Сохранив свою жизнь, Николай Халимоский, пожалуй, не раз задавался вопросом - стоило ли так жить вообще и можно ли то существование в вечном страхе считать жизнью...

В 1943 году линия фронта как раз проходила в районе села, в котором жил Николай.

На фронт призвали всех парней, достигших восемнадцатилетия. Николая провожала невеста - красавица Ганна.

Николай попал в зенитную батарею и решил сохранить жизнь, удрав домой после первого же боя.

Слишком шокировала необстрелянного солдата картина налетевших ниоткуда юнкерсов, разрывающихся снарядов и погибших товарищей.

Около месяца он в одиночестве бродил по лесам.

В то время к его родителям приходили смершевцы и предупредили, мол, если только покажется, чтобы сразу...

Через некоторое время появился и беглец. Правда, "чтобы сразу..." родители доносить не стали, ибо для сына могло все закончится высшей мерой.

Вряд ли они предполагали, какая жизнь ждет их сына - дезертира. И можно ли это жизнью назвать вообще...

В самом начале родители не придумали ничего лучшего, как спрятать сына-дезертира в погребе.

Поздней соорудили совсем маленькое, незаметное помещение под печью, которое можно назвать землянкой.

В нем то большую часть времени и проводил дезертир, изредка выходя наружу.

Поведение родителей, ранее веселых и гостеприимных людей, резко изменилось.

Отношение к односельчанам стало грубым, а сами они нелюдимыми. Все это было списано на то, что сын пропал без вести.

После войны они так и не узнали, что дезертирам была объявлена амнистия. Впрочем, дома у них не было даже радио.

Если исходить из того, что и как происходило далее, узнай они о той самой амнистии, скорее всего не поверили бы.

В соседнем с Халимоскими доме проживала та самая Ганна, невеста Николая, которая провожала его на фронт.

Теперь он имел возможность наблюдать, как в ее жизни появился мужчина, родились дети...

Можно сказать, что в какой то момент времени Николай стал жить. Но уже не своей, а чужой жизнью.

В его жизни осталась лишь та самая землянка под печкой и "выходы на свет", в пределах избы.

Вполне вероятно, что он прожил бы в таком состоянии еще долго. Но в один из дней в гости без приглашения нагрянул родственник, партийный работник.

Товарищ, надо признаться, оказался наблюдательным и заметив на столе третий комплект столовых принадлежностей, сразу понял что к чему.

Недолго думая, он, в приказном порядке отправил Николая в Житомироское отделение КГБ своим, скажем так, ходом.

Правда, несмотря на все разъяснения, Николай, как и родители, продолжали верить в то, что минимум дезертира посадят.

После "отпущения грехов", которое, впрочем ничем таким особенным не сопровождалось, Николай вернулся в деревню и устроился на работу в колхоз.

Проработал он, правда, недолго - для грубой работы кожа рук была не приспособлена совершенно.

В итоге, как рассказывают его односельчане, он был отправлен домой.

Через некоторое время в селе появился журналист. Планировалось написать статью о том, как незадачливый дезертир сохранил жизнь, но она превратилась в существование.

Однако, нашему герою нечего было рассказывать. За почти 20 лет седения и общения только с родителями, не запомнились ему ничем.

Кроме, пожалуй, даты смерти Сталина.

Все остальное время - седение в землянке под печкой и выход из "заточения" на кормежку.

Отчаявшись, журналист решил сделать хотя бы фото дезертира на фоне заброшенных мельниц.

Когда стали усаживаться в машину, из дома выбежала мать - решила, что Николая, все же настигнет запоздавшее возмездие.

Журналисту с трудом удалось объяснить несчастной женщине, что ни о какой казни речи не идет.

Подъехав к заброшенным мельницам журналист сделал сделал несколько снимков...

Но все было "что то не то".

В итоге он попросил Николая повернуться в профиль. Тот, то ли не расслышал, то ли и правда подумал, что его решили казнить таким образом...

Медленно повернувшись спиной, он поднял руки, которые заметно дрожали. Спина сгорбилась, как в ожидании удара хлыста...

"Все, хватит, едем домой!..". Каких чувств было больше в голосе репортера, сказать сейчас трудно.