«Ничего «кисейного» в нашем воспитании не было». История Долли Де-Лазари, последней благородной девицы России.

«Последняя институтка России» - так называли 100-летнюю Долли Александровну Де-Лазари, которая жила в Москве и, по всей видимости, действительно была последней из бывших учащихся Института благородных девиц царской России. Несмотря на свой возраст, Долли Александровна сохранила изумительную память и острый ум, и благодаря этому оставила воспоминания об учёбе в Екатерининском институте.

Долли была родом из благородной аристократической греческой семьи. Её прапрадед переехал с греческого острова Занте в Россию в XVIII веке, а прадед уже воевал за Россию в Отечественную войну 1812 года. Военным был и её отец - полковник царской армии Александр Николаевич Де-Лазари. Сама Долли Александровна появилась на свет в 1904 году под Петербургом. «Я родилась недоношенной, семи месяцев, - вспоминала она. - И потому была очень крохотной. Когда родители принесли меня домой, моя тетя удивлённо воскликнула: «Это же не человек, а какая-то куколка!» Так меня и прозвали - Долли (Doll по-английски «кукла»), хотя крестили Александрой».

Жило семейство Де-Лазари небогато. Отец имел квартиру в Гатчине и получал жалованье по военной службе, не имея никаких других средств к существованию. Когда подошло время, и Долли, и её младшую сестру Ниночку отдали в Петербургский институт благородных девиц ордена Святой Екатерины. Они были уже третьим поколением девочек и девушек семейства Де-Лазари, воспитывавшихся в этом институте.
⠀
Дело в том, что в своё время Институт благородных девиц - его звали Екатерининским - был создан в том числе и на деньги племянницы князя Потёмкина, графини Александры Браницкой, богатейшей женщины того времени. Поэтому при поступлении в него большим преимуществом пользовались те девицы благородных фамилий, которые были связаны родственными и дружественными узами с Потёмкиными и Браницкими: Голицыны, Вяземские, Энгельгардты, Де-Лазари...

Именно девушки этих семейств содержались на деньги из Фонда Браницкой, созданного специально для финансирования института. И, представьте себе, за более чем вековую историю Екатерининского института этот капитал не истощился. А ведь стоимость обучения в год одной институтки обходилась примерно 600 рублей золотом. Кроме того после окончания института каждая выпускница получала из Фонда Браницкой 2 тысячи целковых на приданое.
⠀
Институт располагался в великолепном здании на Фонтанке. Когда сюда привозили маленьких учениц, двери за ними захлопывались, и они начинали привыкать жить здесь в режиме интерната. Дважды в неделю институткам разрешали видеться с родителями, но без выезда с территории института. Домой девочек отпускали лишь на каникулы - рождественские, пасхальные и летние.

«У нас был очень строгий институт, - рассказывала Долли Александровна. - Гораздо строже, чем Смольный. Нас, дочек высокородных семейств, держали в «чёрном теле». Зимой температура в помещениях института была не выше 16 градусов. Нам было всегда холодно. Но о том, чтобы на институтскую форму надевать какие-либо тёплые вещи - об этом не могло быть и речи. На нас были одинаковые камлотовые платья с белыми фартучками и со шнуровкой на спине. На полуобнаженные руки мы надевали белые рукавчики. Эта привычка - всегда носить белое - обязывала нас к тому, чтобы быть опрятной. На все семь лет института каждой девушке давался свой номер, под которым она должна была искать своё бельё после прачечной. Мой номер был 169. Спали, как в казарме: в одной большой спальной комнате - дортуаре - располагалось 30 коек. Рацион питания тоже мало чем отличался от армейского. Утром весь «личный состав» института - а это 600 воспитанниц - парами входили в нашу огромную столовую и, расположившись за столами, читали молитву перед едой. На завтрак, как правило, подавали кусок масла, хлеб, ветчину, кусочек сыра, а также чай или какао. Да и дежурными, выполняющими всю работу по кухне, были сами учащиеся... Когда я рассказываю о нашем институте своим соседям по квартире, они в ужасе хватаются за голову: «И как вас родители отдавали в этот концлагерь?!» А ведь в то время это было одно из самых престижных учебных заведений. И я считаю, что воспитывали нас правильно».
⠀
Накануне приезда в Институт вдовы императора Александра III, Марии Фёдоровны, начальница выбрала 9-летнюю Долли для того, чтобы именно она читала приветственные стихи вдовствующей императрице. Как потом объяснила начальница её маме: «Я выбрала вашу Долли из 600 воспитанниц за её милую трогательность». Долли вызубрила наизусть стихотворение на французском языке, но Мария Фёдоровна всё не ехала и не ехала. В большом волнении прожила эти несколько дней детская душа. Три раза в день она должна была приходить к определённой наставнице для того, чтобы та её причесывала и повторяла с ней стихотворение. В итоге девочка не выдержала психического напряжения, пошла в церковь, поставила свечку и попросила Бога, чтобы тот послал ей болезнь. И когда она действительно заболела краснухой, и Мария Фёдоровна наконец приехала, читать стихотворение пришлось дублёрше.
⠀
«Кисейные барышни. Так в старой России прозвали нас те, кто не имели понятия об институтках, их воспитании и образовании, - делилась воспоминаниями Долли Александровна. - Но ничего «кисейного» или тепличного в нашем воспитании не было. Царила образцовая чистота, физическая и нравственная. Мы жили затворницами, пользуясь лишь небольшими каникулами. Это имело положительную сторону: развивало и крепило дружбу. Были среди нас и богатые, и титулованные, но никакой разницы не чувствовалось».
⠀
Когда грянула Первая мировая война, весь Институт охватила волна патриотизма. Институтки демонстративно перестали посещать уроки немецкого языка. Все девушки кинулись вязать для солдатов носки, шарфы, варежки, кисеты для махорки и отсылали посылки на фронт.
Отец Долли, полковник Александр Де-Лазари, в первый же день войны написал заявление на фронт и был направлен в действующую армию для разведывательной работы...

Мама, Евгения Иосифовна, изумительной красоты полячка, записалась в сёстры милосердия, когда вдовствующая императрица Мария Фёдоровна обустроила в своём гатчинском дворце госпиталь для раненых. Нужно сказать, что туда же пошли сёстрами почти все знатные гатчинские дамы.

«Сказать, что мы были преданы монархии до мозга костей, было бы не совсем верно. Мы были преданы России и самозабвенно любили свою Родину. Да, мы ежедневно молились за здравствующих членов царской фамилии и за почивших императоров. И в то же время мы ощущали себя жуткими демократками. Например, мы с сестрой каждые летние каникулы приезжали в имение наших близких родственников в Смоленской губернии. Там мы целыми днями играли с деревенскими ребятишками. А по воскресным дням я, Ниночка и две наших двоюродных сестры пели в четыре голоса всю литургию в деревенском храме. Крестьянские бабы после службы подходили к нам, целовали ручки и говорили: «Барышеньки вы наши золотые, вы ангелочки». Мне трудно представить, что потом эти же люди разграбили всё имение...»
⠀
Революция оборвала обучение девушек в Институте благородных девиц. В России, по меткому выражению Ивана Бунина, начинались «окаянные» дни. В эти дни часть однокашниц Долли вместе со своими родителями бежала в Европу (как, например, княгини сёстры Шаховские), многие из оставшихся были репрессированы. Семья Де-Лазари же осталась в России.
⠀
Зимой 1918 года отец Долли вступил во вновь создаваемую Красную армию, которой в то время не хватало военных специалистов. Он сказал жене и дочкам: «Эта власть пришла всерьёз и надолго. Идите за ней и не колеблитесь. И выбросьте из ваших голов романтизм Белой гвардии». Трудно сказать, что двигало в этот момент Александром Де-Лазари: желание обезопасить семью от неминуемых репрессий или искреннее желание послужить новой власти. Таким образом бывший полковник царской армии стал начальником штаба западного фронта Красной армии в Смоленске, а затем вместе с семьёй переехал в Москву.

Здесь Долли поступила на работу - сначала корректором в типографию, а затем - секретарем-референтом к академику Андрею Колли. Знавала многих знаменитостей. Её знакомили в том числе с Осипом Мандельштамом, который искал себе машинистку.
⠀
В 1930-х годах Долли стала заведующей экспериментально-сценической лабораторией МХАТа. Достаток, интересная работа, любимый муж... Знаменитый музыкант Вадим Борисовский, внук известного российского водочника Петра Смирнова и сын табачного фабриканта Василия Бостанжогло. Вадима Борисовского, профессора Московской консерватории, называли «альтистом всея Руси».

Семейному счастью Долли мешала острая тревога за родителей. Отца, к тому времени уже генерала Красной армии, пять раз арестовывали по самым невероятным обвинениям. Советская власть так и не могла простить Александру Де-Лазари его происхождение. Последний раз он оказался арестован на третий день Великой Отечественной войны по подложному обвинению как итальянский шпион. Он был расстрелян в 1942-м (и реабилитирован в 1953-м).
⠀
«Моя мамочка была арестована вслед за отцом, - вспоминала Долли Александровна, - и выслана в Красноярский край, в самую глушь, за 30 километров от железной дороги, где можно было зарабатывать только валкой леса. Так как мама была очень верующим человеком, она это восприняла как свой крест, который она должна нести до конца. Выжила мама только благодаря тому, что я имела возможность высылать ей деньги. Освободилась она уже после войны с подорванным здоровьем и умерла в 1949 году».
⠀
Казалось, репрессии власти по отношению к родителям уже обошли стороной и Долли. Но в начале 1945 года её увольняют из МХАТа. «Как мне объяснили по секрету, боялись, что я, как дочь врага народа, взорву правительственную ложу. С тех пор муж запретил мне работать. Вадим Васильевич работал 16 часов в сутки и, кроме концертной деятельности, являлся педагогом, профессором Московской консерватории. Так что средств на жизнь нам хватало».

В 1953 году Долли Александровну нашла в Москве её однокашница по Институту и