Мятежная боярыня. За что царь Алексей Михайлович приказал казнить Феодосию Морозову.

В 1911 году императором Николаем II было дано разрешение на разборку архива Тайного приказа царя Алексея Михайловича Романова. Кроме обычных для таких организаций бумаг и доносов, был обнаружен большой объем документов, касающихся церковного раскола, и в частности - дела опальной верховой боярыни Феодосии Морозовой.
Среди вороха полуистлевших документов были найдены бумаги, о которых тут же доложили наверх. Реакция последовала незамедлительно: разбор документов до высочайшего распоряжения приостановить. Все бумаги, в том числе письменные указания царя Алексея Михайловича, вошедшего в русскую историю под именем Тишайший, было рекомендовано «подвергнуть тщательному изучению»...

В ночь с 1 на 2 ноября 1675 года шел снег. Стены глубокой, в три метра, ямы заиндевели. Сидевшие в яме женщины уже несколько дней не говорили, у них не было сил даже для молитвы. После смерти в сентябре третьей арестантки, Евдокии, их кормили с каждым днём всё хуже и реже, а на просьбы о хлебе и воде отвечали: если праведницы, то Бог подаст!

Одна из пленниц вдруг зашевелилась, и вторая, не в силах повернуть голову, скосила в ее сторону глаза:
- Помру я сегодня, Маша…
Та, которую звали Машей, ничего не ответила.
- Да и то правда, не живем мы с тобой, а мучаемся… - продолжила женщина и заплакала. В этой изможденной и сломленной старухе мало кто узнал бы статную красавицу Феодосию Морозову. А было ей тогда всего 43 года.

Вдруг Морозова встрепенулась и, откуда-то взяв силы, встала на ноги и прокричала куда-то вверх, где должна была находиться стража:
- Эй, там, наверху! Помилосердствуй! Дай калачика!
- Не положено, барыня, боюсь я, - ответили сверху.
- Тогда хлебца дай! – не унималась Морозова, и в этом ее требовании слышалась последняя решимость.
- Не положено!
- Добро, чадо… – старуха сникла и как-то вдруг обмякла. – Благословен наш Бог, такой милостивый. Сходи тогда на реку и выстирай мою рубаху… Умирать я собралась, а преставиться надо чистой…

Последние слова Морозова произнесла тихо, опустившись на обледенелый пол, но стражник услышал, и скоро опустил вниз деревянный шест с железным крюком на конце, к которому Морозова и прикрепила свою жесткую, не менявшуюся уже несколько месяцев рубаху...

Царь Алексей Михайлович рано остался без родителей, и когда в 16 лет взошел на престол, наиболее приближенным к нему оказался его воспитатель, друг отца, боярин Борис Морозов. Брат Бориса Ивановича, Глеб, был дядькой младшего брата Алексея Михайловича, Ивана, и царским воеводой в Новгороде и Казани, и нередко сопровождал царя в военных походах. Таким образом, оба брата были приближенными царя, правда, когда брат Алексея Михайловича умер, влияние Глеба снизилось, но и тут Борис нашел способ вернуться на прежние позиции. Мало того, что он подобрал царю невесту из «худородных», чтобы не соперничали, но и сам женился на сестре царицы – Анне Милославской. Глебу же, брату своему, посоветовал в жены дочь приближенного к Алексею Михайловичу боярина Прокопия Соковнина – Феодосию. Хотя Соковнины и не блистали родословной, Прокопий принимал участие в посольских делах и какое-то время даже был калужским наместником.

Свадьба Глеба Морозова и Феодосии Соковниной состоялась в 1649 году. Несмотря на то, что жених уже был однажды женат и не так давно овдовел, свадьба была пышной! Для того, чтобы всем продемонстрировать 17-летнюю красавицу, вводимую в боярский дом, гулянье продолжалось больше недели. В один из дней Морозовых навестил и царь Алексей Михайлович.

Жених-боярин приехал за невестой на золоченой карете, запряженной дюжиной породистых лошадей в сопровождении не менее ста слуг. Уже одно это производило впечатление – у Соковниных в лучшем случае запрягали двух лошадей, а во всем доме насчитывалось не более дюжины прислуги. Сам жених восседал в карете в богатой шубе, отороченной соболиными шкурками и подбитой горностаем. Феодосия хоть и выходила замуж «вслепую», не зная будущего мужа, но не могла не понимать, что жить она отныне будет в богатстве...

Свадьбу справляли в Зюзино, подмосковном имении Морозовых. Современники восхищались роскошью дворца: высокие своды залов, отстроенных с соблюдением русских традиций, причудливо дополнялись только что входившим в Европе в моду наборным паркетом. По зимнему саду горделиво вышагивали павлины, а для охотничьих трофеев хозяина была отведена отдельная комната.

На третий день в Зюзино пожаловал сам царь Алексей Михайлович с царицей. Тогда Феодосия впервые увидела молодого царя: голубоглазый с льняными волосами в ярко расшитом кафтане он поразил ее своей красотой. Именно с этого момента, по мнению некоторых летописцев, и началась трагичная история боярыни Морозовой, сделавшая ее бессмертной…

Сразу после свадьбы Феодосия Морозова получила звание царициной «приезжей боярыни», то есть особы, имеющей право приезжать к царице на обед и на праздники. Это была немалая честь, которой удостаивались только жены самых знатных и приближенных к государю лиц. Свою роль тут сыграло не только родство молоденькой Морозовой с Марьей Ильиничной, но и знатность и богатство ее супруга.

Сам царь Алексей Михайлович тоже нередко наведывался в имение Морозовых. Ему нравилось общаться с не по годам умной и зрелой Феодосией, которая на всё имела собственное мнение. Он неоднократно прилюдно восхищался ее умом и образованностью и считал незазорным обсуждать с ней государственные дела.

Когда через год у четы Морозовых родился сын, в Москве сразу же появились слухи о том, что Феодосия родила сына не от мужа. Сплетники давно поговаривали, что братья Морозовы не способны иметь потомство - и старший Борис, и младший Глеб женились по второму разу, но ни у одного, ни у другого детей не было. Когда же мальчик, названный Иваном, немного подрос, его сходство со вторым Романовым не обсуждалось при дворе разве что только ленивыми.

В 1662 году почти одновременно умерли сначала бездетный Борис Морозов, а чуть позже и Глеб. Наследником всех морозовских богатств оказался 12-летний Иван, но до совершеннолетия сына управляющей вотчинами была объявлена его мать, Феодосия Прокопьевна.

Ее влияние при дворе, и до того бывшее немалым, выросло многократно. При царском дворце Феодосия занимала чин верховой боярыни, а по оставшемуся от мужа состоянию слыла одной из самых богатых вдов Москвы. По воспоминаниям современников, «дома прислуживало ей человек с триста. Крестьян было 8000; другов и сродников множество много; ездила она в дорогой карете, устроенной мозаикою и серебром, в 6 или 12 лошадей с гремячими цепями; за нею шло слуг человек сто, оберегая её честь и здоровье»...

Алексея Михайловича хоть и прозвали Тишайшим, но царствование его было одним из самых неспокойных на Руси. Закрепощение крестьян началось еще при Иване Грозном, а Уложение 1649 года окончательно его утвердило. Само собой, начались бунты: крестьяне отказывались подчиняться помещикам, уходили на север, где их не могли достать царские воеводы, наиболее свободолюбивые объединялись в банды и совершали набеги на помещичьи усадьбы.

Алексей Михайлович хорошо представлял себе, что для усмирения народа новым патриархом должен стать человек сильный, способный к реформированию церкви, не оказывавшей до сих пор должной помощи властям. Тут-то он и вспомнил о новгородском митрополите Никоне.
Больное властолюбие нового патриарха проявилось довольно быстро. Да он и не скрывал своего желания построить православную церковь по примеру католической, где власть папы была непререкаема, в том числе, и для монархов. Поначалу такие изменения Алексея Михайловича вполне устраивали – он нуждался в поддержке сильной церкви и готов был на всё.

Первым шагом нового патриарха стало сближение традиционного русского и греческого обрядов. Однако начавшееся при Никоне изменение богослужебных книг и церковного обихода большинство прихожан восприняло как оскорбление традиций. Испокон веков на Руси осеняли себя двумя пальцами – Никон же ввел троеперстие; русские во время богослужения привыкли ходить за движением солнца – Никон же попытался ввести греческий обычай ходить супротив; на Руси почитали восьмиконечный крест – Никон настаивал на четырехконечном.

В 1654 году новый патриарх собрал церковный собор, на котором было принято решение исправить церковные книги по греческим и древнеславянским образцам. Несколько человек, в том числе ставший потом знаменитым протопоп Аввакум, не подписали решения, и через два года на новом соборе были преданы проклятию и отправлены в ссылку.

Простой народ все эти нововведения воспринял однозначно: новая церковь потребовалась царю, чтобы окончательно закрепить крепостничество. Придворные же, хоть и возненавидели Никона за то влияние, которое он приобрел над молодым царем, однако не смели ему возражать. И только одна Феодосия Морозова смела выказывать патриарху свою неприязнь...

На подавление старообрядцев по указанию Никона царем были брошены все силы государства. Раскольники бежали из городов и сёл, а следом за ними тут же посылались стрелецкие команды, которые сжигали старообрядческие скиты с находящимися в них детьми и стариками.
Но стоило Никону во главе войска покинуть Москву, как влияние Феодосии Морозовой на царя усилилось. Даже протопоп Аввакум, с которым Феодосия завела переписку, просил ее «усмирить свое вмешательство» и больше внимания уделять воспитанию сына.

Когда вернувшись в Москву, патриарх Никон узнал, что Алексей Михайлович снова находится в Зюзине у Морозовой, решил проучить царя: объявил, что слагает с себя сан патриарха, и удалился в основанный им Воскресенский монастырь. Никон был уверен, что Алексей Михайлович немедленно явится к нему уговаривать остаться. Однако этого не произошло, и с 1658 года патриарший престол освободился. И только в ноябре 1666 года собранный церковный собор признал Никона виновным в оскорблении царя и других преступлениях - он был извержен из священства и стал простым монахом. Однако реформы его зашли так далеко, что возвращение к старому обряду было уж

Только люди, упомянутые в этом сообщении пользователем historyrossia, могут отвечать

Ответов пока нет!

Похоже, что к этой публикации еще нет комментариев. Чтобы ответить на эту публикацию от История России , нажмите внизу под ней