В семье Газдановых из села Дзуарикау в Северной Осетии было семеро сыновей. Один погиб в 1941 под Москвой. Ещё двое — при обороне Севастополя в 1942. От третьей похоронки умерла мать. Следующие трое сыновей Газдановых пали в боях в Новороссийске, Киеве, Белоруссии.
Сельский почтальон отказался нести похоронку на последнего, седьмого сына Газдановых, погибшего при взятии Берлина. И тогда старейшины села сами пошли в дом, где отец сидел на пороге с внучкой на руках: он увидел их, и сердце не выдержало.
В 1963 году в селе установили обелиск в виде скорбящей матери и семи улетающих птиц. Памятник посетил дагестанский поэт Расул Гамзатов. Под впечатлением от этой истории он написал стихотворение. На своём родном языке, по-аварски. Перевод на русский сделал Наум Гребнев, известный переводчик восточной поэзии. Он учился в Литинституте с Гамзатовым после войны и дружил с ним. Этот перевод всем вам знаком.
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса? .
Летит, летит по небу клин усталый
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый
Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
Стихотворение попалось на глаза Марку Бернесу. Он обратился к Яну Френкелю и попросил сочинить музыку для песни на эти строки. Бернес был болен раком лёгких. После того, как он услышал музыку Френкеля, он стал всех торопить. По словам Френкеля, Бернес чувствовал, что времени осталось мало, и хотел поставить точку в своей жизни именно этой песней. Он уже с трудом передвигался, но, тем не менее, 8 июля 1969 года сын отвёз его в студию, где Бернес записал песню «Журавли» с одного дубля.
Это была последняя запись Бернеса, он умер через месяц.
ПОДВИГ СОВЕТСКИХ ВОИНОВ В ЛАГЕРЕ БАДАБЕР
26 апреля 1985 года афганские моджахеды и пакистанские военные узнали, что такое настоящее мужество советских воинов
В нашей стране операцию по оказанию вооруженной поддержки правительству Афганистана называют Афганской войной, хотя официально она никогда такого названия не имела. Ограниченный контингент советских войск в Афганистане — ОКСВА — провел в этой стране почти десять лет: с декабря 1979-го по февраль 1989 года. За это время из числа советских военнослужащих и вольнонаемных работников без вести пропали 287 человек. Судьба многих из них неизвестна до сих пор, вероятнее всего, большинство из них попали в плен к моджахедам, где и погибли.
Но среди этих почти трех сотен пропавших без вести были двенадцать человек, сумевших даже в плену сохранить мужество и совершить настоящий подвиг, подобный подвигу заключенных в немецком концлагере Собибор. 26 апреля 1985 года советские солдаты и офицеры подняли восстание в лагере Бадабер и полсуток противостояли нескольким сотням моджахедов и регулярной пакистанской армии. За смерть восставших их противник заплатил дорогую цену: по данным советской разведки, погибли около 120 афганских моджахедов, 28 пакистанских офицеров, 13 представителей пакистанских властей и 6 иностранных советников, в том числе из США.
Воронка вместо памятника
История этого восстания до сих пор неизвестна целиком, и вряд ли когда-нибудь все существующие пробелы будут восполнены. Из участников восстания в живых остались только двое, которые уже рассказали все, что помнили. Те, кто противостоял советским и афганским солдатам и офицерам — афганские моджахеды и пакистанские военные — вдаваться в детали не собирались тогда и не хотят поныне. Восстание в лагере Бадабер едва не стало международным скандалом, а для душманов и пакистанской армии оказалось настоящей пощечиной, след от которой сохранился и поныне. Причем вполне материальный. На месте, где когда-то стоял лагерь подготовки боевиков Бадабер, до сих пор видна колоссальная воронка. Это все, что осталось от склада вооружений, на котором забаррикадировались восставшие и откуда их так и не смогли выбить.
Взрыв, который уничтожил склад и немалую часть лагеря, был колоссальной силы: его зафиксировали даже датчики сейсмической разведки. Но установить, по чьей вине он взорвался, так и не удалось до сих пор. Однако наиболее вероятна версия о том, что его подорвали сами восставшие: к тому времени они уже ясно понимали, что шансов выжить у них нет никаких. А на складе, где держали оборону двенадцать непокоренных бойцов, хранилось колоссальное число боеприпасов и оружия. Все это вооружение вскоре должно было отправиться в Афганистан — убивать советских солдат и офицеров. Так что взрыв был не только шансом навсегда вырваться из плена, но и спасти от гибели многих своих товарищей по оружию.
Уничтожение склада боеприпасов стало последней точкой в истории восстания в Бадабере, которую поставили в 8 часов утра 27 апреля. А началось восстание за полсуток до этого — в девять часов вечера 26 апреля, когда советским военнопленным удалось снять часовых и вырваться на свободу.
Концлагерь на дюжину человек
Лагерь в пакистанском кишлаке Бадабер был создан в начале 1960-х годов как гуманитарная миссия и долгое время существовал как лагерь беженцев. Но после начала Афганской войны его заняли совсем другие люди. В Бадабере развернули один из лагерей боевой подготовки душманов: здесь инструкторы из Америки, Китая, Пакистана и Египта учили афганских моджахедов тактике и приемам диверсионной войны, которую им предстояло вести против афганской армии и военнослужащих ОКСВА. Как в любом подобном лагере, в Бадабере хватало грязной и тяжелой работы, для которой решили использовать советских и афганских военнопленных. Тем более, что до Афганистана было недалеко: от лагеря до границы по прямой — всего полсотни километров!
Первые советские пленные появились в Бадабере, судя по всему, не раньше 1982 года. Во всяком случае, среди тех, кто поднял восстание в апреле 1985-го, были несколько человек, которые провели в здешних зинданах (подземная тюрьма – прим. ред.) почти три года. Время от времени в лагерь доставляли новых пленников, захваченных во время нападения на советские караваны или в боевых столкновениях, но их никогда не было много. В среднем в Бадабере содержалось 10-15 советских военнослужащих и примерно вдвое больше афганских — их, служивших в самых глухих местах или приезжавших на побывку домой, захватывали чаще.
Параллель с Собибором закономерна: в Бадабере с советскими военнопленными обращались ничуть не лучше, чем в немецком концлагере. Смерть была нередким наказанием за то, что душманы считали серьезным нарушением. А причислить к таковому могли что угодно – вплоть до попыток заговорить или не слишком почтительно посмотреть на кого-нибудь из курсантов или инструкторов. Кормили тоже плохо, нередко лишали воды, что в пакистанских горах равносильно медленной смерти. И все-таки люди держались, поддерживая друг друга и не давая товарищам сломаться. Хотя выдержать этот ад удавалось далеко не всем: среди пленников, которые содержались в лагере, к апрелю 1985 года был как минимум один советский солдат, сошедший с ума от издевательств…
Матч-рекогносцировка
Как позднее вспоминали уцелевшие военнопленные из Бадабера, все изменилось, когда в лагерь доставили очередного пленника, которого называли Абдурахмон. Такой была практика содержания пленных: им всем присваивали мусульманские имена, рассчитывая тем самым оторвать от корней и подтолкнуть к изучению Корана и принятию ислама. А чтобы процесс шел быстрее, начальник лагеря, тоже носивший имя Абдурахмон, пускал в ход плетку со свинцовым наконечником.
Но познание чужой веры и до того шло ни шатко ни валко, а с появлением «Абдурахмона» и вовсе застопорилось. Этот человек называл себя вольнонаемным водителем, которого взяли в плен в 1982 году и увезли в Иран, где заставили выучить фарси. Однако большинство пленных сразу признали в нем командира, имеющего право принимать решения и отдавать приказы. Как рассказывал через двадцать лет после восстания чудом уцелевший военнопленный Носиржон Рустамов, «новичок знал и умел все, что должен знать и уметь командир». Кроме того, «Абдурахмон» демонстрировал не только удивительную физическую подготовку, почему-то не пострадавшую за три года в плену, но и невероятную силу духа. Именно он добился от своего тезки, чтобы тот вышел с ним на поединок, ставкой в котором были футбольный матч с афганцами, если победит пленник, и кандалы для него, если проиграет. «Абдурахмон» в течение нескольких минут взял верх над соперником, а потом истощенные пленные сумели обыграть афганцев со счетом 7:2.
И хотя матч запомнился Носиржону прежде всего совершенно неспортивным поведением афганцев, которые не стеснялись со всей силы лупить по ногам советских военнопленных, главной цели они добились. Ведь матч был прежде всего рекогносцировкой: далеко не все пленники хорошо представляли себе расположение строений в Бадабере, даже те, кого водили на разгрузку в оружейный склад. До матча никому из них просто не приходило в голову запоминать, что где находится, пока не появился человек, который сказал, зачем это нужно.
Безнадежная победа
Важнее всего было понять, как можно добраться до оружейного склада. Без достаточного количества оружия в руках пленникам нечего было рассчитывать на успех восстания. Им даже пришлось отложить дату нападения, чтобы дождаться, пока в Бадабер доставят патроны к автоматам и пулеметам — в противном случае им просто нечем было бы вести огонь. Боеприпасы привезли в начале двадцатых чисел апреля, и тогда был назначен день восстания — пятница, 26 апреля.
Выбор на пятницу пал не случайно: именно в этот день все обитатели лагеря, за исключением часовых и отдыхавших в отдельном здании инструкторов, выстраивались на плацу и отправлялись в мечеть на пятничную молитву. Лучшей возможности для нападения не было, и как только курсанты под руководством инструкторов-мусульман отправились молиться, пленники взяли в руки заточенные металлические прутья и пошли в атаку.
Первым делом были сняты два часовых, оставшихся на первом этаже одного из домов лагеря, где как раз и содержались «шурави», то есть русские. Сразу после этого уже с оружием в руках восставшие бросились в сторону оружейного склада. Именно этот момент и выбрал для предательства один из пленных по кличке Исломудин: он бросился в сторону мечети с криком «Русские восстали!». Остановить восстание это уже не могло, но лишило советских бойцов внезапности, а самое главное, спохватившиеся душманы тут же перекрыли восставшим, которые заняли позицию на крыше арсенала, путь к другим зданиям. Среди них было и строение, где размещалась радиостанция: теперь дать знать о том, что в лагере на территории Пакистана содержатся советские военнопленные и что они подняли восстание, стало невозможно.
С этого момента у восставших был только один путь: держать оборону на крыше и внутри арсенала, требуя встречи с представителями дипломатических миссий СССР и Афганистана в Пакистане, а также с представителями Красного Креста. Но именно на это и не могли согласиться ни моджахеды во главе с лидером «Исламского общества Афганистана» Бурхануддином Раббани, ни тем более представители Пакистана. Информация о том, что в этой стране, которая де-юре держала нейтралитет в афганском конфликте, а де-факто активно помогала душманам, есть лагеря советских военнопленных, привела бы к катастрофическому скандалу, на который не мог пойти ни Исламабад, ни его американские кураторы.
Переговоры зашли в тупик, и тогда был отдан приказ о начале штурма. Но имевшим практически неограниченный запас вооружений советским воинам, которые к тому же занимали доминирующую позицию на местности, удалось отбить все атаки моджахедов и пакистанских солдат. Стало ясно, что без тяжелого вооружения восставших не сломить, а сами они сдаваться явно не собираются, и тогда по приказу Раббани в дело вступила артиллерия. Успели прогреметь несколько залпов, прежде чем страшной силы взры
Из баек Александра Ширвиндта:
Первый раз в Израиль мы с Державиным летели из Риги через Симферополь. Прямых рейсов из Москвы ещё не было. Попутчиком оказался израильтянин.
Насмотревшись на пустые полки тогдашних наших магазинов, он говорил мне:
- Как вы тут живёте? Уезжайте в Израиль.
В Симферополе из самолёта не выпускали, так как таможню мы прошли в Риге, тогда ещё советской. А нам с Мишей захотелось коньячка. Мы попросили разрешения постоять вверху на трапе, подышать воздухом. Пограничники нас узнали. Мы попросили достать бутылку коньяка. Кто-то куда-то сбегал и принёс.
Наблюдавший эту сцену израильтянин сказал мне:
- Ну, вам пока можно не уезжать...
Этого не расскажут в учебниках по истории.
Во время Второй мировой войны высшие немецкие чины имели особые туалеты, где они могли удовлетворять все свои потребности. Евреев, которые не понравились командиру или сильно провинились, привозили из Освенцима и приковывали на месте писуара, где они оставались без еды и воды до конца своих дней. Немецкие сотрудники штаба могли...
Читать продолжение...