочисленности потомство царя вполне сопоставимо с отпрысками «короля-солнце» Людовика XIV. Правда, их всех перещеголял венценосный «брат» Петра, Август II Сильный, король польский и курфюрст Саксонский, признанный дамский угодник и, между прочим, советчик русского царя в альковных делах – по преданию, у того было 700 метресс и свыше 350 детей. Мы не знаем, где фиксировал Август II свои любовные похождения, а у Петра для сих целей имелся специальный «Постельный реестр», куда он вносил имена тех, кто непременно должен оказаться в государевой постели. В этот царёв реестр попала и Мария Гамильтон, отличавшаяся редкой красотой и, как бы мы сказали сейчас, отчаянным кокетством (это слово появилось в русском языке позднее – а тогда это называли «глазолюбность»).

Мария Гамильтон (на русский манер фамилию её предков переиначили в Гомонтовых) происходила из древнего шотландского рода. Её предки с давних пор служили России: они перебрались в Московию ещё при Иване Грозном и занимали высокие должности при русском дворе. Отцом Марии был Виллем Гамильтон, состоявший в родстве с Артамоном Матвеевым — воспитателем Натальи Нарышкиной, матери Петра I. Сама же Мария появилась при дворе Петра в 1709 году - предположительно, тогда ей было около 15-ти лет. Эта красивая, стройная, весёлая девушка сразу понравилась Екатерине Алексеевне (тогда ещё невенчанной жене царя, родившей ему двух ещё не признанных дочерей), и она сделала её своей фрейлиной. Обеих дам объединили тяга к роскоши, страсть к нарядам и новым французским модам - со временем они так сдружились, что к 1715 году Мария состояла в «ближних девицах» императрицы. И совсем неудивительно, что такую красивую и интересную девушку вскоре заметил и сам самодержец.

Личный токарь царя, Андрей Нартов, вспоминал: «Впущена была к его величеству в токарную присланная от императрицы комнатная ближняя девица Гамильтон, которую он, обняв, потрепал рукою по плечу да сказал: «Любить девок хорошо, да не всегда. Иначе, Андрей, забудем ремесло». После сел за станок и начал точить».
Ремесло император не забыл, но и Марию не прогнал, а повелел ждать его вечером в своих покоях...

Обладая авантюрным характером и неукротимым стремлением к роскоши, юная шотландка, став фавориткой царя, уже мысленно примеряла на себя царскую корону. Что ей до безродной стареющей жены Петра? Разве может Екатерина сравниться с ней, поистине царственной, пленительной Гамильтон?! Но Марии не довелось праздновать победу - царь довольно быстро к ней охладел, хотя порой и продолжал время от времени бывать в её опочивальне. И напрасно Екатерина Алексеевна видела в ней грозную соперницу – пресытившись страстью, монарх уже искал новых любовных побед на стороне, однако никакие фаворитки не могли заменить Петру его «драгоценную Катеринушку». В отличие от Марии Гамильтон она сумела стать Петру нужной – его незаменимой подругой и поверенной в делах.

Однако отвергнутая красавица-фрейлина, замеченная самим царем, горевала недолго - уже скоро у неё нашлось немало утешителей. Правда, всем придворным сердцеедам, желавшим заполучить сердце Марии, приходилось соблюдать крайнюю осторожность. При дворе было известно, что Пётр не прощал измены даже бывшим своим фавориткам, а потому и им, и самим метрессам грозила смертельная опасность. Например, камергер Виллим Монс, обративший мимолётное внимание на Гамильтон, говорил о необходимости сохранять тайну любви. Несмотря на это, Мария несколько раз уже была на волосок от погибели - известно, что она неоднократно носила в себе «греховный плод», но всякий раз ей удавалось от него избавиться, хотя дело это было крайне рискованным.

Историки свидетельствуют, что несмотря на все свои любовные похождения, мысль вновь завоевать сердце Петра не оставляла Гамильтон. И только осознав, в конце концов, всю тщетность своих усилий, она остановила свой выбор на царском денщике Иване Орлове. Стоит заметить, что во времена Петра денщики подбирались самим государем (а он слыл тонким психологом и физиономистом!), являлись близкими ему людьми, коих тот посвящал во многие сокровенные дела державы. И подбирались они не из лучших дворянских фамилий, а по «годности», то есть по личным заслугам.

Вне дворца Орлов и Гамильтон вели весьма праздную жизнь – шумные развлечения, кутежи, дорогие подарки... Как выяснится позже, за Марией числился ещё один грех: в то время она стала воровать драгоценности царицы, продавала их и на эти деньги покупала дорогие подарки своему возлюбленному. Возможно, это никогда бы и не вскрылось, если бы не стечение обстоятельств, приведшее в итоге к трагическому концу...

Шёл 1718-й год, во всю раскручивалось дело царевича Алексея, обвинённого в государственной измене и заговоре против отца. Повсюду искали врагов, в Тайной канцелярии совершались страшные пытки… Иван Орлов погорел по собственной глупости. Он тоже решил выслужиться и подал Петру донос на каких-то людей. Царь сунул записку в сюртук, чтобы почитать её на следующий день, но бумага провалилась за подкладку, и поутру государь, хватившись и не найдя доноса, рассвирепел, решив, что Орлов передумал и выкрал донос из его кармана. На беду, Орлова нигде не было. Нашли его в каком-то «вольном доме», где он проводил ночь, и приволокли к царю.

«Иван Орлов пропьянствовал всю ночь с Сёмкой Мавриным да с двумя голландскими полшкиперами, и часу в шестом утра, когда кумпания еле расползлась, выбрел на большую першпективу, раздумывая над задачей: когда пойти к Марьюшке?... Вихляя из стороны в сторону, цепляясь за деревья, плохо принявшиеся в болотной почве, Орлов икал от перегара, какой шибал в голову не хуже немецкого мушкета», — говорится в исторической повести писателя Глеба Алексеева «Мария Гамильтон», вышедшей в свет в 1933 году (спустя пять лет её автор стал жертвой «большого террора», а потому и повесть, как и ее автор, впоследствии оказалась совершенно забытой).

Не зная, за что именно царь на него прогневался, Орлов решил сразу же во всём сознаться: мол, виноват, сожительствовал с Марьей Гомонтовой. Сообщил и о том, что она имела от него двоих детей, родившихся мёртвыми. Причём, в этой зазорной связи, как и в других грехах, Орлов, выгораживая себя, настойчиво обвинял Марию. Тут, весьма кстати, царь вспомнил, что недавно в дворцовом саду нашли трупик новорождённого младенца, завёрнутый в дорогую салфетку. И соотнеся сей факт с Гамильтон, Пётр приказал схватить фрейлину.

Марию и Орлова отправили под арест, началось следствие. В комнатах у Гамильтон провели обыск, нашли много украденных вещей царицы, в том числе ювелирные украшения с алмазами. А под пытками Мария призналась, что крала драгоценности, чтобы покрыть долги Орлова, и что двоих зачатых детей она вытравила каким-то снадобьем; последнего (родившегося) ребёнка сразу после рождения утопила и приказала служанке куда-нибудь выбросить тело. Призналась Мария и в том, что выдавала секреты царицы и рассказывала мол, что та кушает воск, дабы вывести с лица угри. По нынешним меркам, это ничего не значащий пустяк, а в ту пору это было тяжким преступлением, злонамеренным раскрытием тайн косметических уловок первой дамы России, распространением слухов, порочащих её Величество.

А что же Екатерина? В этой далеко не простой ситуации она проявила истинное благородство и добродушие. Царица не только сама ходатайствовала за преступницу, но даже заставила вступиться за неё вдовствующую царицу Прасковью Фёдоровну. Заступничество царицы Прасковьи имело тем большее значение, что всем было известно, как мало она была склонна к милосердию. Но Пётр оказался неумолим: «Я не хочу быть ни Саулом, ни Ахавом, нарушая Божеский закон из-за порыва доброты».

Нельзя сказать, что приказ Петра I «казнить смертию» Марию Гамильтон за вытравливание плода и детоубийство был непомерно жестоким. Это преступление противоре

Император Александр II и великая княжна Мария Александровна. 1873 г.

Мария Александровна родилась в Царском Селе. Она была второй дочерью императора Александра II и его жены, императрицы Марии Александровны, которая была дочерью великого герцога Людвига II Гессенского.

В день её рождения фрейлина Анна Тютчева записала в дневнике:

«Эта маленькая девочка — большая радость в императорской семье, ее очень ждали и желали, так как после великой княжны Лины, которая не дожила до семи лет, у цесаревны были только сыновья. Этой новой пришелице предназначили имя Веры, но старая княгиня Горчакова написала императрице, что она видела сон, будто у цесаревны родится дочь, если она обещает назвать ее Марией. Итак, назовут ее Марией…»

Мария Александровна приходилась сестрой императору Александру III. Среди других её братьев выделялись: Владимир Александрович — меценат, коллекционер, президент Академии Художеств, Сергей Александрович, бывший московским губернатором и погибший в результате теракта, и Алексей Александрович, в чине генерал-адмирала возглавлявший русский флот в русско-японскую войну.

А. О. Смирнова вспоминала, что Мария Александровна росла «слабенькой девочкой» и страдала глистами, а вылечил её гомеопатией доктор Обломиевский. Фрейлина Тютчева «с помощью английской няни Кити вытаскивала клубки зловредного червяка солитера, который всю пищу отравлял». Отец не чаял души в дочери и «хотел всегда, во все погоды с ней кататься», что вступало в противоречие с предписаниями докторов.

С будущим мужем Его Королевским Высочеством принцем Альфредом герцогом Эдинбургским познакомилась осенью 1868 года в Гейдельберге. В 1871 году они встретились снова в Дармштадте.

Великой княжне принц не понравился из-за своей стремительной бесцеремонности, он на третий день посватался. Император был не против брака, но заметил, что не стесняет своих детей в их выборе и позволил принцу приехать в Петербург. В начале 1873 года королева Виктория обратилась к императрице с официальном письмом по поводу брака сына, но получила ответ, что выбор по-прежнему остается за великой княжной. Летом 1873 года Мария Александровна встретилась с принцем в Дармштадте и согласилась стать его женой.

23 января 1874 года в Большой церкви Зимнего дворца в Санкт-Петербурге состоялось бракосочетание великой княжны Марии с Его Королевским Высочеством принцем Альфредом герцогом Эдинбургским, вторым сыном королевы Виктории. Александр II дал ей в приданое неслыханную по тем временам сумму в 100 000 фунтов, и сверх того ежегодное пособие в 20 000 фунтов.

Супружество было несчастливым. Герцог был донжуаном, общество королевы и ее детей действовало угнетающе, а лондонское общество считало невесту слишком надменной, возмущаясь ее излишне мужским манерам, властности в обращении с прислугой, независимому характеру и курению на людях.

Согласно письмам ее матери: «Мари считает Лондон отвратительным История Российской империи

9 мая 1871 родился Георгий Александрович Романов — третий сын императора Александра III и Марии Фёдоровны, младший брат Николая II. После 1894 года как первый в очереди на наследование российского престола носил титул цесаревича.

В детстве Георгий был более здоровым и сильным, чем его старший брат Николай. Он рос высоким, красивым, жизнерадостным ребёнком. Несмотря на то, что Георгий был любимчиком матери, он, как и другие братья, воспитывался в спартанских условиях. Дети спали на армейских кроватях, вставали в 6 часов и принимали холодную ванну. На завтрак им, как правило, подавали кашу и чёрный хлеб; на обед котлеты из баранины и ростбиф с горошком и запечённым картофелем. В распоряжении детей были гостиная, столовая, игровая комната и спальня, обставленные самой простой мебелью. Богатой была только икона, украшенная драгоценными камнями и жемчугом. Семья жила в основном в Гатчинском дворце.

У братьев были одни и те же преподаватели, хотя учились они в разных комнатах. Среди их наставников были самые уважаемые профессора. Оба брата в совершенстве владели английским языком, свободно говорили на французском и немецком, сносно изъяснялись на датском. Увлекались мальчики стрельбой и рыбалкой. Георгию прочили карьеру на флоте, пока он не заболел туберкулёзом.

В 1894 году неожиданно умер Александр III. Николай стал императором. Поскольку детей у него ещё не было, наследником цесаревичем был объявлен Георгий.
Однако состояние здоровья Георгия оставалось плохим. Он жил на Кавказе, в Абастумани. Врачи даже запретили ему ехать в Петербург на похороны отца (хотя он присутствовал при кончине отца в Ливадии). Единственной радостью Георгия были визиты матери. В 1895 году они вместе ездили к родственникам в Данию. Там с ним случился очередной приступ. Георгий долгое время был прикован к постели, пока наконец не почувствовал себя лучше и не вернулся в Абастумани.

28 июня 1899 года в возрасте 28 лет скоропостижно скончался от туберкулёза. Весть о смерти Георгия была тяжёлым ударом для всей императорской семьи и особенно для Марии Фёдоровны.
Погребение его совершалось по Высочайше утверждённому церемониалу.

Ещё больше интересных историй в нашей группе @historyrossia

Охота на императора. Как убивали царя-освободителя, и почему он не пытался спастись.

Александр II вступил на царство, когда ему шёл 38-й год. К тому времени он был уже отцом шестерых детей. Человек очень образованный, благородный, энергичный, полный энтузиазма и желания изменить страну. Однако в последние годы в кресле императора сидел уже немолодой, уставший и издёрганный человек, переживший как минимум пять покушений на свою жизнь. Он всё больше и больше мечтал отойти от государственных дел и зажить обычной жизнью. Строил планы отречения от престола и отъезда с семьёй в Европу. Но что-то каждый раз мешало. «В нём словно жили два совершенно различных человека, постоянно боровшихся друг с другом. И эта борьба становилась тем сильнее, чем более старился Александр II. Он мог быть обаятелен и немедленно же выказать себя грубым зверем. ... Он постоянно жил в страхе опасностей...», - писал об императоре его современник, Пётр Кропоткин.

В последние дни февраля 1881 года император Александр II всё чаще сидел в своём кабинете, разглядывая свой талисман - это был подарок, преподнесённый ему (тогда ещё цесаревичу) на совершеннолетие. Изумительной красоты перстень с камнем александритом... Впервые (это было в апреле 1834 года) этот новый, до тех пор неизвестный науке, драгоценный камень обнаружил на Урале русский минеролог финского происхождения Нильсон Норденшельд. И навал его в честь цесаревича - александритом. Александр был очень горд этим и всегда носил талисман с собой и верил, что он приносит ему удачу и отводит беду. Куда бы не отправился император, александрит всегда был при нём, но ровно до того момента, пока камень не напугал его...

Как известно, александрит обладает уникальным свойством менять свой цвет - от зелёного (при дневном свете) до кроваво-красного (при искусственном освещении). Благодаря такой особенности и появились легенды о мистических свойствах камня. После гибели императора Александра II некоторые современники утверждали, что находка камня была предзнаменованием его судьбы: начало этого царствования связывалось со светлыми радужными надеждами на свободу, а конец был отмечен пролитием царской крови.

Как бы то ни было, но незадолго до последнего покушения камень на руке Александра II вдруг заискрил всеми цветами радуги, а потом неожиданно приобрёл рубиново-красный окрас. Взглянув на перстень, император ужаснулся и больше не надевал его. А в день покушения и вовсе оставил в своих покоях...

Ещё при жизни царя-освободителя в народе ходила такая легенда: якобы однажды, пребывая в монастырской хлебопекарне, некий юродивый вдруг схватил раскалённую кочергу и, прибежав в покои настоятеля монастыря, приложил её к ногам изображённого на портрете Александра II. При этом инок безостановочно повторял: «Государь будет без ног! Государь будет без ног!»
Монашествующие решили, что такой дерзкий поступок послушника — очередной его приступ сумасшествия, и оставили случившееся без внимания.
Однако через 14 лет предсказание сбылось...

Если история про инока более-менее известна многим, то не все знают, что незадолго до последнего покушения на императора были и другие тревожные знаки. Так, незадолго до трагических мартовских событий возле кабинета Александра II стали находить окровавленных голубей. Позже выяснилось, что на чердаке дворца поселился огромный орёл, и Александр II воспринял это как предзнаменование скорой гибели. К слову, в этом же рабочем кабинете окровавленный император и скончался. Когда ему под ноги кинули бомбу, Александр II, практически лишившись ног, продолжал оставаться в сознании. И прошептал подчиненным: «Отвезите во дворец... там хочу умереть».

Мало кто знает, что наравне с другими дарованиями Александр Николаевич обладал талантом ... художника-модельера. Рассказывали, что даже во время балов он время от времени присаживался за столик и рисовал эскизы мундиров. Самый ценный экспонат сегодня хранится в фонде тканей Отдела истории русской культуры Государственного Эрмитажа - это мундир лейб-гвардии сапёрного батальона - подшефной императору части. Тот самый, который был на нём в момент гибели и который несколько лет назад понадобился экспертам, чтобы удостовериться в подлинности останков последней царской семьи. Тогда, в 2017-м, были проведены исследования, для которых был взят кусочек мундира Александра II со следами крови для ДНК-анализа.

Человек, переживший столько покушений на свою жизнь, не мог не понимать, что на него ведётся самая настоящая охота. При этом он не пытался оградить себя от нападок со стороны революционеров, так как искренне верил, что его охраняет божественная сила. Которая, если была, то действовала достаточно долго: как минимум 14 лет с момента первого покушения до убийства. Тем не менее, уже после первого покушения Александра II повсюду сопровождали дворцовые гренадеры (стационарная охрана в Зимнем дворце) и собственный Его Императорского Величества конвой, однако и это не смогло остановить террористов.

Всё началось 4 апреля 1866 года. В этот день Александр II прогуливался с племянниками в Летнем саду. За променадом императора наблюдала через ограду большая толпа зевак. Когда прогулка закончилась, и Александр II садился в карету, раздался выстрел...

Впервые в русской истории злоумышленник стрелял в царя! Толпа чуть не растерзала террориста. «Дурачьё! – кричал он, отбиваясь. – Я для вас это делаю!». Это был член тайной революционной организации Дмитрий Каракозов. На вопрос императора «почему ты стрелял в меня?» он дерзко ответил: «Ваше величество, вы обидели крестьян!». Но по иронии судьбы, именно крестьянин, Осип Комиссаров, толкнул незадачливого убийцу под руку и тем самым спас государя от верной гибели.

Каракозова казнили, а в Летнем саду в память о спасении Александра II поставили часовню с надписью на фронтоне: «Не прикасайся к Помазаннику Моему». Часовня эта не сохранилась до наших дней - в 1930 году её снесли большевики.

Второе покушение на императора произошло через год, 25 мая 1867 года. Это случилось в Париже, когда Александр II и французский император Наполеон III ехали в открытом экипаже. Внезапно из восторженной толпы выскочил человек и дважды выстрелил в российского монарха. Но как и в предыдущем случае террориста подвела случайность. Он зарядил старый двуствольный пистолет слишком большим количеством пороха, и его при выстреле просто разорвало. Пуля, правда, вылетела, но попала в лошадь, и её кровь забрызгала царственных пассажиров. Поэтому немудрено, что окружающим, включая покушавшегося, показалось, что нападение удалось.

Личность преступника установили быстро: это был поляк Антон Березовский, который пытался отомстить за подавление польского восстания русскими войсками в 1863 году. «Две недели тому назад у меня родилась мысль цареубийства, впрочем, я питал эту мысль с тех пор, как начал себя сознавать, имея в виду освобождение родины», - сбивчиво изъяснялся Березовский на допросе.
Французские присяжные приговорили его к пожизненной каторге в Новой Каледонии.

В следующий раз мысли о цареубийстве у революционных террористов вновь возникли в 1879 году. Однажды тёплым апрельским днём Александр II, совершая свою обычную прогулку по Дворцовой площади, обратил внимание на молодого человека, быстро идущего в его сторону. Террорист (оказавшийся впоследствии Александром Соловьёвым, членом революционной организации «Земля и воля»), быстро двинувшись навстречу царю, произвёл в него первый выстрел. Александр II, крикнув полицейским: «Ловите!», распахнул шинель и бросился бежать. Но Соловьев погнался за ним, стараясь пересечь дорогу. Он сделал на бегу ещё три выстрела, но безрезультатно, так как царь бежал не прямо, а зигзагами, что лишало его возможности прицелиться.

Собравшаяся толпа бросилась вместе с полицейскими ловить стрелявшего. Одним из первых Соловьёва настиг жандарм Кох, ударивший его обнажённой шашкой по спине. Падая, Соловьёв произвёл ещё один выстрел, а затем раскусил находившийся у него во рту орех с ядом, чтобы не достаться живым в руки своих врагов. В это время на него навалилась целая груда тел. Какая-то женщина вцепилась ему в волосы, а один из полицейских вырвал из рук револьвер. Первым вопросом Соловьева были слова: «Убил ли я государя?» На что ему ответили: «Бог не допустил тебя, злодея».

На следующий день по всей империи прошли благодарственные молебны о чудесном избавлении государя от гибели. Чти касается Соловьёва, то от принятого яда он не скончался, и 28 мая того же года был казнён (повешен) на Смоленском поле при стечении народа до 70 тысяч человек.

Следующее, четвертое, покушение на Александра II произошло через полгода после казни Соловьёва. Этого времени хватило, чтобы из недр «Земли и воли» возникла ещё более радикальная организация - «Народная воля». Отныне в охоте на императора не было места одиночкам-непрофессионалам - за дело взялись наиболее серьёзно...

Помня о провале предыдущих покушений, народовольцы отказались от стрелкового оружия, выбрав более «надёжное» средство - мину. Они решили взорвать императорский поезд на пути между Петербургом и Крымом, где Александр II ежегодно отдыхал.

Для взрыва были выбраны два места. Один из вождей народовольцев - Андрей Желябов - под видом купца приобрёл участок земли якобы для строительства завода вблизи железной дороги у города Александровска (ныне Запорожье) и произвёл там закладку бомбы. А неподалёку от Москвы, на Рогожско-Симоновой заставе, в доме путевого обходчика, обосновалась ещё одна группа террористов. Так как дорога близ Первопрестольной охранялась куда тщательнее, чем в провинции, народовольцам пришлось вести из дома подкоп под полотно дороги, чтобы незаметно заложить бомбу.

На этот раз жандармерия и полиция оказались предусмотрительными. Оба императорских поезда — со свитой, шедший первым, и с царской семьей, следовавший за ним, сменили маршрут и вместо обычного пути — через Одессу — отправились через Александровск, куда и прибыли 18 ноября 1879 года. Взрывное устройство Желябова не сработало, и царский поезд продолжил свой путь. Однако 19 нояб